В мерцанье гирлянд

— Ровно? Юра, помахивая зеленым «дождиком», отошел к самой двери, повертел головой, наклоняя к одному плечу и к другому, и заключил: — Вроде да. Отабек слез с табуретки, подошел, прошлепав тапками между коробок и пакетов, и стал рядом, приобнял Юру за плечи. Поставил вертикально ладонь, прижмурил оба глаза по очереди. — Ровно. «Ровно» это была сама ёлка и верхушка-звезда на ней. Остальные будущие елочные наряды ещё лежали на диване не распакованные. Пётя, одурев от радости и запинав лапами всё, до чего сумел дотянуться, свалился на пол и там устало вылизывал себе бок, дескать, всё, уморили вы меня, глупые люди, разве можно притаскивать в дом столько интересного за раз. Из-за Пёти от елки чуть было не отказались совсем. — Я не знаю, — честно признался Юра. — Он вообще-то лентяй, но, блин, ёлку может и завалить. И я б не удержался завалить такую махину. Прикинь, целое дерево в доме, а на нем одна херня другой интересней! Это как… Ну, как байк крутой стоял бы, а ты б покататься не мог. Отабек вздыхал. Ёлку ему хотелось. Юре тоже. И в итоге решили рискнуть. — Завалит, — сказал Юра, — так завалит. Поднимем. Щас все игрушки пластиковые, стекло с пола не собирать. Решить-то решили ещё в начале декабря, а купить, поставить, украсить, добрались вот только сегодня. Новый год уже через два дня, что называется, очухались, но их вины тут вообще-то нет. Сезон. Юра раньше вообще не задумывался, почему соревновательный сезон — зимой. Типа зимний вид спорта, поэтому? Поэтому или ещё почему, но времени не было не то, что елки с «дождиками» покупать, а после финала Гран-при прийти в себя нормально. Дядя Яша говорил не расслабляться, а Юра матерился в ответ, что и захотел бы — не смог. И у Отабека — то же. Они шутили, что проникающий секс откладывается до конца сезона, потому что тупо не всунуть. Жопами могут ломы перекусывать в таком напряжении. Не думалось даже ни про какой Новый год. До Нового года у обоих по национальному чемпионату, и Юре хотя бы не ехать никуда, вот уж удача так удача, а Отабек летал в Алматы на свой. Это тоже удачно, Юр, говорил он, когда Юра психовал, какого хрена, кто там вообще у вас катается лучше тебя, почему опять надо разъезжаться. Это удачно, Юр, сразу побуду у своих, хоть недолго, а двадцать восьмого уже вернусь сюда, домой. К тебе. Юра кивал. Он спрашивал ещё в прошлые годы: ты ездил домой на Новый год? Нет, отвечал Отабек, что ты, далеко и дорого, тем более в самые тренировки, первого января всегда на катке. А, отвечал Юра, а я второго. Первого дядя Яша и сам не может, а Юра как раз возвращался ко второму от дедушки. Они уже встречали Новый год вместе. Не прошлый, а позапрошлый, когда Юра, плюнув на всё, рванул к Отабеку сам. Тридцать первого прилетел, второго улетел обратно, и не помнил, чтобы в этот промежуток он спал или вообще закрывал глаза. А прошлый Новый год — в скайпе. Юра встречал у дедушки. Вообще-то, всегда у дедушки, тот раз в Алматы — вселенских масштабов исключение из всего. У дедушки к Юриному приезду всегда уже стояла ёлка. Та самая, которую Юра помнил с детства. Обложенная ватой подставка с облезшими зайцами, которым дедушка заранее подкрашивал кисточкой глаза и носы. Юра любил её в детстве. Совсем маленьким думал, что именно эти зайчики передают ему конфеты. Ёлка, а на ёлке шары. Прозрачные, расписанные белой краской, или матовые, в отражении которых, если заглянуть близко, ты весь скругленный и перекошенный, такой смешной. И гирлянда мигает, и звезда на верхушке, и запах праздника, а вернее запеченного мяса, оливье и соленых грибов, которые дедушка по осени собирает и солит сам. — Деда, — строго спросил Юра в этом году, — это точно ничего? Если чего, то мы с Отабеком вместе приедем. Что ты будешь там сам, ты что, одинокий пенсионер без стакана воды, что ли? Дедушка очень смеялся. — Не надо, Юрочка. Мы с Петровичем вместе отлично встретим. Иван Петрович — сосед, старый дедушкин друг. Натурально старый, деда