Dilatasti cor meum

Dilatasti cor meum (в пер. с латинского) - "когда ты откроешь мое сердце". св. Филипп Нери

      Сынри всегда думал, что недостаточно везуч.       Некоторые счастливчики были милостиво одарены удачей ещё при рождении; другие, наоборот, едва могли похвастаться одним спокойно проведенным без неприятных происшествий днем. А он, Сынри, вечно балансировал где-то посередине, сам не зная, в какую сторону его бросит сегодня. Сплошные крайности – так юный Ли Сын Хен охарактеризовал бы собственную жизнь.       - Тебе точно не будет сложно? – нахмурившись, тихо переспросил младший.       - Не-а, - Джи Ён мотнул головой, складывая руки на груди. – Мне даже льстит.       Квон улыбался тепло и самую малость завораживающе, облокотившись спиной о свой шкафчик с вещами в переполненном студентами коридоре. Он стоял напротив Сынри, и последний незаметно сглотнул, думая о том, что та самая крайность его ожидаемого невезения снова перевесила весь баланс.       Ли кивнул, отходя на пару шагов назад.       - В семь удобно?       Ён отзеркалил чужое движение, молча кивнув в ответ и снова улыбнувшись. Улыбнувшись так, что Сынри почувствовал это спиной и чуть спотыкнулся о гладкий пол, когда развернулся и поспешил прочь.       Холодные стены университета превратились в огромные кирпичные глыбы льда с наружной стороны; за двойным стеклопакетом крупными хлопьями падал снег, прилипая к окну в заранее обреченной быть не собранной мозаике. Нарастающий гул продувающего ветра становился хорошо слышен с каждой минутой – к вечеру обещали полноценную метель, и Сынри, отсиживая свою предпоследнюю пару на сегодня, с некоторой обреченностью размышлял о том, как ему придется пробираться домой сквозь метровые сугробы.       Отопление в заполненной аудитории опаляло даже тех, кто сидел у прохода, но Ли было все также холодно, и он поглубже уткнулся подбородком в ворот темно-зеленого свитера. Окоченевшие пальцы совсем не слушались, когда он взял в руки карандаш. Темно-серые штрихи скользившего по бумаге грифеля казались младшему недостаточно четкими, неправильными. Недостаточно соответствующими тем образам, что мелькали в его голове.       Сынри – второкурсник факультета изобразительных искусств. Сынри – художник.       Сам он всегда недовольно хмурился, когда мама с присущей всем родителям львиной гордостью оповещала каждого соседа на их улице о том, насколько талантлив её сын. Он просто думал, что не дорос ещё до такого важного обозначения себя в этом большом мире. Но, безусловно, Ли Сын Хен робко мечтал и упорно готовил себя к тому, что однажды он непременно оправдает значимость собственного имени.       Осталось лишь пережить этот проект перед зимними каникулами.       - Сейчас только половина седьмого, - мрачно выдал Сынри, когда подошел к назначенной студии и увидел вальяжно рассевшегося на её пороге Ёна с банкой колы в руках.       На старшем болталась черная мешковатая толстовка и прилегали к телу такие же черные рваные джинсы. В ушах серьги, на пальцах пару колец, на запястьях тонкие металлические браслеты. Волосы, ещё слегка влажные от пота, казались такими же белоснежно белыми, как и кружившийся в воздухе снег за окном слева от них. А довольная улыбка все также гипнотизировала.       Сынри снова тихо сглотнул, принимаясь сосредоточенно искать в рюкзаке выданные куратором факультета ключи от студии.       - Репетиция закончилась раньше, - пожав плечами, ответил Квон, поднимаясь на ноги. – Это проблема? – весело добавил он, когда Ли неосторожно выронил эти самые ключи перед дверью.       - Нет, - нагнувшись, буркнул младший. – Мне нужно время на то, чтобы подготовить материалы и подготовиться самому. И я люблю делать это один.       Сынри действительно выделял пару десятков минут на то, чтобы сосредоточиться и настроиться на нужную волну перед работой - так было всегда. По-другому у него ничего не выходило, если требовалось пустить всё вдохновение на что-то более важное, чем простые скетчи в углу тетради во время лекции. Но сейчас внутреннее чутье осторожно подсказывало Ли, что этим вечером ему предстоит решить головоломку посерьёзнее.       - Ты меня даже не заметишь, - задорно вымолвленная Квоном фраза прозвучала настоящей издевкой с потаённым дном, в которое младший никак не хотел заглядывать.       А когда Ён в примирительном жесте хлопнул его по плечу, Сынри и вовсе вздрогнул, состроив фальшивую дружелюбную гримасу в ответ.       Прошедший семестр второкурсники факультета искусств изучали основы анатомического рисунка, детально проходясь по всем особенностям человеческого тела. Разбирали ложившиеся на изгибы тени, учились видеть отличия в пропорциях мужских и женских плеч, осваивали многочисленные виды штриховок для наилучшей передачи задуманного образа на бумагу. Престарелый профессор на последней лекции в этом году пообещал, что за правильно и максимально успешно выполненный проект освободит от экзамена, и даже деканат об этом не узнает.       А суть проекта состояла в том, чтобы успеть до новогодних праздников предоставить преподавателю готовый холст с нарисованным с натуры человеком на нем.       Сынри любил рисовать людей. Будь то портреты, наброски в полный рост или же просто отдельные зарисовки кистей и пальцев, глаз и губ – Ли с готовностью и завидным энтузиазмом брался за новую задачу. Он считал, что человек - физически совершенное создание, и старался не думать о том, что это совершенство часто имело тенденцию рассеиваться, когда речь заходила о ментальном, призрачно индивидуальном наполнении каждого. Впрочем, это не мешало юному художнику испытывать приятную и холодящую его внутренности дрожь, когда он брался за карандаш, кисти или пастель, собираясь запечатлеть на бумаге ту красоту тела, что видел только он.       В качестве позирующего для проекта можно было выбрать любого, главное, чтобы проделанная работа вышла законченной, цельной и «живой» по итогу.       Но Сынри выбрал Джи Ёна.       И соврал, если бы сказал, что и понятия не имел почему.       Тем не менее, методично примеряя на мольберт загрунтованный льняной холст, младший с глупой досадой рассуждал про себя о том, какой черт его все-таки дернул предложить побыть натурщиком именно Квону.       - Ну, и? Что мне нужно делать? – плавясь от нетерпения, подал голос Ён, свесив ноги с широкого подоконника.       - Продолжай молчать, если не трудно, - ровно заявил Сынри, не поднимая головы.       Старший хохотнул, неосознанно находя сложившуюся ситуацию забавной.       На самом деле, Ли не был тем самым вечно замкнутым, нелюдимым и вредным студентом с отличными оценками в зачетке, как может показаться. Наоборот, Квон считал того достаточно дружелюбным и крайне непростым по внутреннему содержанию человеком, с которым можно было поделиться чем-то важным.       Но, все же, ворчал младший убийственно потешно.       Джи Ён склонил голову на бок, молча, как и было велено, наблюдая за тем, как Сынри сосредоточено раскладывал по местам все, что могло понадобиться ему в процессе работы.       Огромная студия-мастерская вдоль и поперек была завалена мольбертами разной величины, свернутыми в рулоны холстами разных текстур, многочисленными баночками и тюбиками с красками основных цветов, уложенными на подставки валиками, кистями и неизвестными Квону предметами вроде миниатюрных складных ножей. Неровное сопение Ли тихим эхом отражалось от высоких стен, и старший поудобнее закинул ногу на ногу, облокачиваясь лопатками на окно, неотрывно следя за невесомо скользящими по инструментам чужими пальцами.       Сынри был изящным. Джи Ён редко когда мог подобрать подобное определение хоть к кому-то, но здесь чувствовал, что другого описания просто не существовало. Если бы он умел рисовать, то точно бы перенес на пустой холст то, что сейчас видел перед собой. Запястья младшего, выглядывавшие из под рукавов свободного свитера, казались неестественно бледными на фоне глубокого зеленого цвета шерстяной ткани. Небрежно растрепанные в разные стороны темные волосы; чуть сведенные на переносице такие же темные широкие брови. Вытянутая в тугую струну худощавая, но складная фигура; выделяющиеся скулы; отпечаток немой напряженности на лице, черты которого застыли, словно их вырезали из холодного мрамора. Только глаза горели хорошо заметной в них внимательностью и педантичным намерением выставить все карандаши в порядке убывания твердости.       