Метка

Наконец-то в городок заявилось лето, а значит, можно отдохнуть, избавиться от уроков, учебников и этой давящей суеты в коридорах. Для обычных детей, наступление теплых деньков может означать только одно — оттяг по полной, заброшенная учеба. Но только не для Жени. У него скоро должна начаться течка и все бы ничего, но альфу он так себе и не нашел. Хотя среди его друзей есть один, которому Минский доверял все, но как другу. А где-то на инстинктивном уровне осознавал, что, к тому же его остальные друзья, ни Саша, ни Слава — не являются альфами. Прозвенел долгожданный звонок, и все ученики с радостным гамом помчались вон из кабинета, пока учитель не задал задания на лето. Конечно, это была лишь отсрочка неизбежного, но хотелось получить хоть пару деньков свободы. Женя со своими друзьями успели протиснуться сквозь толпу и покинуть душный класс раньше всех. Наконец-то можно выбежать на улицу и забыть про эту школу на долгих три месяца.. — Хэй, Женя, что-то случилось? — Саша толкает друга в плечо, чтобы привести того в чувства. — Нет, все в порядке, — отмахивается тот, опуская взгляд. Слава о чем-то болтает, Саша подхватывает тему, но Минский их не слушает. Ему все хуже. Он чувствует, как внизу живота колет и неприятно тянет. Кажется, это самое ужасное, что сейчас может произойти — течка. Прямо в школе, посреди оживленного двора. Женя сжимает зубы, болезненно морщится и закусывает губу. Только бы никто не понял, не узнал, что у "сопляка" Минского начинается течка. Выбраться бы, хоть на улицу… куда-нибудь. Подальше. Наконец, компашка парней выбралась из толпы, и на миг замолчавший Слава снова о чем-то трещит с Сашей, не обращая никакого внимания на вспотевшего Женю. Но все разом замолкают, когда проходят мимо шайки Максима Бенгарда — известного в школе хулигана. Его тяжелый взгляд на этот раз останавливается на Жене, и тот, не выдерживая, отворачивается, скривившись, и ускоряет шаг. Подхалимы Бенгарда смотрят в сторону отдаляющихся парней и смеются. Максим отворачивается и тычет слишком громко смеющегося Даниила в плечо кулаком.

