С Новым годом, Пит

      — Вот так мы с моей девушкой и встретились под веткой омелы, — закончил свой рассказ какой-то юноша, после чего публика зааплодировала. «Открытый микрофон» в этом клубе шел на каждом празднике, с целью дать людям возможность рассказать свою историю, грустную или не очень, главное — вдохновляющую. Рыжий парень лет тридцати с чем-то вышел на сцену на смену прошлому рассказывающему, перетаптываясь немного на месте и стуча по микрофону пальцем.       — Надеюсь, все встречают нулевые хорошо? Я хотел бы поблагодарить всех слушателей, даже если история кому-то не понравится. Я лишь хочу донести что-то, что до меня когда-то донес один парень с сумасшедше торчащими во все стороны черными волосами.       В Новый год восемьдесят девятого, ровно десять лет назад, он вторгнулся в мою жизнь так же неожиданно, как и я в ваши, вот только я не сбил никого с ног, пока убегал от облитой пуншем парочки, громко смеясь. На той вечеринке я был один, а попал туда вообще каким-то чудом, можно сказать, что по блату. Он влетел в меня и быстро помог встать, хватая за запястье и утаскивая куда-то в толпу, забегая после в туалет и с улыбкой на лице пытаясь восстановить дыхание. Я в недоумении смотрел на него, а он, не в силах сказать чего-либо из-за отдышки, просто лыбился, после все же выпрямляясь и протягивая мне руку. «Питер Льюис Кингстон Вентц третий» — так он представился, заставляя меня прыснуть в кулак и пожать руку в ответ. Я сказал, что буду звать его Лью, но он настоял на Пите. Я не был против его компании, так как был на той вечеринке совершенно одиноким одинешенькой, а этот парень показался мне дружелюбным и достаточно веселым, чтоб не сгнить заживо. Он сидел на раковинах и слегка мотал ногами, а я облокотился о ближайшую стену, пока мы болтали о всяком. Вентц рассказал, что познакомился с хозяином дома в изоляторе, куда их с одного митинга забрали за вандализм и хулиганство. Его рассказ пришлось прервать и давясь смехом выйти, когда какая-то девушка с парнем, страстно целуясь, влетели в помещение, даже не обращая на нас внимание. Мы присели на свободные два кресла и продолжили говорить уже там, наклоняясь друг другу, чтоб хоть что-то услышать. Рассказывал в основном только он, выпивая попутно полупустое шампанское, что кто-то оставил у кресел, прямо из горла, а я слушал и наблюдал за ним. Он говорил о своей жизни, и меня очень удивляла её насыщенность. Чуть ли не каждый день парень выпивал, ходил куда-то потусоваться или же просто гонял под ночным небом на своем Шевроле «Каприз» семьдесят шестого года, останавливаясь иногда рядом с какими-нибудь круглосуточными заправочными кафе и устраивая там «ночные перекусы». Он прервался, когда бутылка была опустошена, говоря мне подождать и вставая, уходя к столам в поисках новой. Я наблюдал за ним, надеясь, что он не собирается просто свалить от такого скучного меня, и заметил, как хозяин дома окрикнул его, утягивая и толкая под ветку омелы к какой-то девушке. Пит хищно залыбился, а чуть пьяная особа облизнулась, чуть приподнимаясь на цыпочках к его губам. Он вдруг резко отстранился, хватаясь за грудь и начиная кашлять. Я приподнялся с кресла, надеясь, что он скоро перестанет, но он уже чуть ли не раздирал глотку, а девушка рядом недоумевающе смотрела, как и все вокруг. Они были слишком пьяными, чтоб помочь, поэтому я быстро подбежал, хватая Пита за предплечье и утаскивая в сторону ванной комнаты. Он все продолжал кашлять, держаться за грудь и опираться о раковины, горбясь все сильнее и сильнее, откашливая шмотки мокроты с крупными красными вкраплениями на белую керамику. Я не знал, что делать, а мои ноги будто приросли к полу. Я мог только наблюдать. Через минуту он все же смог перестать, хрипло и глубоко дыша, восстанавливая сбитое дыхание и через зеркало смотря на испуганного меня, чуть улыбаясь, мол, «все в порядке, дружище». Он мне так и сказал: «не волнуйся, просто недавно болел и продрал горло чуть ли не до крови, а оно еще не до конца зажило». Я поверил и улыбнулся в ответ, предлагая ему выйти на свежий воздух. Он повел меня к своей машине, спрашивая, умею ли я водить. Я не умел, и несмотря на все мои уговоры не ехать ни в какое кафе пьяным, Вентц сел за водительское. А что мне оставалось? Оставалось только сесть рядом.       Я не думал тогда о том, что он может меня пырнуть или изнасиловать, мне было слишком весело с ним, так что я без особого страха влез в машину. Страшно было, пожалуй, только из-за копов, что могли остановить и почуять запах алкоголя от Пита. Заиграла магнитола, а я откинулся на кресле, пока парень переключал песни, останавливаясь на Рамонах. Тогда он включил «Sheena Is a Punk Rocker», и это до сих пор одна из моих любимых песен, к слову. Он громко подпевал, особо не стыдясь непопадания в ноты, а я улыбался как дурак, с помощью стандартного «на на на» изображая мелодию песни, так как слов не знал.       