Младший поднял голову и посмотрел на него спустя долгих пятнадцать минут, во время которых Ён уже успеть допить колу, дожевать жвачку и кинуть её в пустую банку, ещё раз вспомнить их первый с Ли разговор и забыть, для чего он сюда пришел.       - Ты...тебе нужно раздеться, - хрипло выдал Сынри, а затем отвернулся, снова уставившись на девственно чистый холст перед собой.       Джи Ён в искреннем удивлении вскинул брови, бесконтрольно обводя языком нижнюю кромку зубов.       - Даже так?       Ли шумно вздохнул, всего на секунду прикрывая глаза.       - Натурщиков часто рисуют обнаженными. Мы проходили анатомию последние месяцы, я же говорил. В этом и есть суть моего проекта. И я предупреждал, что это может тебе не понравиться.       - А я говорил, что мне это льстит. И теперь льстит ещё больше, - Квон спрыгнул с подоконника, потащив пустую банку из под колы к стоящей в углу мусорке. – Просто я всегда думал, что к таким поворотам нужно подходить более осмысленно. Мы ведь с тобой даже ни на одном свидании ещё не были, Сынри-а, а ты уже собираешься рисовать меня обнаженным. Непорядок, - улыбаясь, протянул он, взглянув на своего собеседника через плечо.       На что последнему захотелось провалиться сквозь землю, когда ему подмигнули в снисходительно-вздорной манере.       - Просто разденься и положи вещи вон туда, - сквозь зубы прошипел Ли, кивая в сторону ближайшего одинокого стула.       - Прямо полностью?       - Нет, нижнее бельё оставь – его все равно не будет видно под простыней. Она вон там, - кивнув уже в другую сторону, объяснил младший, переминаясь с ноги на ногу. – Оберни её как-нибудь вокруг бедер и вставай на табурет. Как закончишь, дай знать.       Сынри тактично отвернулся, скрестив руки на груди, через пару секунд услышав шуршание одежды за своей спиной. Отвернулся не потому, что стеснялся. Всей группой они несколько раз уже рисовали специально нанятых для этого людей с натуры, самые пикантные части тел которых всегда были прикрыты белым полотном. Основная задача проекта состояла в том, чтобы студенты на деле продемонстрировали то, чему научились. Показали, как смогли справиться теперь самостоятельно, без постоянного надзора, поправок и наставлений преподавателя. К слову, Сынри ни разу не чувствовал никакого дискомфорта или же сексуального подтекста в себе на тех занятиях, находя стоящего перед ним обнаженного человека эстетично прекрасным в своем существовании, и только. Во всем другом просто не было необходимости, уместного в восприятии младшего скрытого смысла. Его интересовали лишь всегда по-разному переходящие грани теней, очерченные или наоборот слабо выраженные мышцы, индивидуальный цвет кожи и то, как это все перенести на бумагу, не забыв добавить что-то свое. Что-то такое, что отличало бы его работу от остальных, делая её особенной.       Сынри действительно так думал. Всегда.       Но не без опаски признал, что раз его так сильно колотит от присутствия Квона за спиной не только сегодня, но и какое-то неопределенное время до, то, наверное, сейчас здесь есть иной, пока ещё не совсем ясный Ли смысл.       Джи Ён громко свистнул, привлекая внимание, заставляя чуть дернуться от неожиданности. И младший оборачивался с нерушимой верой в то, что, в любом случае, ничего нового и особенного точно не увидит.       Но он ошибся.       - Что? Недостаточно откровенно? – показательно раскинув руки в стороны, спросил Квон с табурета, принимаясь оглядывать самого себя со всех сторон. – Могу пониже спустить, если...       - Нет, стой, так в самый раз, - Сынри затараторил вперед собственных мыслей, когда его новоявленный натурщик положил ладонь на простынь, что слабым узлом держалась на тазобедренных косточках.       Затараторил и шумно захлопнул рот, глубокого вдыхая воздух через нос, снова прикрывая глаза.       - И дело не в откровенности, - тихо вымолвил Сынри, отстраненно смотря теперь куда-то под ноги.       - Да ну? Я бы тоже хотел быть художником, чтобы вешать подобную лапшу на уши всем, кого я выберу рисовать голым, - мечтательно поделился Квон, закусывая нижнюю губу.       - Ты не понимаешь, - Ли неожиданно посмотрел на старшего прямо, в его взгляде четко проскользнуло упрямство. – Человеческое тело – это искусство. Примитивно рассматривать его исключительно как сексуальный объект, ясно?       Ён хмыкнул, когда Сынри с нахмуренными бровями уткнулся в мольберт.       На самом деле, он понимал, о чем тот говорил. Восприятие Квона не было настолько непоколебимо сосредоточено на одной лишь одухотворенности прекрасным, но сам он нередко ощущал себя слегка потерянным среди непонимающих его сокурсников, когда осмеливался прилюдно рассуждать на такие темы. Просто ему нравилось дразнить нахохлившегося студента. Только и всего.       Сынри девятнадцать, Джи Ёну двадцать два. Сынри второкурсник, Джи Ён в этом году уже выпустится.       Сынри - художник. А Джи Ён - танцор.       Они познакомились прошлой зимой, в феврале. Квон неаккуратно потянул лодыжку на очередной тренировке, а у Ли пошла кровь носом из-за иногда скачущего давления. Там они и встретились – в медпункте. Их беседа была обычным, рядовым обменом фраз только что увидевших друг друга людей: имена, фамилии, возраст, факультет. Ён решил тогда, что Сынри угрюмая зануда, а самому младшему думалось, что лидер одной из самых популярных танцевальных команд в округе нахал и вообще кретин.       - А носить рубашку поверх свитера типа модно сейчас у художников? – беззлобно, но с очевидной издевкой поддел его Квон, когда они уже выходили из кабинета дежурного врача.       - А одеваться как из помойного ведра и хамить обычное дело у танцоров? – в тон, вопросом на вопрос ответил Ли.       Ён неожиданно остановился посреди коридора, чувствуя заструившееся в жилах легкое раздражение.       - Хамишь ты, а я просто пошутил.       - Пошутил ты, а стыдно мне.       Лихорадочный блеск в темных глазах старшего был воспринят в тот момент Сынри как собственный выигрыш в этой словесной перепалке, а когда Квон фыркнул, развернулся и гордо удалился в обратном направлении, подумал, что поделом.       Впрочем, рубашку поверх свитера он больше не носил с тех пор.       - Не напрягайся так. Встань, как тебе удобно и замри, пожалуйста. Надо, чтобы поза выглядела естественной, - попросил младший, делая первые отметки на холсте карандашом.       Он ещё раз посмотрел на своего натурщика.       Яркий свет от флуоресцентных ламп бил Сынри по глазам и равномерным потоком обволакивал обнаженные плечи и торс Квона, не давая абсолютно никакого наполнения. Делая композицию скучной, плоской, пустой. Зависнув на чужом лице, Ли отмер через пару секунд и отошел к двери, собираясь поработать над светотенью самостоятельно. По всей студии было предусмотрено наличие двух внушительных люстр и множества маленьких ламп, правильное регулирование света которых не раз спасало ситуацию на уроках живописи. Младший выключал и снова включал их один за другим, пока помещение не погрузилось в полумрак.       Левая сторона тела Джи Ёна теперь была почти полностью скрыта тенью, а правая выделялась за счет контраста. Идеально.       Квон все так же молчал, с интересом наблюдая за тем, как Сынри постепенно терял связь с реальностью. Недавно напряженные, скованные черты его лица расслабились, придавая всему виду младшего мягкое спокойствие, умиротворенность. Приоткрытые губы больше не были сжаты в тонкую линию, а по взгляду, снова обращенному в его сторону, Ён понял, что Ли видел перед собой уже другую грань действительности.       По коже волной прокатились мурашки. Квон продолжал послушно стоять на месте, слушая тишину и разбавляющие её звуки скрежета от соприкосновения грифеля карандаша к загрунтованной ткани.       Никто не заметил, как наполненное колкостями знакомство плавно переросло в подобие дружбы. А потом в то, о чем ни один из них не говорил.       