говорит, они въехали вместе в новостройку, когда ещё не все квартиры были заселены, а было это в позапрошлую эру, когда тирексы по земле шастали. — Деда, — настаивал Юра, — точно? — и кусал губу, потому что деду бросать в Новый год нельзя. Новый год — это семейный праздник. Деда его не бросал мелкого, хотя ему, может, тоже хотелось встретить с коллегами или ещё там с кем, а Юру уложить спать, и всё на этом. Но Отабек. И первый год, когда они вот так вместе, в общем доме, и купят общую ёлку, и нарядят её, и сами нарежут этот гребаный оливье, без которого следующий год наступить не может. Точно не может, Юра уверен на двести процентов! Отабек вернулся в Питер, и они прямо как встали с утра двадцать девятого, рванули под дождем покупать елку. — Юр, — уточнил Отабек уже на выходе из квартиры, — искусственную? Юра прямо замер, не застегнув молнию до конца. — Ты че! Ты че, блин, такое говоришь? Ты че думал, я варвар какой-то — труп дерева у нас дома ставить? Да ты знаешь, сколько елке надо, чтоб вырасти! Отабек, давясь смехом, поднял ладони перед собой, признавая свою очевидную неправоту. Они не варвары, они цивилизованные люди, и знают, что праздник приходит в дом не с запахом хвои, — тем более, зачем в магазине продается джин? Юра наткнулся на эту шутку на днях в инете и сразу скинул её Никифорову, — а с ожиданием чуда. Чудо, думал Юра, перебегая в магазине от зеленых елок к белым и назад, будет, если мы не нажремся салатов и не вырубимся под куранты. Ждать до двенадцати, чтобы пожрать — пф, в жизни он так не делал и не собирается. Должен быть праздничный ужин, а потом уже ждать полуночи, иначе можно и озвереть. И вообще, не дело это, встречать Новый год голодным и нервным от этого. Встречать надо спокойным, счастливым и уверенным в себе. И сытым, блин! Отабек между елок не бегал. Встал так, чтобы никому не мешать и оглядывался, потом поманил Юру рукой и показал: средняя, не под два метра и не совсем уж настольная, а чуть меньше них ростом, зеленая, но притрушенная белым на кончиках лап. И по скидке! Хотя почему скидка, они так и не поняли, осмотрели елку со всех сторон, брака не нашли, и даже быстро загуглили — материалы не токсичные, всё в порядке. Новогоднее чудо! Первое из новогодних чудес. Из магазина выбрались обвешанные пакетами с игрушками, наклейками на окна и «дождиками», и с елкой наперевес. — А-а-а! — заорал Юра уже на улице, когда морось забралась в носоглотку и даже как-то придала воплю сил. — Что? Что такое, Юр? — А гирлянда? Гирлянду забыли! Что повесят-то, чтобы оно мигало, моргало и брызгало на стенку то зеленым, то красным, то синим, а потом задрожало до ряби в глазах. Вернулись и выбрали самую лучшую, ту, которую Отабек снял с полки, почитал, что на коробке написано и сказал: вот эта хорошая, Юр, идем домой, ладно? Да куда мы летим, не успел спросить Юра, времени три вагона, в смысле, три дня, как его окликнули, и он уже по интонациям понял — кто. Нет, саму девчонку не знал, на ней ни ушей на обруче не было, и транспарант с его именем в сердечках и кошачьих мордах она не держала в руках, но блин, он реально уже определял их по голосу. Фанатка. — Юра, — сказал Отабек. Юра развернулся на пятках. Да, да, правильно, Юра, тебе уже не пятнадцать, нельзя убегать. Девчонка налетела, мелкая, меньше него, завертелась, не зная, куда деть полные коробочек руки, глаза огромные. Что ж ты, подумал Юра, без корзинки, мы вот с корзинкой. — Я за тебя болела! — выпалила девчонка. — Ты был лучше всех! Понятно. Ещё свежи впечатления, всего пару дней прошло, Юра и сам не до конца отошел. — Можно с тобой сфоткаться? Каким надо быть мудаком, чтоб сказать: нельзя? Отабек предложил сфотографировать на её телефон, девчонка распахнула глаза ещё шире и стала вообще, как анимешный персонаж, как самого Юру рисовали эти клевые упоротые японцы. Потом выдохнула, глядя на Отабека: — И с тобой тоже! Можно? И стала звать маму. Мама выбежала из-за ряда белых елок — а, вот, где