Почти все кафе по пути были закрыты из-за праздника, поэтому пришлось попотеть, чтоб найти ближайший Макдак и заказать кучу еды через драйв-фру окно. Он остановился на почти пустой стоянке рядом и, с пакетами еды в руках вышел на улицу, ставя их на капот. Я вышел следом и, вторя ему, запрыгнул на машину с ногами, открывая первый чизбургер. Не очень громко играла RazAmaNaz, и Пит с набитым ртом рассказывал о том, как первый раз в школе попробовал травку и как его вскоре выгнали за то, что он её толкать стал. Он спросил, пробовал ли я что-то подобное, и услышав отрицательный ответ вылупился, спрыгивая с капота и приговаривая «надо же, в двадцать пять лет ни разу не укуриться в ссанину». Я чуть поупирался, когда он скрутил косяк и передал его мне, но после все же сделал затяжку, откашливаясь и пытаясь снова. Раз на пятый все же получилось, и я чуть не свалился с чертовой машины от резкого головокружения! Он прыснул, забирая самокрутку и докуривая. «Для первого раза тебе хватит» — улыбнулся он, выкидывая потушенный бычок куда-то на землю.       Я предложил откинуть сидения в машине и лечь, так как после моего первого опыта курения психотропов голова кружилась адски, а в глазах плыло. Пит взял бумажные пакеты в охапку и выкинул в близстоящий бак, после заходя в машину и чуть убавляя громкость на радио. В отличии от него, откинуть кресло у меня не вышло, поэтому парень помог, резко опуская его, заставляя меня чуть ли не упасть. Уже лежа я наигранно нахмурился, а он засмеялся, щурясь и извиняясь, заражая и меня смехом тоже.       Было бы намного атмосфернее, если бы в нашем распоряжении был какой-нибудь кабриолет, но у нас был только «Каприз» тринадцатилетней выдержки, поэтому мы тупо пялились в потолок под The Offspring, немного накуренные и абсолютно точно довольные тем Новым Годом. Ох, Бог знает, что щелкнуло тогда у меня в мозгу, но я стащил с себя сапоги, открыл окно и высунул в него ноги, ложась на чужие колени. Будь я в адекватном состоянии тогда, я бы такого точно не сделал, так как был кем-то вроде тихони и вообще смущался от любого комплимента в свой адрес. Не знаю, удивился ли тогда Пит или нет, но спустя какое-то время он поднял спинку кресла, принимая сидячее положение и вплетая руку мне в волосы, накручивая их на пальцы и просто ероша, мягко трогая кожу головы. Да, звучит очень гейско, но мы тогда об этом не задумывались. Ну, я — нет, по крайней мере. В общем, вскоре я заснул.       Проснулся от того, что Пит тряс меня за плечи, улыбаясь во все тридцать два. «Патрик! Патрик! Вставай, еб твою мать! Новый год через десять минут, обдолбанный овощ!» — было первым, что я услышал, когда проснулся. Я даже раскраснеться не успел, так как Пит сразу после того, как я проснулся, обратил все внимание на себя. Привез он меня, кстати, на какую-то смотровую на холме, с которой открывался вид на чуть ли не весь город. Приподнявшись и наконец поняв, где я и что я, я заулыбался тоже, начиная смеяться хер пойми с чего.       Пит резко шикнул на меня, заставляя немного опешить. Он вылез из машины, подходя к багажнику и открывая его. Я наблюдал за ним через зеркало. Вернувшись через несколько десятков секунд с заведенными назад руками, он с огромнейшей улыбкой передал мне потрепанную коробку с CD-диском. Это был диск «Rocket to Russia», все тех же Рамонов. Кстати, именно Пит привил мне любовь к панк-року. Мне стало неловко, я упирался, ведь в ответ ничего подарить не мог, но он все вторил, что подарки ему не нужны, как и этот диск, как и эта машина, как и вообще все, что ему принадлежало на тот день. Я смысла фразы не понял, но диск все же принял, он прямо сейчас лежит в том самом Шевроле «Каприз», на котором я сегодня сюда приехал. Вентц снова метнулся к багажнику, достал оттуда обшарпанную гитару с тучей стикеров из дешевых жвачек на ней и сел на капот машины, кидая через плечо на меня ожидающий взгляд. Я вышел и сел рядом, а он начал что-то играть. Я вслушивался в аккорды и умиротворенно наблюдал за тысячами огней в городе, как вдруг понял, что знаю песню, что Пит играл. Дождавшись припева, я негромко запел: Happy new year Happy new year May we all have our hopes, our will to try If we don’t we might as well lay down and die You and I…       Он заулыбался, но играть не перестал. Так я и встретил девяностые, с каким-то обкуренным панком с гитарой под боком и стареньким Шевроле под задницей. Я в полудреме поздравил его с Новым Годом, а он продолжал играть. Я заснул снова.       