▼▼▼
— Стайлс может сделать это. Гарри вздрогнул, поднял опущенную до того голову, чтобы понять, кто из одноклассников предложил его кандидатуру. Как назло, они все обернулись в его сторону, выжидая. Он растерялся сильнее, оказавшись под столь пристальным вниманием, волнение сдавило лёгкие и отрезало кислороду путь внутрь. — Оставьте его, он не сможет, — вступился Хоран. — Давайте придумаем другой план. Я не уверен, что толкать мистера Томлинсона в воду — вообще хорошая идея. Вы понимаете, как он разозлится? — Да ладно, Ни, — Винс приобнял того за плечи. — Всё складывается как нельзя лучше: Гарри не пьёт, он же у нас пай-мальчик. Слиняет сразу домой, чтобы лепить из глины оловянных солдатиков, или что он там делает по вечерам, — одноклассник гадко ухмыльнулся, и Гарри опустил взгляд на белые манжеты рубашки, выглядывающие из-под идеально выглаженного чёрного пиджака. — Он отличник. Ни Томлинсон, ни директор ничего ему не сделают. Отделается легче всех, а у нас будет нормальный выпускной без этого тирана. Найл недоверчиво покачал головой, пока Гарри разглядывал носки своих праздничных туфель. Винсент никогда ему не нравился, Гарри сторонился его на протяжении всей старшей школы, и кто бы мог подумать, что именно сегодня, в день выпускного бала, столкнётся с ним лоб в лоб без возможности отступить. Никакого права отказаться у него не было: одноклассники очень быстро ухватились за идею Винса. Чужая рука легла Гарри на плечо, отрезав путь к побегу, вокруг всё больше нарастал шум обсуждения. От этой суматохи у Гарри подкосились ноги, он оглянулся в поисках твёрдой поверхности, на которую мог бы облокотиться, но Зейн, почувствовав его движение, лишь сильнее сжал руку. — Тебе не будет трудно, — произнёс Малик тихо, но ребята услышали, затихли в ожидании. — Всего-то надо подойти и сделать одно движение. Ты просто толкнёшь его, а в понедельник, если вызовут в кабинет директора, извинишься, скажешь, что случайно вышло. А мы все, — он обвёл рукой школьников, — будем твоими свидетелями. Невыносимая жара вдруг навалилась на Гарри, сгустилась вокруг плотным коконом, сквозь который едва пробивались звуки, как под водой, он едва слышал, с трудом мог шевелить конечностями. И никак не мог ответить одноклассникам: заикание, вызванное волнением, лишило его речи и возможности защищаться. Он мог только отрицательно качнуть головой на их уговоры, растрепав уложенные аккуратно кудряшки. — Я… не… — Сделаешь, — уверенно произнёс Винс. — Какие у тебя могут быть причины, чтобы отказаться? Гарри вдохнул, попытавшись высказаться, но голос дрогнул, в горле запершило. Он закашлялся, прикрыв рот дрожащей рукой. Всё это начинало походить на безумие, градус которого только увеличился, когда Зейн громко произнёс: — Только одна, как мне кажется, — он хитро прищурился и глянул на Винсента. — Помнишь, мы обсуждали, — кивнул он другу, — мне кажется, Гарри неровно дышит к преподавателю. Ком беспокойства, до этого стоявший поперёк горла, проскользнул внутрь, распутал свои щупальца в груди и присосался, словно пиявка, к лихорадочно колотящемуся сердцу. — Хватит… Я не… — Да ладно, дела значат больше слов, — оборвал его попытки Винс. — Ты замираешь, словно кролик перед удавом, стоит мистеру Томлинсону взглянуть на тебя. У тебя же единственная «B» по его предмету. — Но как… же… — Гарри! — Зейн развернул его к себе, сжав плечи руками. Гарри ощутил электрические уколы на коже под пиджаком из-за чужих прикосновений. — Ты сделаешь это, или, начиная с понедельника, мы сделаем твою жизнь невыносимой. Выбирай. В этом не было смысла. Гарри знал наперёд, насколько трудно ему будет выживать не только в школе, но и за её пределами. Слишком маленький город и длинное лето впереди, а Зейн и вовсе поступает в один с ним университет. Гарри коротко обречённо кивнул и спрятал заалевшее лицо в ладонях.▼▼▼
Подростки разбрелись вокруг бассейна, но Гарри чувствовал, как они то и дело украдкой бросали на него взгляды. Помещение было украшено серыми и синими шариками, свет — чуть приглушён. Администрация позволила устроить вечеринку в здании школы, но выставила множество условий, одним из которых являлось присутствие преподавателей. Мистера Пейна не было видно с самого начала: он заговорчески подмигнул своим ученикам и отправился в кабинет читать поэмы Уильяма Блейка, предоставив подростков самим себе. Одна из двух проблем разрешилась сама собой. Но оставался ещё принципиальный мистер Томлинсон. Он бродил между расставленными вокруг бассейна столами, внимательно наблюдая за учениками, и Гарри от одного взгляда на его холодное безразличное лицо бросало в дрожь. Жара, который он испытывал, находясь под пристальным вниманием одноклассников, как ни бывало. Холод будто царствовал вокруг учителя, расходился широкими волнами. И казалось, что если подождать ещё хоть немного, то вода в бассейне замёрзнет под влиянием мистера Томлинсона. Но времени ждать не было: Зейн подтолкнул в спину, что-то угрожающе прошептав на ухо. Гарри не услышал: был полностью поглощён, наблюдая за преподавателем. Страх подчинил его целиком и будто прожевал. Внутри пульсировал ком непонятных эмоций, а голова была готова взорваться от волнения и ужаса. В какой-то момент Гарри уже почти повернул назад, но мистер Томлинсон вдруг поднял голову и посмотрел прямо на него. Серые глаза, глубокие, волнующие, прошлись кнутом по коже. Гарри стиснул зубы, удерживая предательский стон внутри себя. Учитель кивнул в знак приветствия, одёрнул пиджак. Прежде чем он успел отвернуться, прежде чем Гарри успел подумать, что творит, его тело само сделало шаги навстречу. Рука поднялась, почти не дрожа, легла на грудь мужчины. Пальцы ощутили сталь чужих мышц, сквозь музыку и разговоры Гарри услышал непонимающий выдох мистера Томлинсона и, будто это был сигнал, толкнул того что было силы. Единственная мысль, оставшаяся в голове мальчика, была странной и неуместной. Пока