- Люблю тебя больше, чем русскую попсу когда я в хлам. - Люблю тебя больше, чем троллить и унижать все живое и мертвое.
Никогда не думал, что ты заставишь меня покрыться испариной. Никогда не думал, что мир может сузиться до сладковато-розовых прядей с чуть отросшими темными корнями. Никогда не думал, что взглядом можно перекрыть кислород. Переверни небо и землю. Звезды у ног, вода на голову. Раскрой свой разноцветный зонт, когда море ниспадет. Я буду бегать к тебе босыми ногами, наступая на острые холодные звезды. Собирать их в ладони и сдувать мертвой пылью. Какое твое желание? Какие твои мечты? В дали маяк. Легкий бриз гладит по бледным щекам, словно в нежности. Волны разбиваются о землю, бушуя сначала, но будто сразу же успокоившись - к берегу. Он не может сказать ни слово. Он не может перевести взгляд: смотрит всюду, но не на темную макушку, прижатую к груди. Ведь реальность может оказаться сном. Или сон реальностью. Тут не угадаешь. Иногда смеется: хрипловато-звонко. Иногда шутит - ни о чем. Иногда опускает глаза, не зная что сказать, а после выкрикивает что-то настолько эмоциональное и глупое, слыша в ответ только хмыканье или же тихий смешок. - Придурок. Мир остановлен. Время застыло. Секунды не бегут более. Им некуда спешить. Есть только шарф, в роли некого пледа, в леопардовых узорах, что хоть как-то спасает от холодного ветра с волн. Ладонь, до ужаса забавного в такие минуты Шого, прижимающее к себе за плечо. Сжатые пальцы. Его прищуренные глаза, когда свободной рукой тот пытается открыть термос с мятным чаем в и сжатые в тонкую полоску губы. "Идиот" - мелькает в голове. Но озвучить тот не спешит, предпочитая зарыться пальцами в кудри и наблюдать как голова послушно опускается вниз. А ведь он никому этого не позволял. Руки непроизвольно обвивают шею, утыкаясь холодным носом и слыша ожидаемое "тебе холодно?". Но нет, холодно рядом с ним может только... не может. Пропустили закат, но в этом нет ничего страшного, ведь на небе усыпаны звезды. А взгляд только на одной из - который все же открыл чертов термос и разливает горячий напиток в пластиковые стаканчики. Дует, иногда поправляя шарф и пытаясь не дать ему упасть с плеч. Он никогда не признается в своей заботе, но признается в ненависти. Никогда не скажет первым "ты мне нужен", но обязательно обнимает сам. Не будет "я тебя не отпущу", будут покрасневшие запястья. Никаких "я люблю тебя", когда уже прижат к сердцу и слышишь, как оно стремиться вырываться к черту. Час. Второй. Ночь напролет в молчании и с сбившим дыханием. Небо и звезды падают.***
- А кто там бузил "нет, Марс, я не заболею"? - сам же Марс вскидывает темную бровь, смотря на свою жертву, которая все так же вальяжно и по-наполеонски валялась на диване, в обнимку со светло-коричневым медведем и потирала сопли, иногда кашляя. Красные глаза того не давали желать лучшего, а сам окрас лица от температуры говорил о том, что сидеть всю ночь на берегу моря была не лучшей мыслью. - Блять, Марс, заткнись! - Ну ты и идиот. - бросил тот, все же укрывая бедного несчастного Шого плотнее одеялом, пока он что-то ворчал под нос и жаловался на какие-то мелочи. После того как уже не настолько внушительный агрессор был напичкан таблетками и переодет в более теплую одежду, черноглавый лег рядом, залезая под одеяло. Нагло закинул ногу на бедро, а руку на плечо. Как паразит, ничего не скажешь, который и не отлипает. - Ух, Марс, бесишь, гнида. - Рот закрой, уебище ссаное. Легкий поцелуй в щеку и нелепо созданное колечко из салфетки на безымянном.