корзинка, у мамы. Девчонка трещала без умолку: твоя программа, твой костюм, а как ты чуть не упал — я так заорала, напугала бабульку рядом. Юра кивал и думал, что Витя вот, например, не выносит, когда ему сходу тыкают, будет улыбаться, а в глазах ледяная вежливость. Некультурные поклонники Виктору Никифорову не нужны, а Юре нужны. Он сам некультурный, и что теперь, всё равно вон как его любят! Даже запредельно воспитанный Отабек! Узнала-таки и его, конечно. Юру, главное, не стеснялась, а от Отабека вон аж щеки лиловые. Ну что уж, подумал Юра, я тебя понимаю, конечно, особенно когда он в этом своем черном шарфе. Девчонкина мама — она не пищала и не прыгала, но видно было, что в теме и не принимает их за каких-нибудь модных блогеров, — нащёлкала дочку отдельно с Юрой, с Отабеком и всех вместе на фоне зеленых елок. Ой, запоздало подумал Юра, щас везде эти фотки будут, надо поторопиться и выложить своё селфи с Отабеком раньше, а то не дело, если он опоздает и будет вторым. Вот и устроили кому-то новогоднее, судя по всему, чудо. Как эльфы. Юра поморщился, обидная «фея» от него отлипла едва-едва, «эльфа» не хватало. «Ледяной тигр», почему-то так и не прилипал. Домой вернулись уже в сумерках, быстро поели и, не откладывая, принялись наводить новогоднее настроение. Новогоднее дерево, чтоб его, никуда не влезало! — Об этом мы не подумали, — Отабек поскреб в затылке. Стригся перед Чемпионатом Казахстана, вот недавно совсем, на висках и затылке кололся, если прижаться щекой, ласковый ежик. Слишком много мебели. После недолгих раздумий решено было пожертвовать креслом. Кресло выволокли в коридор, в угол под шкафом, и там теперь можно было протиснуться только вполоборота, зато ёлка в комнате стала идеально, одними ветками задевая комод, а другими едва-едва нависая над диваном. Нормально, сказал Юра, верхушку давай цеплять. И вроде бы вышло ровно. Они провозились до позднего вечера. Сперва Юра гуглил «красиво украсить елку картинки», показывал Отабеку, Отабек тыкал в понравившиеся варианты. Сам Юра не то чтобы был в диком восторге хоть от какого-нибудь, а Отабеку постоянно нравились разные. То с вертикально прицепленным «дождиком», как на советских ёлках (Юра видел на дедушкиных фото, деда там был, как сам Юра в детстве, и тоже стремно подстриженный), то вообще без «дождика» с симметрично развешенными игрушками. Юра пошуршал носком в подвернувшемся пакете, Пётя мгновенно ожил. Юра подцепил пакет на носок, поднял и положил на комод. — Там серпантин, — оповестил Отабека, чтобы он в случае, если Юра забудет, напомнил, — надо будет убрать в ящик, чтоб Пётя не достал. — Может погрызть? — Может нажраться его, и Новый год мы проведем в ветеринарке. Отабек покачал фиолетовым шаром на весу, приложил в ветке, Юра рассеянно кивнул. — Случались инциденты? — уточнил Отабек. — А? — Юра оторвался от телефона, пошли фотки каких-то дизайнерских елок, одна другой страшней, как пугало в доме. — Не, я ж не украшаю тут никогда. — Это правда. Даже снежинки какой-нибудь пластиковой ни разу не было, знал, что всё равно уедет к дедушке. — Просто знаю истории. И Барсик у деды раз «дождик» сжевал, чуть-чуть, быстро отобрали, и блевал потом блестками. Феерично, блядь. А если серпантина нажрется, знаешь, что будет? — Серпантином будет блевать? — Ага, щас. Если комком в кишечнике не собьется, будет выходить естественным, блин, путем, и надо аккуратно подрезать каждый раз, как посрет, прикинь! Тянуть нельзя, чтоб не поранить. У Милкиной подруги так кошка маялась, как раз в Новый год. Отабек, прилаживая к ветви сосульку, ответил, что понятное дело, в Новый год, когда ж ещё у людей раскидан серпантин по квартире? — О, а вот эти погляди, тут и игрушки, и «дождики». Отабек посмотрел в телефон, и быстро на Юру, потом опять в телефон. Юра поджал губы, Отабек раздул ноздри, покосился опять. — Ты пытаешься угадать, чтоб мне нравилось, что ли? Игрушка, белая звездочка, у Отабека в руке поймала свет лампочки, когда