учитель, будто в замедленной съёмке, падал в воду, Гарри думал о том, что бледно-серый пиджак мистера Томлинсона так красиво гармонировал с убранством зала. Тело рухнуло в бассейн с громким плеском, но это не отрезвило Гарри. Он, будто в прострации, уставился на колышущуюся воду, приоткрыв рот. На секунду преподаватель скрылся из виду, но в следующую вынырнул, вскинув голову. Мокрые волосы прилипли ко лбу, а строгие глаза прищурились. Удерживая себя на плаву руками, мистер Томлинсон смотрел прямо на Гарри, и, словно загипнотизированный, тот пялился в ответ. — О господи, мистер Томлинсон! Вы в порядке, сэр? Чей-то громкий вопрос разрушил сцепившиеся между собой взгляды. Привёл Гарри в сознание. Он захлопнул рот, отступил назад. Руки затряслись, когда Гарри увидел, каким именно взглядом мистер Томлинсон следил за каждым его движением. В том было всё: пытливый интерес, затаённая угроза и чуть-чуть замешательства. Гарри выдохнул, отступил ещё на шаг, уткнувшись лопатками в грудь Зейна. Осознание содеянного приходило слишком медленно, едва текло по венам. Тихое «беги» на ухо не подействовало, поэтому Малик чуть подтолкнул его к выходу, когда увидел, как мистер Томлинсон подплыл к краю бассейна. Несколько нерешительных шагов в сторону выхода дались Гарри с трудом. Он чувствовал себя пьяным, дезориентированным, врезался в других учеников на пути и никак не решался обернуться. Но испуганный шёпот одноклассников пересилил оцепенение, и Гарри обернулся. Он разглядел лишь твёрдые мышцы, что вздулись, когда мужчина подтягивался на руках, облепленные мокрой тканью, и услышал плеск воды. Звук прозвучал сигналом, и Гарри наконец побежал прочь.▼▼▼
На школьной парковке властвовала ночь. Затруднённое дыхание с хрипом вырывалось из горла, пугая пустоту вокруг. Автомобили замерли громадными тенями, из приоткрытых окон первого этажа доносилась музыка. Гарри опёрся о капот чьей-то машины, стараясь унять сердцебиение, вернуть себе контроль над собственными лёгкими. В висках неприятно стучала головная боль, вызванная волнением, в горле пересохло, и язык еле ворочался во рту. Он столкнул мистера Томлинсона в воду. Гарри застонал от ужаса, прижал тонкие пальцы к глазам. Как же он хотел раствориться в воздухе, превратиться в цветочную пыльцу и развеяться по ветру. Каким образом он согласился на это безумие? Как после случившегося посмотреть мистеру Томлинсону в глаза? Гарри и раньше не всегда удавалось выдерживать его взгляд, а теперь он просто не понимал, как быть дальше. Перед глазами всё поплыло, и мальчик попытался вдохнуть побольше воздуха. Он нащупал очки во внутреннем кармане пиджака, достал пальцами. Пока Гарри водружал их на нос, воспоминание о теле мистера Томлинсона под ладонью загорелось на коже. — Итак, Стайлс, — голос учителя нарушил уединение, Гарри вздрогнул, испуганно пискнул в собственный кулак, прижатый ко рту. — Зачем, скажи пожалуйста, ты это сделал? Он стоял там. Мистер Томлинсон. Всего в нескольких шагах. С его одежды текла вода, не капала, именно стекала. Под ногами уже образовалась лужа. — Лучший ученик выпуска, пример для подражания и внезапное бунтарство, — мистер Томлинсон сделал шаг вперёд, а Гарри инстинктивно отступил. — Замри! — вдруг жёстко отчеканил учитель, и Стайлс распахнул глаза в ужасе. Таким тоном мистер Томлинсон не пользовался в классе. Уважение и трепет он внушал ученикам одной своей личностью, повышать голос не требовалось: любые его задания выполнялись беспрекословно и в срок. — Тебе не удастся сбежать, — предупредил мужчина. — Не после твоей гадкой выходки. Пальцы оказались на шее Гарри, безжалостно сомкнулись на нежной коже. Тот всхлипнул больше от неожиданности, чем от боли, и в шоке замер. На губах учителя на какую-то долю секунды мелькнула усмешка. Всего мгновение, а потом она растворилась в ночи, окружающей их со всех сторон. — Идём, — мистер Томлинсон, всё также грубо держа Гарри за шею сзади, будто нашкодившего котёнка, потащил его обратно в школу. — Нас ждёт серьёзный разговор. Ничего не оставалось, как следовать за мужчиной, который наводил на Гарри ужас последние несколько лет. И, несмотря на то, что тот был чертовски красив, Гарри боялся его, как самого дьявола. Они вошли в школу через выход к стадиону, игнорируя распахнутые парадные двери и общее веселье в холле и у школьного бассейна. Гарри споткнулся на лестнице, но чужая рука не дала упасть. Мистер Томлинсон молчал, а Гарри и хотел бы сказать что-то в своё оправдание, но от ужаса его заикание только усилилось. На лестнице было темно и безлюдно. Школу, такую яркую и наполненную юными голосами днём, было не узнать. Сейчас она едва дышала, погрузившись в ночь. Мужчина убрал руку с его шеи, и Гарри вздрогнул, лишившись прикосновения ледяных пальцев. Пока тот открывал дверь в свой кабинет, Гарри внимательно разглядывал учителя: ему в глаза бросились крупные мурашки на загорелой коже мистера Томлинсона, и он вдруг понял, как тому, должно быть, было холодно. — Сэр… я… Прос… — Проходи, — оборвал его неловкое извинение мужчина. — Поговорим внутри. В кабинете стоял стол, окно за ним выходило на стадион, на котором сейчас в честь праздника горели фонари, освещая школьную территорию. Их свет падал в окно, раздвинутые шторы не преграждали ему путь. Мистер Томлинсон не стал включать лампу, лишь указал Гарри в сторону стула и скрылся за соседней дверью, бросив напоследок: — Попробуешь слинять — хуже будет. Гарри остался один в кабинете учителя, но ни одной мысли о побеге не возникло. Он верил мистеру Томлинсону: мужчина никогда не разбрасывался словами, а всполохи в глазах были достаточно красноречивы. Злость едва удавалось контролировать, с трудом получалось сдерживать за поджатыми губами и стиснутыми в кулаки ладонями. Гарри не собирался дёргать зверя за хвост, да ещё и в его логове. Одиночество не продлилось долго: учитель вернулся в низко посаженных тёмных