Младший как-то раз сильно опаздывал на пару, несясь по опустевшим коридорам к нужной аудитории сломя голову. Тогда, пробегая мимо тренировочного зала, он случайно заглянул в его прозрачные окна, в следующую секунду обескуражено встав на месте от того, что среди компании шумно проводящих свои занятия танцоров заметил парня, раскритиковавшего в пух и прах его гардероб в медпункте пару дней назад. Сынри и сейчас не особо связно сможет ответить самому себе на вопрос, зачем он спрятался в тот день за приоткрытой дверью, украдкой выглядывая из-за неё макушкой, наблюдая. Зато он хорошо сможет вспомнить, что движения Ёна в танце были более техничными, чем у остальных. Резкими, отточенными, иногда плавными, где-то игривыми, а где-то почти агрессивными. Амплитудными, острыми, а затем снова мягкими, призрачными, почти воздушными.       Но главное, его движения не были пустыми.       Сынри потом много раз пытался перенести на бумагу то, что увидел тогда, но не мог, ибо привык рисовать что-то неподвижное, замершее. Что-то застывшее на месте вместе со временем, что-то такое, что оживало только под его карандашом. А Ён был «живым» сам по себе.       Иногда младшему казалось, что он такой же застывший и скованный как и все, что привык видеть перед глазами. И мало кто знал, как кричало внутри него то, чему не находилось выхода на привычном листе в скетчбуке. Потому движения Квона показались Ли чем-то необычным, интересным, завораживающим. Открыто выраженным, осязаемым, искусным.       И, безусловно, прекрасным.       Сынри проторчал бы за той дверью с широко открытыми глазами вечно, если бы его не заметили. Лицо старшего тогда вытянулось от узнавания и последующего удивления, а Ли уже рванул прочь, едва не забыв, в какую аудиторию бежал до всего этого. Он так и не узнал после, что тот нахальный танцор с сомнительным вкусом в одежде, отдышавшись, снова посмотрел на дверной проем через пару минут и тихо рассмеялся.       - Сынри-а, пошли в кино в субботу, - протянул Ён, слегка постукивая ногой по холодному табурету.       Тонкая простынь совсем не согревала; тело затекло от нахождения в одной позе последние полчаса. Квон незаметно сжимал и разжимал замерзшие пальцы, стараясь не слишком явно двигаться.       Ли застыл с карандашом в руке на мгновенье, а затем снова вернулся к работе, не поднимая глаз. Это заставило старшего почувствовать в себе тепло от удовлетворения.       - Стой молча.       - Брось. Так мы хоть как-то сможем оправдать то, что сейчас происходит, - посмотрев на своего художника в упор, уверенно рассудил Квон.       - А что происходит?       - Я просто считаю, что за право видеть меня обнаженным должна поступить какая-то плата.       Сынри закатил глаза и недовольно дернул бровью.       - Скажи это тем, кто видит тебя в зале, когда ты снимаешь футболку во время тренировки, - непреклонно возразил он, поправив сползший на запястье рукав длинного свитера.       Звонкий смех Джи Ёна двойным эхом разлетелся по пустым стенам и высокому потолку, в конечном итоге вибрациями находя свое место где-то в солнечном сплетении младшего, заставляя бесконтрольно улыбнуться в ответ.       - Ладно, не хочешь в кино, давай тогда покатаемся на коньках, - снова предложил Квон, когда Ли все-таки посмотрел на него, сверяясь с тем, что уже было на холсте. – Рядом с твоим домом залили каток. Там не будет толпы.       Ли прорисовывал чужие плечи с выступающими ключицами, пока обдумывал сказанное.       Он решил, что не хочет знать, как старший выведал про залитый каток рядом с его домом, ведь тот жил почти в центре, а он, Ли, в пригороде.       Набирающий обороты ледяной ветер глухо выл во мраке снежной метели. Хваленный двойной стеклопакет слегка дрожал при особо сильных порывах; тонкие ветви голых деревьев нещадно гнулись от напора. Можно было услышать их тихий скрежет по оконному стеклу, когда Сынри молча кивнул на приглашение, а Джи Ён улыбнулся.       - Долго над душой стоять будешь? – не оборачиваясь, пробормотал младший.       