он повертел кистью, мол, да, около того. — Пиздец. То есть тебе самому ничего не нравится? — Мне всё нравится, Юр. Юра повторил: — Пиздец. — Мне нравится, что мы встречаем Новый год вместе и что у нас ёлка, а остальное — честно, всё равно. У нас дома украшали по наитию. — Бля, ну и мы с дедой тоже. Пётя запрыгнул на диван, обошел закрытые коробки, нашел пакет, где на дне сиротливо лежала хлопушка, влез в него, шурша и хрюкая, и пропал, даже хвост подтащил за собой. Юра положил телефон на пакет с серпантином, подошел, взял Отабека за щеки. Он прав же, ну! Главное, они будут вместе. Как встретишь Новый год, и всё такое. С кем встретишь. В январе опять придется разъехаться, подумал Юра, потому что ты у меня азиат и на Чемпионат Европы тебя не пустят, но я всё равно поеду на Континенты, чтобы тебя поддержать. Там будет перерыв до Чемпионата Мира, можно будет себе позволить. Губы у Отабека были сухие. Юра провел языком по нижней, взял губами, поцеловал верхнюю, раскрыл свои, когда Отабек полез языком. Они стояли плотно, и Юра держал его за футболку возле лопаток, мял её в кулаках, а потом погладил спину раскрытыми ладонями. Спина не звенела, как весь последний месяц, мышцы вдруг оказались не жесткими, не как железные пластины под кожей, а просто нормальная человеческая спина. Юра прислушался к себе — то же самое. Расслабленно и спокойно. Отабек тоже обнял его. Провел от затылка по всему позвоночнику, так, что вдоль него затанцевали мурашки, и остановил руку как бы невзначай там, где позвоночника уже не было и в помине. Юра тоже взял его обеими руками за задницу, задрал брови и спросил прямо в рот: — М-м? — М-м-м! — ответил Отабек. Притиснул вдруг крепко-крепко, Юра охнул и укусил его за губу. — Что, прям под елкой? — Это очень по-праздничному. О да, выстонал Юра сквозь поцелуй, это целуются под омелой, а под елкой мы будем трахаться. Отабек вдруг хохотнул. — Что? — Юра отстранился. — Что уже не так? — Всё так, — сказал Отабек, целуя его в шею, провел языком под ухом, щекотно, влажно, до дрожи внизу живота. — Подумал, что надо было взять какую-нибудь подходящую смазку. Хвойную. — Такие вообще бывают? — Есть же банановые, клубничные, почему не быть с запахом ели? Дух праздника. Юра захохотал, горло заходило. Отабек прикусил его возле кадыка, и Юра захлебнулся смехом, взял Отабека за плечи. — Давай? — уже серьезно, без хаханек. — Ты меня подождешь? — Да, — кивнул Отабек. — И ты меня. Он первым убежал в ванную, а Юра — после него. Посмотрел на себя в зеркало, намочил руки в холодной воде, приложил к горящим щекам. Давно у них что-то ничего не было. Вообще ничего, никак. Напряжение и усталость. И нервы. Но теперь уже всё хорошо. Он завел руку назад, потрогал себя — нормально, всё получится. Когда он вернулся в комнату, свет уже не горел, зато светила гирлянда. Самый приятный режим, когда горят одновременно все огоньки, а потом гаснут медленно-медленно и загораются так же, словно втягиваются в себя свет и вновь возвращают. На полу, около нижних веток, Отабек расстелил одеяло. — Точно, — спросил Юра, встав на колени рядом, погладил Отабека по обнаженному плечу, — не будем ждать два дня до курантов? Типа подарок был бы, а? — Я уже купил тебе наушники, — сказал Отабек. — И секс — это не подарок, это способ проявления любви. О, согласился Юра, это потрясающий способ! Огоньки потихоньку погасли, и было слышно только дыхание Отабека, а потом он вновь проявился из темноты. Юра погладил его по волосам. — Как в сказке. Отабек не засмеялся. Спасибо, подумал Юра, ты всегда понимаешь меня правильно. Одеяло под спиной нагревалось быстро, Юра приподнял бедра, и от боков Отабека тоже скоро стало тепло. Юра покусал губу, шипя. Расцепил зубы, когда Отабек поцеловал его в уголок рта. — У тебя в глазах гирлянда отражается. — И у тебя, — сказал Юра в ответ. И впереди ещё целых три дня огней в глазах и чистого праздника, а второго января на каток, они как раз успеют соскучиться по конькам.