джинсах и расстёгнутой белой рубашке, лишь волосы были всё ещё влажными. Он убрал их назад, пропустив длинные загорелые пальцы между прядей, а Гарри вдруг отчётливо увидел своё положение: гнев, скопившийся грозовой тучей под выбеленным потолком комнаты, был готов вот-вот обрушиться на его голову. — Зачем? Простой вопрос, заданный тихим голосом, испугал Гарри сильнее крика. Возможно, если бы мужчина вышел из себя и Стайлс наконец увидел весь этот сдерживаемый гнев, всё стало бы проще. Но злость продолжала копиться внутри и с каждой секундой становилась всё разрушительнее. У Гарри почти не осталось внутренних сил, и он, будто сломанная марионетка, опустился на стул у учительского стола. Руки жили собственной жизнью: полностью вышли из-под контроля хозяина и нещадно дрожали. Гарри кусал губы, уставившись в пол, и не находил нужных слов, чтобы объясниться. Ситуация казалась хуже некуда. Твёрдые уверенные шаги, с которыми мужчина приблизился, сломали тонкую грань, отделявшую стресс от истерики. Слёзы прорвались наружу со всхлипом, и Гарри дёрнулся прочь, но сильная рука до боли сжала локоть, и грубым толчком мистер Томлинсон усадил его на место. — Я не люблю непослушания, Гарри. За годы обучения у меня ты мог бы это усвоить, — произнёс мужчина. — Успокойся для начала. Дрожащими пальцами Гарри приподнял очки и вытер набежавшие на глаза слёзы, а когда убрал руки от лица, увидел широкий стакан на краю стола и чистую янтарную жидкость внутри. — Выпей, это поможет успокоиться, — преподаватель пододвинул алкоголь в его сторону, и Гарри с опаской взял стакан в обе ладони. — Я не отпущу тебя, пока не узнаю причину этого поступка. И не успокоюсь, пока ты не понесёшь за него наказание. При слове «наказание» у Гарри закружилась голова от волнения. Он осушил половину налитого за несколько судорожных глотков и хрипло закашлялся: жидкость обожгла язык и горло. — Помедленнее, парень, — предупредил его мистер Томлинсон. — Мы же не хотим, чтобы ты напился. В ожидании он присел на край стола, скрестив ноги в лодыжках, и наблюдал сверху вниз за опущенной головой ученика, за его суетливыми пальцами, подрагивающими на толстом стекле стакана. От выпивки в голове зашумело, и этот монотонный гул принёс облегчение. Будто переключатель щёлкнул и включился вентилятор, выдул все лишние тревоги прочь, оставив гулкую пустоту. Гарри опрокинул в себя остатки виски, если это было оно — ему не с чем было сравнивать — и вдруг набрался храбрости, чтобы посмотреть вверх. В том, что у него получится объясниться, уверенности не было, но мистер Томлинсон и так проявил больше выдержки, чем являл обычно, и Гарри больше не мог испытывать его терпение. Он отчаянно подбирал слова короче и правдивее, старался справиться с заиканием, но вдруг отвлёкся, уткнувшись взглядом в оголённый пресс мужчины. Гладкая кожа выглядела, как лучший мрамор. Мужчина дышал медленно и размеренно, и движений было практически не разглядеть в темноте вечера. Это делало иллюзию ещё более правдоподобной. Гарри всегда неровно дышал к созданным из глины или камня холодным скульптурам, и сейчас, подогретый изнутри алкоголем, он увидел воплощение собственного идеала в холодном твёрдом мистере Томлинсоне. И снова тело решило до того, как мозг успел обдумать: Гарри протянул руку и коснулся кончиками пальцев кожи на животе учителя. Она была ледяной и такой твёрдой, что он лишь убедился в том, что касался камня. Камня, выточенного в настоящее искусство, высшую его форму. Не встретив сопротивления, Гарри поставил стакан и положил вторую руку рядом с первой на чужое тело. Всякий изгиб, попавший под его пальцы, принимался с восторгом каждым его рецептором, будто маленькие фейерверки взрывались под кожей, пока он ласкал мужчину. Но стоило чуть сместиться, обвести большим пальцем впадинку чужого пупка, и прекрасная скульптура под ладонями дрогнула. Боль прожгла руку, когда мистер Томлинсон сжал его пальцы в стальной хватке, отстраняя от себя. Она пронзила электрическими разрядами всё тело, судорогой свела мышцы. Гарри застонал, забыв о стеснении и достоинстве. — Что ты делаешь? Ты сегодня совсем обезумел? — спросил мужчина, но в ответ получил лишь замутнённый взгляд. Из-за облаков выплыла луна, и её мертвенный свет смешался с бликами уличных фонарей. Гарри взглянул в окно на сплетение света: белую пудру луны и оранжевую позолоту иллюминации школьного стадиона. Рука учителя на его бледном запястье была темнее. В голове шумел выпитый алкоголь, разбивая раз за разом пытающиеся собраться мысли. Ощущение чужой кожи, жёсткость, с которой руку сжимал учитель, усугубляла работу мозга. Гарри выдохнул лишний кислород, который уже начал жечь лёгкие, и вдруг подумал: он уже совершил самый безумный поступок из всех мыслимых. Что, если теперь совершить что-то сумасшедшее и немыслимое? Пьяный взгляд блуждал по открытой коже, по чужой одежде, по перемешанному свету за окном, полностью игнорируя глубокие серые глаза мистера Томлинсона. Откуда-то снизу доносилась музыка, приглушённая огромным количеством дверей, и Гарри вдруг осознал, как много толстых стен отделяли его от одноклассников. Они были совершенно одни в этом кабинете. Он и замерший изваянием из холодной застывшей глины мистер Томлинсон. Учитель внимательно изучал его: это ощущалось покалыванием на коже и разрастающимся беспокойством где-то за рёбрами. Гарри всё ещё не смел взглянуть на него, зато теперь он нашёл нечто красивое, что могло бы его отвлечь от этой напряжённой статичной сцены между ними. Не отрываясь, он смотрел на собственные тонкие пальцы, пока они не дрогнули. Против воли разума, что разбился на осколки ещё там, у бассейна, сломался, как стеклянный шар, и все блестящие снежинки, его мысли разлетелись вокруг. Кончики пальцев потянулись к чужой коже: Гарри попытался дотронуться до сжимающих его запястья ладоней. Мистер Томлинсон отпустил его внезапно. Гарри показалось, что