Квон чертыхнулся у самого его уха, а затем одним движением перепрыгнул через лавочку, на которой тот сидел, плюхнувшись рядом.       - Сразу заметил? – спросил он, снимая и снова надевая на голову красную кепку козырьком назад.       Солнце пекло неприлично сильно для середины апреля, заставляя студентов, повылазивших на улицу в обеденный перерыв, счастливо щуриться из-за разгулявшейся погоды. Непрекращающийся гомон будущих художников, редакторов, иллюстраторов, танцоров и музыкантов неразборчивым фоном доносился со всех сторон, и Ён пододвинулся чуть ближе к уставившемуся в своей скетчбук Сынри, с интересом рассматривая наброски в нем.       - В ту же секунду. Твоё прокуренное сопение все вдохновение перекрыло, - подтвердил младший, отправляя последний кусок сендвича себе в рот, а пустую упаковку от него в стоящую слева мусорку.       И повернулся, встречаясь взглядом с недоуменно косящимся на него лидером.       В памяти Ли навсегда отпечатался момент, когда тот задумчиво посмотрел на свои колени, показывая профиль. Он впервые поймал себя тогда на мысли, что карандаш с мягкостью B9 точно смог бы передать цвет чужих волос, которые той весной были ещё темными, почти черными.       - Ты же подглядываешь, когда я танцую, - вскинув брови, подметил старший. – Почему мне нельзя смотреть, как ты рисуешь?       - Потому что ты танцуешь для всех, а я рисую только для себя. Пока что, - Сынри захлопнул скетчбук, поспешив убрать его поглубже в рюкзак. – Это личное.       Квон заговорщически сощурил глаза, и Ли все ещё не понимал, почему тот постоянно улыбался от любого его слова.       - А если я станцую лично для тебя, то покажешь?       Но понимал, почему сам отказывался улыбаться в ответ.       - Нет. Это неравный обмен, - мотнув головой, железобетонно заключил младший, принимаясь собирать с компактного стола перед собой весь мусор, что оставил после обеда.       - Эй, ты не знаешь, от чего отказываешься!       - Знаю. От сердечного приступа при взгляде на твою «неподражаемую» экспрессию.       - Чего-о?       - И это если не брать в расчет то, что ты не контролируешь мимику во время этих дерганий. Не контролируешь, от слова, совсем. Я боюсь, что не выдержу всего магнетизма.       - Сынри-а, ты настоящая заноза в заднице!       Рука Ли дрогнула, когда Квон громко прокашлялся, разбивая в дребезги хрупкий храм призрачных воспоминаний. Линия, идущая от яремной впадины к шее, получилась неровной, и младший насупился, пока растушевывал по ткани просчет кончиком мизинца.       Сейчас у Джи Ёна были белые волосы - Сынри решил, что заштрихует их карандашом с твердостью H2. Он все ещё помнил, что лидер так ему и не станцевал.       Закончив прорисовывать складки простыни, что волнами спадала с чужих бедер до самых пят, Ли снова взглянул на человека перед собой, задерживая внимания на тени, ложившейся от чуть согнутой в локте руки на обнаженный торс. Предплечья, левая сторона плеча и пальцы Ёна выделялись разноцветными татуировками, и, если честно, Сынри не любил, когда что-то подобное тревожило кожу. Он считал, что это портит человеческое тело, вредит его природной красоте, делая образ визуально неестественным, фальшивым и слишком простым, будто вынося всё содержание на поверхность. То содержание, что должно подсвечивать изнутри.       Но, к сожалению или к счастью, с Квоном выходило так, что его татуировки странным образом были к месту вопреки тому, что Ли и не думал переносить их на холст.       Неуспевающие падать на землю снежники крохотными копьями врезались в лица прохожих, гонимые силой разбушевавшейся метели. Сплетений звезд на вечернем небе совсем не было видно за стеной сплошного снегопада. Освобожденные от учебной рутины студенты спешили по домам, практически барахтаясь на месте в попытке перебороть упрямые порывы ветра, что не давали сделать и двух шагов.       