Проснулся в том самом доме, на диване. Вокруг лежали люди «в стельку», воняло куревом и выпивкой. Я поднялся и стал искать Пита, но когда понял, что все зря, пошел к хозяину дома за его адресом. Мне было двадцать пять, и тогда я чуть ли не в первые поверил в чудо. Я даже принял то, что влюбился в парня, с которым пробыл от силы часов семнадцать, но вся эта новогодняя атмосфера придавала мне уверенности, я был очень взволнован и я не собирался просто так отпускать, как мне тогда казалось, свою судьбу.       На такси я доехал куда надо минут за сорок, поднялся на нужный этаж и с дрожью в пальцах постучал. Никто не открыл, и я дернул ручку; было не заперто. Как только я вошел, в нос ударил резкий кислый запах металла, меня чуть ли не вывернуло. Я вдруг запаниковал, начал бегать по всем комнатам и еле успел прикрыть рот, чтоб не закричать, когда в гостиной увидел его, с разнесенной в клочья головой, с ружьем по правую руку. Меня чуть не вывернуло, я отвернулся и зарыдал. Я до сих пор помню то чувство безнадеги и потерянности, страха и горечи, ту ужаснейшую боль в сердце. Не было больше никаких торчащих в разные стороны черных волос на его голове, не было, блять, головы вообще! Я чуть ли не кричал, и если бы вы знали, как тяжело мне не кричать сейчас, пока я стою на этой сцене и стараюсь не заплакать снова. Я не смог кинуть еще одного взгляда на его тело, поэтому, спотыкаясь и опираясь на стену, поплелся к коридору, громко всхлипывая и роняя тяжелые слезы на пол, корчась от странного чувства в животе. Я рухнул на пол и зарыдал как маленький ребенок, жмуря глаза и надавливая на них руками. Казалось бы, мы были вместе меньше суток, но мне все те часы казались днями, месяцами. Мой взгляд мимолетом упал на книгу под мерцающей разными цветами елкой. Я дрожащими руками потянулся к ней, открывая на первой странице.       

«Я, Питер Льюис Кингстон Вентц третий, даю торжественную клятву жить каждый грёбаный день своей следующей короткой жизни на всю катушку, бок-о-бок с третьей степенью рака легких. Так же обещаю не даться терапии и не дать превратить себя в сраного колясочника, я уйду вместе с восьмидесятыми, детка, и будь я проклят, если нарушу свое обещание!»

       — Эти слова были написаны на первой странице, а дальше я прочесть не смог, было больно просто держать в руках ту книжонку, а читать — подавно. Я пролистал до последней исписанной. Там было Новогоднее обещание, хотя скорее, подведение итогов уходящего года. Но было оно не о том, что он сделал, а о том, что хотел бы сделать. Он написал о том, что если бы у него было больше времени, он бы обязательно написал песню, призывающую людей жить каждым моментом жизни не смотря ни на что, он написал о том, что мечтает рассказать свою историю сыну, чтоб он потом рассказал ее своим детям, они своим и так далее. Пит написал очень много о том, что он мечтал бы сделать, и я, конечно, не смогу выполнить и половину из его желаний, но я могу донести его мысль до вас: вы должны выжимать из жизни все, как тот черноволосый парень, что понял это слишком поздно. Вы должны идти за своей мечтой, вы должны петь, кричать, рисовать, да хоть вытанцовывать то, что хотите сказать людям, и вы всегда должны открывать рот, когда хотите что-то сказать. Последней фразой, что он написал, была строчка из той самой песни, что я пел под его гитару: «Пусть наша жизнь будет полна надежд и стремлений, Ведь без этого лучше просто взять и умереть», — парень отошел от микрофона на шаг, протирая рукавом толстовки мокрые щеки, по которым все еще стекали слезы. Он судорожно шмыгнул носом, вытирая его и подходя к стенду снова.       — Он узнал мои данные и вписал меня в свое завещание, оставляя мне «машину и все, что в ней лежит». Теперь все его диски, гитара с дешевыми стикерами, куча пустых банок энергетиков и тот самый Шевроле «Каприз» постоянно напоминают мне не оставаться стоять в грязной луже из воспоминаний и двигаться вперед. Я хочу, чтоб мой образ и эта история напоминали вам о том же. И возможно вы когда-нибудь откроете глаза кому-то так же, как тогда, десять лет назад, их открыл мне несчастный парень, жаждущий прекрасной и яркой жизни, которую судьба так несправедливо у него отняла. Спасибо, — рыжий вымученно улыбнулся, всхлипнув. Аудитория мочала, некоторые шмыгали носами и утирали красные глаза. Какая-то девушка на первом ряду начала хлопать в ладоши, а за ней подтянулись и все остальные, свища и громко восклицая, безудержно хлопая выступлению парня.       Он поклонился, сойдя со сцены и выходя из клуба, направляясь к старому Шевроле. Из магнитолы играла «Happy New Year», и Патрик измученно улыбался, пока с открытыми полностью окнами гнал по шоссе, глубоко вдыхая свежий воздух.       — С Новым Годом, Пит.