оттолкнул: настолько неожиданной стала свобода. Его руки всё также были подняты вверх, но мужчина уже отошёл. Теперь их разделял учительский стол. Тишина давила на уши, но Гарри не мог говорить. А также не хотел слышать, что может сказать ему преподаватель. Он медленно опустил свои руки, продолжая пялиться на мистера Томлинсона, всё также избегая тяжёлого взгляда его умных, суровых глаз. Холод и твёрдость. В полутьме кабинета тени рождали всё более реальную иллюзию того, что Гарри заперт здесь не с человеком. Будто мраморное изваяние ожило только сегодня и только для него. Голова закружилась, и он попробовал вдохнуть поглубже. Гарри словно проваливался в сон, в одну из своих сумасшедших фантазий, в которых не мог утром признаться даже себе. Зато так сладко и самоотверженно наслаждался ночью. — Однажды… мне снился… сон, — Гарри зажмурился, но не от стыда. Его захлестнуло раздражение от чёртового заикания в такой неподходящий момент. — Я… принадлежал скульптуре. Она была твёрдая и холодная. Рука дрожала, когда Гарри вытянул её вперёд и указал на мистера Томлинсона. — Как вы. С ухмылкой на губах мужчина закатил глаза и уже более расслабленно опустился в кресло. Его рубашка всё также была расстёгнута, джинсы — спущены на тазовые косточки. Пренебрежение и недоверие стелились по полу и ползли к Гарри, словно холодные скользкие гадюки. У мальчика не было цели: откровение, что так бесцеремонно сорвалось с губ и упало в густую темноту между ними, не предназначалось мистеру Томлинсону. Просто мысли вслух. Однако учитель, очевидно, думал о том, что эта неуклюжая попытка соблазнения — слишком далеко зашедший розыгрыш. Вся его расслабленная поза, пришедшая на смену замешательству и секундному напряжению, говорила о том, что он знал, как бороться со школьными проказами. — Тебе не надоел этот спектакль? — голос был по-прежнему высоким, таким, каким мужчина говорил с учениками на занятиях, но теперь Гарри отчётливо услышал проступающие хриплые нотки усталости. — Стайлс, ты лучший ученик выпуска. Я ожидал такой ерунды от Малика, но ты… Почти не имело значения, что именно говорил учитель: Гарри следил за движениями его губ, и мозг буквально плавился от дикого жара, в котором сгорало тело. Он не слышал ни слова: причин, по которым столкнул мистера Томлинсона в бассейн, больше не существовало, так же как и не существовало реальности. Был только этот кабинет, прохлада ночи, смешанный свет луны и фонарей. А также запах спиртного, продолжающего толкать на необдуманные поступки. В этот раз Гарри перешёл черту: он приблизился к учителю, обойдя стол слева. Колени мужчины были острыми, плотно обтянутыми тёмной тканью. Несмотря на действие алкоголя и безумство ночи, Гарри не хватило смелости усесться на них. Хотя так хотелось почувствовать всю непоколебимость и твёрдость этого тела. — Джемма сказала мне веселиться сегодня. — И ты решил, что столкнуть меня в бассейн — весело? Прежде, чем мистер Томлинсон успел вновь закипеть, подогреваемый вспыхнувшим гневом, Гарри закрыл глаза и прижался к его ледяным губам своими. Ощущение чужого плотно сомкнутого рта под собственными дрожащими губами оказалось сокрушающим чувством. Гарри выгнулся в попытке прижаться ближе, положил ладони на руки преподавателя. Бицепсы напряглись под тонкими пальцами, вызвав эхо восторга во всём теле мальчика, но уже спустя мгновение его оттолкнули прочь. Угол стола больно врезался в спину, вырвав громкий выдох. — Твоя шутка зашла слишком далеко. Мистер Томлинсон резко поднялся на ноги, сразу же оказавшись выше на целую голову. Серые глаза сверлили, вкручивались в душу, пытаясь вытащить все корыстные мотивы наружу. Таких не было. Гарри поддался соблазнительному мгновению вседозволенности. Может, что-то отразилось на его бледном лице, что заставило мистера Томлинсона замереть. Властная рука мужчины приподнялась, и Гарри не подался вперёд к этой холодной ладони только потому, что соображал слишком медленно. — Или это не шутка? — ещё более хрипло и непривычно тихо спросил учитель. — Не шутка. Каким-то чудом мистер Томлинсон услышал и понял писк, вырвавшийся из горла Гарри вместо слов. Большой палец холодной руки лёг на подрагивающие губы, мужчина склонил голову чуть в сторону, и отсвет оранжевых фонарей вспыхнул в его холодном зрачке. — В конце концов, ты без пяти минут студент, не так ли? Неожиданно Гарри увидел в этих глазах чувства, которых никогда не замечал за маской равнодушной надменности. Они горели, и отсветы этого огня играли на выточенном будто из камня идеальном лице, позволяя увидеть то, что так долго было скрыто. Ледяные пальцы впились в затылок. Гарри охнул, но мужчина резко притянул его к себе и поцеловал, трогая слегка языком, чуть раздвигая губы, чтобы поцелуй мог перейти в страстный. Единственным, чем Гарри мог ответить, было затруднённое дыхание. Он сконцентрировался лишь на коротких вдохах и полностью утонул в движениях чужого рта. Руки сами собой нашли приют на холодной твёрдой груди. Чужой язык на вкус оказался терпким, чуть горьковатым. Гарри никогда не видел, чтобы мистер Томлинсон курил, но сейчас отчётливо почувствовал вкус сигарет и почти стёршийся шлейф утреннего кофе. Ледяные ладони соскользнули с волос на шею, мужчина придвинулся, прижал Гарри к столешнице, пальцы обхватили тонкую шею, отрезав любую возможную попытку отстраниться. Гарри и не собирался. Единственное, чего он хотел — получить больше, а потому открывал рот и подавался навстречу. — И часто ты веселишься подобным образом? Мистер Томлинсон провёл языком по своим губам, будто хотел слизать густоту и сладость их поцелуя. Гарри с замершим сердцем наблюдал за красивым лицом и глупо моргал, не в силах сформировать свои мысли. Несмотря на холод учительского тела, внутри Гарри оно вызывало лишь огонь. И в этом огне сгорало всё, что он когда-либо знал. Оставались только голые инстинкты, толкающие зайти