Long Night

Неясное пламя свечи освещало маленький участок комнаты. Оно подрагивало, а вместе с ним двигались и громадные тени, отбрасываемые мрачным силуэтом, склонившимся над письменным столом, и пером, танцевавшем в его руке, скрипевшим по бумаге, нарушая густую непроглядную тишину кабинета, и оставлявшем плавный текучий след чернил, складывавшийся в слова, фразы, предложения. Голова была полностью забита мыслями, которые время от времени сбивались, но Гамильтон не позволял им уйти, хватая за ускользающий хвост и запечатлевая их на бумаге - дальше, больше, пока чернила не кончатся вместе с потоком мыслей, а сил не останется только на то, чтобы дойти до кровати и упасть. У него много работы. Он должен работать и выбросить из головы все, кроме работы. Они воевали за эту страну, его друг- Он должен выбросить это из головы. У него есть нация, которой он должен обеспечить светлое будущее, у него есть дети, которые заслуживают жить в прекрасной новой стране. Как жаль, что ее не увидит- Нет. Пока он работает, он может позволить себе думать лишь о том, как лучше изложить свои мысли. Пока он работает, есть иллюзия того, что все в порядке. Пока он работает, ему кажется, что все это не зря. Часы на стене размеренно отбивали секунды, задавая ритм перу. Когда-то он точно так же писал где-то в шатре военного лагеря. Когда-то он был не один. - Александр? – сигналы извне плохо воспринимались полностью погрузившемся в себя и в идею разумом Гамильтона, поэтому шаги Элайзы остались неуслышанными, когда она ступила в его кабинет и остановилась прямо за спиной. Милая, заботливая Элайза. Она стояла рядом в ночном платье, изящной рукой с красивыми тонкими пальцами держа бронзовый подсвечник с наполовину сгоревшей свечой, еще сильнее разбавлявшей тьму. Но этого не хватало. - Александр, все уже спят. Тебе тоже надо отдохнуть, - она обволакивала заботой, словно какой-то неимоверно приятной на ощупь шелковой тканью. В каждом ее слове, в каждой интонации и в каждом плавном движении чувствовалось неподдельное участие и забота, одновременно сглаживавшая и обострявшая углы. - Я в порядке, - Гамильтон, не отрываясь от письма, через силу (хотя и правдоподобно) улыбнулся, - просто много работы, надо закончить несколько статей… - От тебя будет мало толку, если на следующий день ты свалишься прямо на встрече. От него будет мало толку, если он оторвется от работы и окончательно осознает, что произошло. - От меня будет мало толку, если я приду на встречу без каких-либо предложений. Взгляд женщины сам собой упал на стол, полностью покрытый исписанными бумагами. Их было по-настоящему много, и они находились в неком хаосе. Она могла поклясться, что абсолютно все появились здесь лишь за прошедший час. - Мне кажется, у тебя достаточно предложений. - Элайза, - на секунду он оставил перо, обернулся, не вставая с места, поймал ее свободную руку и нежно притронулся холодными губами к теплой тыльной стороне ладони, - все в порядке. Я не устал. Его синяки под глазами говорили абсолютно обратное, но какая-то мрачная и отчаянная уверенность, плескавшаяся в глубине этого взгляда, заставила Скайлер не быть такой настойчивой. Она догадывалась, что здесь происходило. - Не засиживайся долго, - она наклонилась, поцеловав его в макушку и ободряюще сжав плечо, а в следующую минуту скрылась за дверью кабинета, унося с собой частицу света. Он вновь остался наедине с тихим тиканьем часов, скрипом пера и настойчивым ворохом мыслей, таким же темным, как эта комната, и пытающимся поглотить все его существо точно так же, как эта тьма – маленький трепещущий огонек свечи. И, черт возьми, он обязан выложиться весь, до последней капельки выжать каждую идею, даже если это выжмет его, даже если это доведет его до самого ужасного, потому что… Джекки – это имя было чертовски сложно произносить, даже мысленно – хотел, чтобы Александр присоединился к конгрессу. Он хотел, чтобы Алекс присоединился к нему. Он судорожно вздохнул, крепче сжимая перо. Он не позволит себе думать об этом. Он не позволит себе писать об этом, даже если посредством письма он справлялся со всем в этой жизни – не только потому что с этой утратой невозможно справиться, но и потому что он знал, стоит дать себе слабину – он не сможет выбраться из этой пропасти отчаяния и горя, и не сможет справиться с этой чертовой дырой в груди, которую, как бы он этого не хотел, не могли заполнить ни жена, ни дети - а работа хотя бы позволяла временно не думать о ее наличие. И, что ж, если вышло так, что теперь он остался один, то он будет работать за двоих и бороться за то, за что они с его Лоуренсом боролись на войне, которая забрала единственного, кто всегда был на его стороне, и кого он любил так, как никого никогда не любил и уже не будет. Неясное пламя свечи освещало маленький участок комнаты, подрагивая вместе с рукой, державшей перо. Ночь обещала быть долгой.