* * *

— Я вас догоню, ребята, — печально улыбается Женя, останавливаясь рядом с углом, за которым скрывался уличный туалет. Слава хотел было бестактно поинтересоваться, что случилось, но Саша дал тому мощный подзатыльник и повел прочь, к школьным воротам. Как только его друзья скрылись в толпе спешащих покинуть школу учеников, Женя пулей залетел в туалет, забежал в кабинку и сел на унитаз. На серых плавках виднелось светлое пятно слизи. Ну, хотя бы без примеси крови, значит, органы еще не успели полностью перестроиться. — О, нет...только не сейчас, — стонет Женя, закрывая лицо руками. По щекам начинают катиться непрошеные слезы, просачиваясь сквозь ладони. И как ему теперь выйти? Он по-любому уже пахнет, и какой-нибудь альфа его схватит, потащит в ближайшую подворотню и изнасилует, а он и не сможет сопротивляться. Внезапно дверь туалета громко хлопает, и Женя замолкает, перестав всхлипывать и затихает. Вошедший ведет себя тихо, его шагов почти не слышно, и Минсикй дышит через раз. Только бы это был не альфа, только бы не почуял! А ведь уличный туалет, о существовании которого половина учеников даже не подозревала, казался таким безопасным местом! — Только не альфа, — тихо молится Женя, зажмурившись в отчаянии. Шаги становятся громче, но затем затихают, дверь мужского туалета открывается вновь. Ушел? Женя вскакивает с унитаза, натягивая штаны, и осторожно приоткрывает дверь кабинки, не веря в свое спасение. — Бу, мудила! — Максим тут же выскакивает, кажется, из ниоткуда, хватает его за шею и больно прикладывает к грязной туалетной стене. Женя сопротивляется, хватаясь за запястья Бенгарда и сжимая их в попытке освободиться, но, получив смачную пощечину, морщится от резкой боли. Его щека тут же краснеет. — Думаешь, я не пойму, м? Не почую, что ты — течный омежка, который еще не нашел себе альфу? Да от тебя за километр несет так, что блевать хочется! — шипит Бенгард, с каждым словом все сильнее сжимая шею Жени, пока тот не дергается от нехватки воздуха. Максим отпускает Минского, чувствуя как тело парня расслабляется и чуть ли не обмякает. Так и должно быть. Женя рефлекторно скрючивается, хватаясь за горло, приходит в себя, судорожно кашляя. Маским отходит назад, разбегается и со всей силы бьет его ногой в живот, Минский сползает на пол, пытаясь ухватиться рукой за загаженную плитку. — Но теперь ты мой, сука, слышишь? — Бенгард хватает Женю за волосы и запрокидывает ему голову. — Ты — мой! Я тебя помечу, течный, и никто кроме меня, не выебет тебя! Максим хватает Женю за шкирку и вновь жестко прикладывает о стену, сдергивая с него так и незастегнутые штаны, забирается руками под рубашку. Минский вздрагивает и сдавленно, против воли, стонет, когда пальцы Бенгарда задевают соски и надавливают на них. Именно в этот момент Женя отчаянно жалеет, что родился омегой. Жалким, как сказал Бенгард, течным омежкой. Женя закусывает губу и запрокидывает голову, слегка ударяясь затылком о стену туалета. Он же должен оттолкнуть Маскима! Вырваться и умчаться прочь отсюда, оставив задыхающегося от собственного возбуждения Бенгарда. Но почему же он этого не делает? Почему природа омег не позволяет сопротивляться сильному альфе? А Максим был именно таким, злым, дерзким и сильным альфой. Но он даже предположить не мог, что это будет Бенгард. Минский лишь вздрагивает, когда руки Максима опускаются на его бедра и сжимают ягодицы, нащупывают узкую, предательски сочащуюся дырку. Женя стонет сквозь плотно сжатые зубы, когда пальцы Бенгарда проникают в него, жмурится и отворачивается, только бы не встретиться с диким взглядом Максима. Старается сохранить остатки достоинства. Пытается отогнать пошлые мысли, забирающиеся в голову, но тщетно. Сознание мутнеет, и на первый план выходит животный инстинкт. Бенгард кривит рот, когда Минский заводит руки ему за голову, пытаясь, наверное, обнять, путается пальцами в его темных волосах. Прижимается грудью к телу Жени, сжимает худую талию и сдавливает. А тот — стонет. Жалко, тихо и пошло, как будто просит большего, и Максим выполняет его просьбу. Касается губами нежной кожи на шее Минского, чуть прикусывает, намечая знак, проводит ладонями по рубашке Жени, расстегивая, темные пуговицы, распахивает ее, оголяя кожу. Женя, в свою очередь, дрожащими пальцами прикасается к ремню Максима, расстегивает пряжку и спускает штаны на узкие бедра, закусывает губу и напрягается, чувствуя, как стоящий колом член Максима касается его бедер. Одно резкое движение, и Бенгард приподнимает Женю, пристраиваясь. Второе — погружает в него член, сразу во всю длину. Минский чуть было не закричал, но Максим успел зажать ему рот. — Только пикни, пожалеешь, и будешь потом всю жизнь жалеть, — шипит сквозь зубы Бенгард, но Жене слабо в это верится. В таком состоянии Максим мало что может сделать. Только трахать его, материться и рычать от наслаждения. Женя дрожит и сдавленно стонет, пока Бенгард вдалбливается в него, целуя — кусает, оставляя засосы. Метки. Истинного. Альфы. Именно Максима. Этот садист, который заработал даже в школе устрашающую репутацию. Судьбы с такой "половинкой" никакой не видится, а о детях страшно и думать, представляя, в каком месте и с кем им предстоит жить. Только вот вся жизнь Жени рушится здесь и сейчас, когда Бенгард оставляет на нем свою метку. Метку, обозначающую, что теперь омега принадлежит только ему. Максим тяжело дышит, наращивая темп с каждым толчком, устает, и переносит любовника на подоконник, опрокидывая на спину, нависает над ним, хватая рукой за горло. Женя сжимается вздрогнув, и Бенгард рычит. — Расслабься, не то сидеть больше не сможешь, — Максим сильнее сжимает горло Минского, и тот расслабляется, подчиняясь. Правильно. Влажные шлепки тела о тело, громкие вскрики и мольбы-полупросьбы: "Нежнее" — вот что могли бы услышать ученики, пройдя мимо туалета. Но в этот час школа уже опустела, никто кроме самозабвенно трахающейся парочки, не желал оставаться в школе хоть одну лишнюю минуту. Наконец, Бенгард сделав особо сильный толчок, резко выходит из Жени и кончает, помогая себе рукой, на грязную плитку стены. А та, будучи в подозрительных коричневых разводах, повидала на своем веку и не такое, и очень возможно, что стала только чище. Женя отползает по подоконнику подальше, вжимаясь в грязное стекло, притягивая колени к груди и обхватывая их руками. Поднимает на Максима жалобный взгляд покрасневших от слез глаз. Он не так представлял себе свой первый раз. Все должно было быть нежнее и приятнее. И уж точно не с Бенгардом. Тихо засопев, закрывает лицо руками. Максим подтягивает штаны и застегивает пояс. Брезгливо отряхивается и оглядывает сжавшегося в углу подоконника Женю. Подходит, хватает за омегу за грудки и подтаскивает к раковине. — Никто не узнает об этом, слышишь? Никто не должен узнать. — Максим включает холодную воду и окатывает ей лицо Жени, чтобы тот пришел в себя. Ему сейчас ни к чему, если кто-то увидит Минского в таком виде. Максим поднимает голову Жени за волосы на уровень глаз, всматривается ему в лицо, выключает воду и отталкивает парня от себя. — Держись от меня подальше, меченый, — рычит, сжимая кулаки и выходя из туалета, громко хлопнув дверью. Разумеется, он знает, что они с Минским еще не раз пересекутся и трахнутся. Разумеется, Минский будет кричать от удовольствия и просить выебать его жестче, а не жалко молить о пощаде, как сегодня. Теперь Женя принадлежит только Максиму, он может срываться на нем когда и где захочет. Минский жмурится и дрожит от боли. По щекам текут слезы, и Женя стирает их. Глубоко дышит. Натягивает штаны и сморкается, умывается, полоскает рот все той же обжигающе-холодной водой, отдающей ржавчиной и гнилью. Подхватив рюкзак и трусливо озираясь, выбирается из туалета, осторожно выглядывает из-за угла. Ища взглядом друзей, которые по-прежнему ждут его.