дальше, попробовать неизведанное. Интерес и лёгкий налёт сомнения в пепельных глазах подтолкнули к ответу. — Никогда. Умелые пальцы уже расстёгивали пиджак. Мистер Томлинсон вновь поцеловал Гарри, и тот растаял от этого поцелуя. Он не мог перестать гладить ладонями твёрдый мужской пресс, ощущая, как сокращались мышцы под его пальцами. Прежде чем Гарри набрался смелости и скользнул руками ниже, мужчина вытащил его рубашку, заправленную в брюки, и дотронулся до оголившейся на пояснице кожи. Это ощущение затрепетало в теле мальчика, как удар энергии. — Хочешь остановиться? — спросил мистер Томлинсон, в противовес собственным словам прижимаясь теснее. Его зубы слегка прикусили нижнюю губу Гарри и тут же, не причинив боли, оставили в покое. — Никогда. Мальчик чувствовал, что повторяется, но его сознание не могло сосредоточиться на ответах или обдумывании ситуации. Внутри разгорелся пожар. Он появился повсюду: в кончиках пальцев, в трепещущих ресницах, в заходящемся хаотичным стуком сердце. Лютая волна разрушения, нёсшая с собой агонию, жажду, пламя. Словно какой-то огненный демон завладел юным телом, выжигая изнутри дюйм за дюймом. Пламя лилось из его кожи и сталкивалось с каменной холодностью учителя. — Какая оценка у тебя по английскому, Гарри? — усмехнулся мужчина. Его веселило то, как мальчик плавился под его прикосновениями, как туманился взгляд от поцелуев. — Знание языка оставляет желать лучшего. — У меня «A», — успел шепнуть мальчик, прежде чем мистер Томлинсон нежно поцеловал его в ухо, в лоб, в щёку. От дыхания на губах Гарри выгнулся в его руках. Бёдра соприкоснулись, и мужчина толкнулся в податливое тело ученика. Гарри застонал, почувствовав его твёрдость. Его готовность. Прежде чем он смог найти слова, язык вновь оказался у него во рту. Мистер Томлинсон дарил умелые поцелуи. Полностью уверенный в каждом своём действии, он целовал за них двоих, и Гарри, с его полным отсутствием опыта, оставалось лишь следовать за горячим и вынуждающим подчиниться языком учителя. Только оказавшись избавленным от пиджака и рубашки, он в полной мере почувствовал холод, что исходил от каменного тела. Вопреки естественной реакции, Гарри лишь сильнее вцепился пальцами в чужие плечи и сам подался навстречу чужому желанию. Иллюзия собственной сексуальной фантазии, созданная случайностью сегодняшней ночи, окончательно стёрла мир за дверью кабинета. Остался только мистер Томлинсон. Такой ледяной в его руках и так горячо целующий. Гарри прикрыл веки и позволил себе упасть в темноту. Чем больше они целовались, тем больше хотелось поцелуя, будто он не насыщал жажду прикосновений, а только разогревал её. Гарри давно перестал чувствовать жжение в лёгких от нехватки воздуха: теперь всё его тело горело. Внутри и снаружи. В какой-то момент он почувствовал, что для мистера Томлинсона поцелуев стало мало. Он всё больше вжимал Гарри в стол, всё резче толкался пахом в его раскрытые, разведённые бёдра. Тело слегка затекло, но Гарри не мог, не был в силах остановить эти поцелуи. Такие дикие. Такие выверенные, что не оставалось сомнений — они идеальны. Мистер Томлинсон коснулся ладоней Гарри, снял их со своих плеч и положил на прохладную грудь. Поцелуй замер. Ученик открыл глаза и слегка отстранился. Мутные, потерянные в желании глаза наткнулись в полумраке на чуть вопросительный, всё такой же ледяной взгляд мужчины. Пока Гарри соображал, что конкретно тот пытался понять для себя, мистер Томлинсон прижался холодным лбом к его лбу и толкнул их руки ниже по своему телу. Проскользнув по коже учителя, ладони Гарри зацепились за пояс джинсов. Стон сорвался с губ от ощущения прохлады, и стало внезапно мало: ни поцелуи, ни прикосновения больше не могли удерживать от разрушения. Требовалось много больше. Гарри сжал затвердевший член преподавателя сквозь жёсткую ткань, и теперь пришёл черёд мистера Томлинсона приоткрыть рот для резкого выдоха. Только чудом его стон остался внутри. Завороженный Гарри уставился на тонкие губы. Мало, так катастрофически мало! Ему нужно было слышать свою прекрасную, ожившую лишь сегодня мечту, это творение льда и камня. Тонкие пальцы потянули замочек вниз, расстёгивая молнию. Мистер Томлинсон опустил голову, когда почувствовал, как пальцы ученика, нетерпеливые, царапающие, расстёгивают его джинсы и освобождают восставшую по воле этой развратной невинности плоть. Желая сорвать с учительских губ стон удовольствия, Гарри не раздумывая обхватил крупный член пальцами и не сумел сдержать разочарования. Оно проступило на лице, и даже темнота оказалась не в силах скрыть это выражение от глаз мистера Томлинсона. — Что у тебя в голове, Гарри? Учитель отстранился, приподнял мальчика и усадил на стол. Всё такой же твёрдый на вид, но сжигающе горячий — Гарри не мог отвести взгляд от его члена. Даже лёгкие мурашки на пояснице от того, как именно мистер Томлинсон произносил его имя, тёмно и сокровенно, не могли отвлечь. — Он такой горячий, — растерянно прошептал Гарри. — Я думал, будет холодный. Низкий грудной смех, в котором звучали лишь отголоски голоса мистера Томлинсона, его естественного высокого и чистого оттенка, наполнил кабинет и выгнал ночь за окно. — Мне провести тебе урок по биологии? — пальцы коснулись растрёпанных прядей и убрали их за ухо. Учитель вновь целовал, но избегал губ: висок, бровь, кончик носа. — Нет, — мотнул головой Гарри и потянулся сам, завладел чужими губами, прильнул голой грудью к чужой, без слов умоляя о большем. Сидя в сером классе, глядя изо дня в день на мистера Томлинсона, объясняющего материал, выдающего резким тоном замечания, Гарри никогда не смог бы себе представить, как тот умел целоваться. Как любил. — Я не буду согревать для тебя смазку, — прошептал учитель в самое ухо, когда новый, глубокий и влажный поцелуй закончился. Руки опустились вниз: мистер Томлинсон сжал колени Гарри ладонями и тут же убрал их. Следующее прикосновение подбросило ученика на деревянной столешнице, словно его прижгли раскалённым металлом: ладонь мужчины скользнула в брюки и сжала член. Как только рука мистера Томлинсона проделала это, Гарри пропал. Свет луны померк, возможно, постыдившись открывшейся картины: горячее, покрытое тонкой плёнкой пота юное тело в ледяных, опытных руках. Остался лишь золотистый свет фонарей школьного стадиона. И в этом свете Гарри с трепетом наблюдал, не в силах отвести взгляд от того, как мистер Томлинсон оставлял влажные поцелуи на каждой выпирающей косточке. Стоило тонким губам сомкнуться на мальчишеской груди, концентрация Гарри разлетелась. Сквозь пелену забвения он увидел, как учитель всасывал ртом его сосок. Будто этот рот прочертил горячую линию в теле от груди к паху. У Гарри вырвался стон, и он начал извиваться под прикосновениями, пока прохладные ладони с силой не прижали его к дереву стола. Мистер Томлинсон глянул снизу вверх тёмными, совершенно дикими глазами. Взгляд оказался толчком: Гарри сам стянул туфли, одну об другую, холодные пальцы помогли избавиться от брюк и белья. В этот момент Гарри ощутил собственную кожу так, будто всё тело сделало глубокий вдох. Всю жизнь он был заперт в клетке своего стеснения, собственной непохожести на сверстников, но сегодня, благодаря губам и рукам учителя, освободился. Внутри не было ложной скромности, невинного смущения. Он хотел получить иллюзию собственной фантазии об ожившей скульптуре полностью, и брал. Жадно брал всё, что давал ему мистер Томлинсон. Из горла вырвался писк, когда нетерпеливая рука рывком стянула со стола. Мужчина опустился в кресло, дёрнул Гарри на себя. Ноги отказывались держать, и наполненное горячей истомой тело с готовностью упало в ледяные объятия. — Тебе вовсе не страшно, не так ли? — учитель ожидал увидеть страх, когда заглядывал своими тёмными пылающими глазами Гарри в душу, но видел лишь ожидание. Кожа мужчины до сих пор покрывалась мурашками, возможно, от холода. Волосы влажно завивались, и на ощупь он был ледяным, словно замёрз. Гарри игнорировал это: он вжался лицом в шею и вдохнул исходящий от мистера Томлинсона запах, ни с чем не сравнимый аромат мужественности. Было так легко закрыть глаза, провести кончиками пальцев по неровной от мурашек коже и представить, что это лёгкая шероховатость камня. Тяжёлая мужская ладонь погладила по голове, коснулась шеи, плеча, ниже. Рука огладила горячее тело сверху до плоской подростковой ягодицы. На ней пальцы сжались. Гарри всхлипнул в плечо мистера Томлинсона, требуя больше. Словно щенок на коленях хозяина, он послушно лежал и так же послушно принимал ласки. Что-то щёлкнуло, но Гарри не смог идентифицировать звук. Да и не хотел, будь то хоть замок двери. Даже угроза вторжения в кабинет его одноклассников не могла сейчас отрезвить. Он был пьян и тонул в огне. Последовавшее ледяное прикосновение к одной из самых горячих точек в его теле заставило голову Гарри дёрнуться. Рот открылся в попытках вдохнуть сгоревший в лёгких кислород, когда мистер Томлинсон слегка оттянул его ягодицу и проник внутрь ледяным влажным пальцем. Гарри ощутил давление, как большую сосущую рану, вызывающую все его эмоции, весь огонь, что скрывался внутри тела, на поверхность, пока они не стали сочиться из пор. Мистер Томлинсон перехватил его жадные попытки глотать воздух собственными губами и успокаивающе зашептал: — Всего лишь один палец, малыш, ты справишься. Гарри задрожал от звука голоса у самого уха, от дыхания, что коснулось горячей ушной раковины. Его кожа заскользила по телу мистера Томлинсона, но прежде, чем в груди возник испуг, прежде, чем он оказался близким к падению, уверенная рука перехватила поперёк груди и чуть подтянула вверх. — Сбегать уже поздно, — низкий смешок в подбородок Гарри, за которым последовал лёгкий укус. Влажное погружение становилось всё глубже, а мальчик тонул в нём всё сильнее. Мыслей больше не было, только ощущения, и все вопросы мистера Томлинсона оставались без ответа. Только рваные полустоны срывались с губ в темноту кабинета, в холодную кожу учителя. Всё существо Гарри превратилось в нервные окончания и жаждущую плоть. Между ягодиц было жарко и влажно, тело вслед прохладному и твёрдому телу учителя покрылось гусиной кожей. — Ещё только немножко, — голос мистера Томлинсона превратился в умоляющий жаркий шёпот. Навстречу ему хотелось открываться, отдавать всё, что было за душой: такая жажда в нём угадывалась. — Больше, — едва смог произнести Гарри. Слюна скопилась во рту, но, кажется, он забыл это простое глотательное движение и никак не мог от неё избавиться. — Избыток сведёт тебя с ума. Вопреки собственным словам, мужчина толкнул внутрь два пальца. Словно жидкая рука коснулась Гарри, влажное давление приносило ни с чем не сравнимое удовольствие, какого он никогда не смог бы доставить себе сам. Напряжённая тяжесть упёрлась в бедро: всё такой же горячий, но, кажется, более твёрдый член скользнул сочащейся влагой головкой по коже. Гарри мог только обонять, ощущать вкус солёной кожи на языке и секса, разлитого в густом тёмном воздухе. Все чувства трепетали вокруг эпицентра наслаждения — пальцы учителя глубоко в его теле. Секс — мучительное желание, обернувшее разум в кокон сладости. Гарри толкнулся навстречу и тут же ощутил резкий укол наслаждения. Дыхание перехватило не потому, что это было больно, а просто от чистого желания. Будто тело нашло средство ото всех бед. За закрытыми веками царила тьма, и было так легко окунуться в обман, позволить своему воображению нарисовать вместо живых и гибких пальцев мистера Томлинсона искусно выточенные из камня. Гарри всхлипывал, неловко дёргал бёдрами, потерянный в своих мечтах и приносимом ими удовольствии. Терпение учителя таяло с каждым всхлипом Гарри в его руках. К моменту, когда он смог безболезненно ввести третий палец, холодное тело дрожало. Желание разрослось и стало настолько огромным, что кожа вот-вот готова была лопнуть, выпустив его наружу, не в силах сдерживать. — Если ты готов… Голос изменил мистеру Томлинсону, Гарри откинул голову на его плечо и мерно двигался на пальцах. Сквозь открытый в беззвучном стоне удовольствия рот вырывалось дыхание. Молочная кожа будто распухла, растягивалась изнутри горящей страстью, которая сузила мир, и в Гарри осталось только желание, чтобы его трогали, держали, имели. — Пожалуйста, — зашептал он в темноту под собственными веками. Тут не было серебристого света луны, не было золотистого свечения фонарей. — Пожалуйста. Заикание прошло, осталось в другой жизни, в реальности. Здесь, в центре фантазии, где клубилась и закручивалась страсть, шумела в ушах и сдавливала грудь в невозможности дыхания, Гарри раскрылся, и оно исчезло без следа. Мистер Томлинсон оставил поцелуй на плече, лизнул кожу на шее. Его пальцы медленно, сладко, тягуче покинули тело, оставив ощущение жажды и беспокойства. Словно Гарри попал в бурю и единственное его спасение только что растворилось в ветре и непогоде. — Пожалуйста, — вновь повторил он. Гарри мечтал, чтобы мужчина вошёл в него, хотел так, как никогда ничего не хотел. Бёдра извивались, пытаясь помочь мистеру Томлинсону войти. — Замри! Голос скатился до рыка, слово угадывалось лишь чудом. Повелительный тон слегка отрезвил Гарри: тот замер, словно кролик перед удавом, позволил чужим рукам сместить своё тело и поддержать. Горячая влажная головка мягко проникла в него, и ощущение это оказалось в тысячи раз более сногсшибательным, чем холодные пальцы. Он застыл, ошеломлённый. — Опускайся сам. Я не хочу причинять тебе боль. Рука под бедром, вторая — на животе. Влажные губы сзади на шее, а главное — горячий твёрдый член внутри него. Так много, разрывающе, сжигающе много. Гарри застонал и позволил своему телу делать то, для чего оно, кажется, и родилось. Он расслабился и дюйм за дюймом начал опускаться вниз, пока горячие ягодицы не коснулись холодных бёдер. Оказавшись заполненным, распростёртым на крепком прохладном теле, Гарри почувствовал себя, как в глазу урагана. Вмиг оказалось так тихо, будто буря, разбуженная их страстью, улеглась. Тугое напряжение, которого он даже не осознавал до этого момента, отпустило плечи и спину. — Я хочу, — не заикание мешало говорить длинными фразами. Голова отказывалась мыслить, причинно-следственных связей больше не осталось, логика растворилась, и только тугой ком пульсации горячего удовольствия, что готово было пролиться на него, сконцентрировался в нижней части тела. — Замрите теперь вы. Липкими от пота, жаркими руками он отцепил ладони мистера Томлинсона от своего тела и переложил их на подлокотники кресла. Упёрся сверху. — Я сделаю всё сам. Хочу сам. И двинулся. Может, невнятный шёпот его губ, может, неумелое движение — мистер Томлинсон застонал громко и разрушено. Ледяные пальцы до скрипа сжали обивку кресла, но бёдра по просьбе Гарри остались неподвижны. Если для Гарри всё происходящее казалось экспериментом, возможностью зайти в удовольствии дальше собственных фантазий, то для его учителя экспериментом был сам мальчик. Рискованным, но таким сладостным. Движения горячего тела оказались неумелыми и порывистыми, а от этого ещё более крышесносными. Мир наполнился серым клубящимся туманом, Гарри стонал постоянно, при каждом прикосновении к холодным замершим бёдрам под собой. Ночь дрожала, как дрожали его руки, упирающиеся в кисти мистера Томлинсона. Кровь в венах рябила, как вода под порывами ветра, заставляла сердце работать на пределе возможностей. С бессвязным шёпотом покидали откровения детский рот: Гарри бурчал себе под нос что-то о разрывающей твёрдости, о том, что горит. Захлёбывался стоном, когда член оказывался максимально глубоко, а потом вновь шептал о похожести мистера Томлинсона на мечту. Кожа касалась кожи со шлепком. Вопреки любым возможным ожиданиям, Гарри не чувствовал боли, только мерное, ритмичное наслаждение. Ночь надулась пузырём вокруг, и приглушённого шума вечеринки выпускников больше не существовало. Было прерывистое дыхание мистера Томлинсона, лепет и стоны Гарри, скрип учительского кресла. Всё это сливалось воедино и рождало ощущение, словно так и должно было быть. Будто эта близость неминуема должна была произойти. Впереди замаячило пока ещё далёкое, ускользающее ощущение, словно удовольствие, доставляемое ему твёрдым членом внутри раскрытого, податливого тела, могло бы стать более тугим, более натянутым, а потом вмиг раскрутиться во взрыве эйфории. Гарри свалился назад, прижимаясь лопатками к прохладной груди, впиваясь ногтями в тыльные стороны ладоней мистера Томлинсона. Его бёдра задвигались быстрее в попытке поймать это чувство за хвост. Мужчина под ним напрягся, прижался губами к открытой шее. Гарри не думал о нём вовсе, используя не только его ледяное сходство со своими фантазиями, но и самый настоящий, горячий и пульсирующий член только в своё удовольствие. — Давай, Гарри, — шепнули чужие губы в шею. Голос мистера Томлинсона дрожал от напряжения и осип, но какие-то искры удивления пробивались сквозь страсть. — Лучший ученик выпуска, кто бы мог подумать. Гарри завопил: долго, протяжно, без слов. Удовольствие настигло его, скрутилось внутри тугой пружиной и выплеснулось мутным серебром спермы. Он сжался весь на долгие секунды, наполненные этим блаженством, а потом бессильно рухнул на холодное тело под ним, всё ещё чувствуя огонь на собственной коже. Спокойствие, накрывшее волной, казалось густым. Гарри едва мог дышать, а поднять трепещущие ресницы и открыть глаза казалось делом непосильным. Но когда мистер Томлинсон высвободил свои руки из-под его и, погладив самыми кончиками заледеневших пальцев запястья, переложил на бёдра, Гарри распахнул глаза. Член внутри него по-прежнему горел и пульсировал, и, как оказалось, мистер Томлинсон не был холодной статуей. Ему требовалась разрядка. Гарри вскрикнул от первого толчка бёдер под ним — наполовину протест, наполовину наслаждение. Рецепторы сходили с ума, и удовольствие легко могло перерасти в боль, затяни мистер Томлинсон со своими движениями. К счастью, он сам оказался на пределе. — Ты потерпишь, — с каким-то помутневшим сознание ожесточением прошептал он. — Ты же примерный ученик. Гарри не мог ответить, не мог шевельнуться. Ничего не мог, только кричать, принимая все толчки мистера Томлинсона внутрь. Его тело распадалось на части и собиралось вновь. Наслаждение перерастало в агонию, а боль становилась удовольствием. Ему показалось, что прошла вечность, но канул всего миг, когда горячая струя заполнила тело и мистер Томлинсон наконец обессиленно замер. Смешанный свет, золото и серебро, пробивался сквозь прозрачные стёкла окон, но никак не мог преодолеть плотно сомкнутые веки и ряд длинных тёмных ресниц. Закрытые глаза Гарри, казалось, больше никогда не распахнутся. Потрясение первого раза отняло все силы, оставив его будто без костей, словно весь костный каркас тела растворился в оргазме. Но мистер Томлинсон завозился, стараясь выбраться из-под него, и волей-неволей пришлось приходить в сознание. Гарри приподнялся, позволив мужчине покинуть плен кресла, и без сил рухнул в него сам. — Это было потрясающе, но я так замёрз. У тебя в голове странные вещи, Гарри, — каким-то простым, лёгким тоном пожаловался мистер Томлинсон. В классе такого тона от него Гарри никогда не слышал. Но даже это не заставило открыть глаза. И только когда дверь щёлкнула и открылась, Гарри встрепенулся. Мужчина был одет, хотя по его шее всё ещё бегали мурашки холода, но рубашка была застёгнута на все пуговицы, а волосы — приглажены. — Куда вы? — хрипло спросил Гарри. — Отдохни. Я вернусь минут через десять и отвезу тебя домой, — пообещал учитель. Расслабленное выражение его лица сменилось на привычное: лоб прорезала морщинка сосредоточенности, а губы недовольно поджались. — Я же должен наказать моих учеников за наличие алкоголя на вечеринке и неуёмное веселье, что они устроили, как только избавились от меня. Он бросил на Гарри ещё один взгляд, будто хотел что-то сказать, но передумал. — Скоро вернусь.▼▼▼
Вопреки всем концовкам романтических комедий про школу, лузеры оставались лузерами даже после поступления в университет. Зейн убедился в этом к концу осени, когда наконец столкнулся с бывшим одноклассником на ступенях главного входа. Малик испытывал гордость, что смог попасть в такое престижное учебное заведение, пусть даже это значило, что ему придётся учиться вместе со Стайлсом. К счастью, университет оказался достаточно большим, чтобы столкнуть их лбами только спустя долгих три месяца. В Стайлсе ничего не изменилось за лето после выпускного и первый учебный семестр: всё те же очки и растрёпанные волосы, торчащие в разные стороны. Его взгляд по-прежнему не поднимался выше собственных ступней, и друзей вокруг не прибавилось. Как и в школе, один. Не хватало лишь мигающей надписи «неудачник» на лбу. Но и без неё внутренняя натура прорывалась в сгорбленных плечах, в неуверенных движениях. Зейн, глядя на это безобразие, затянулся и задался вполне закономерным вопросом: почему они никогда не задирали Стайлса в школе? Весь его облик буквально кричал «ударь меня». Некоторым везёт. Стайлсу повезло пройти сквозь старшую школу, отделавшись малой кровью. Вернее, всего одним случаем, тем, с выпускного. Зейн наморщился. Мистер Томлинсон тогда вернулся и застал их за бутылкой бурбона. Ощущение тяжёлой отцовской руки и той грани, что отделяла его поступление в универ от провала, до сих пор кололи где-то между рёбер холодящей пустотой. Может, сам чёрт дёрнул, Зейн сделал несколько шагов и остановился прямо на пути у бывшего одноклассника. — Привет. За блестящими стёклами очков глаза Гарри сузились на мгновение, когда он узнал Малика, но лицо не выдало волнения. Ничто в облике не указывало на страх, что должен был прийти с узнаванием. — Просто хотел поздороваться, — Зейн ещё раз затянулся, намереваясь выпустить дым в лицо лузеру, но Стайлс качнул головой отрицательно и в два шага обошёл его высокую фигуру. — Я спешу, Зейн. Луи ждёт меня. От прежнего заикания не осталось и следа. Малик удивлённо обернулся, провожая ошарашенным взглядом парня, которого всю старшую школу считал слабаком и не трогал только по счастливой случайности. Помороженные ноябрём цветы на лужайке у здания университета стали все одного цвета. Гарри пошёл наискосок по хрустящей траве, а за лодыжки его хватали колючки и усики растений. Зейну оставалось только наблюдать удаляющуюся фигуру. Сигарета ещё дымилась, а между парами было окно, так что он вдыхал прохладный воздух и думал о прошлом, всё также глядя Стайлсу вслед. Тот пересёк лужайку и только оказался на асфальте, как рядом с ним затормозил серебристый автомобиль. Не раздумывая Гарри потянул на себя дверцу и сел. Пришлось наклониться, чтобы разглядеть водителя, что Зейн и сделал. Внезапно в нём взыграло непомерное любопытство, когда Стайлс таким привычным движением запрыгнул в машину. Любопытство, которое превратилось в изумление, стоило действительно увидеть парня за рулём. Мистер Томлинсон улыбался, когда Гарри устроился рядом. Рукой потянулся через его грудь, чтобы пристегнуть, и Зейн мог бы поклясться, Стайлс оставил поцелуй на его щеке, хотя с такого расстояния было не слишком хорошо видно. В его мозгу стучал барабан, мешая собрать эмоции в одну мысль и признать увиденное. Реальность оказалась настолько шокирующей, что Зейн замер посреди студенческого двора, возможно, с раскрытым ртом, наблюдая, как автомобиль тронулся с места. Он всё стоял и стоял, пока сигарета не обожгла пальцы. Дёрнувшись, Малик выпустил её из рук и зашипел от боли. Холодный порыв осеннего ветра хлестнул по лицу, а с губ в никуда, наверное, вдогонку так удивившему его Стайлсу, сорвался вопрос. — Просто Луи? Да какого чёрта?