Сынри нанес на холст последний штрих карандашом, чуть отходя от мольберта, критично осматривая то, что должно стать основой следующему этапу. Он размышлял про себя о том, какая краска ляжет на набросок. Впрочем, младший уже давно это знал. Знал, какие цвета стоит использовать, в какой пропорции нужно их смешать, чтобы добиться максимального совпадения с чужой кожей. Знал, какая палитра подойдет для воспроизведения нужного оттенка губ и едва заметного румянца на острых скулах. Знал, какой кистью будет пользоваться, когда приступит к прорисовке бровей и глаз, вечно подведенных коричневым карандашом.       Да, Ли давно знал, что будет делать.       И осознание этой подготовленности приводило его в одновременный экстаз от предвкушения и тихий ужас.       - Поверни голову чуть в бок и смотри на окно. Твое лицо мне нужно в три четверти, а не в анфас, - задумчиво вымолвил Сынри, растирая пальцами собственную переносицу.       Джи Ён был рад тому, что с ним снова разговаривают, но озвученная просьба заставила его нахмуриться.       - Мне нравится смотреть на тебя.       - Поверни. Голову. В бок, - отчеканил Ли.       В голове молодого художника конечный результат его работы никак не хотел вязаться с недовольным выражением лица лидера, и он снова уткнулся в мольберт, боясь потерять тонкую нить вдохновленного происходящим настроения. Сверление Ли тяжелым взглядом продолжалось недолго, и Квон все-таки отвернулся, едва слышно цыкнув самому себе напоследок.       - Сынри-а, - через несколько мгновений тишины позвал Ён.       - М-мм?       Младший слышал, как за дверью студии громко хохотали пробегавшие мимо девушки. Рождество нагрянет в город уже через неделю, и особо активные, не знающие, куда деть свое свободное время студенты, часто оставались в стенах университета допоздна, чтобы украсить его перед праздником. Деканат оплачивал все расходы, первокурсники счастливо носились по коридорам с мишурой и гирляндами, а старшие брали на себя ответственность за возведение огромной ёлки в холле на первом этаже.       - Я тебе нравлюсь?       Кончик заточенного грифеля треснул от нажима о шероховатый холст ровно на нарисованных губах Квона.       - Ты вполне справляешься со своей работой натурщика, - Сынри прочистил горло, прежде чем ответить и, не поднимая головы, взялся за другой карандаш.       - Ты же понимаешь, что я не об этом, - Джи Ён снова повернулся в анфас.       Он внутренне позабавился своему желанию подойти и закрыть тыльной стороной ладони приоткрытый рот младшего, когда тот оторопело выглянул из-за мольберта.       - Поверни голову, - моргнув, только и выдал Сынри.       - Ответь и поверну.       Квон широко улыбнулся, когда Ли, отбросив карандаш в сторону, сложил руки на груди.       - Тебе обязательно знать это сейчас? Мне нужно закончиться проект, времени мало.       - А мне нужно тренироваться, - пожав плечами, ответил Ён. – Но я же здесь.       Младший замер, прищурился. А затем слегка округлил глаза от осознания.       - Ты говорил, что твоя тренировка закончилась раньше.       - Я соврал.       Сынри хмыкнул подтверждению своей догадки и отвернулся к окну, на что Квон просто всплеснул руками, мол, ничего не могу поделать.       Старший нередко врал.       Его ложь не являлась чем-то непростительным, лицемерным. Она никогда не переходила допустимые грани, изначально пущенная в ход лишь для того, чтобы спровоцировать определенный ход событий, который, по итогу, не приносил никому вреда. Просто преувеличение, обратная недосказанность или ирония, имеющая свой подтекст. Сынри часто подлавливал Джи Ёна на подобном и часто убеждался, что вранье это смешно, по своему масштабу, словно детский лепет. Но он никак не мог взять в толк, зачем тому все это нужно.       Ли — спокойный, ответственный, педантичный и до упрямства честный. Местами молчаливый и слегка вздорный, но крайне решительный, когда дело касалось его творчества. Тихий снаружи и невообразимо восприимчивый, «громкий» внутри. Ведь то, что внутри - не видно.       Квон — экспрессивный, наполненный энергией, жаждущий освоить все, до чего доходит его внимание. Яркий, легкий на подъем, но упорный до изнеможения в своей стихии. Выносливый, уверенный снаружи и чувствительный, ранимый внутри. Ведь то, что снаружи - видят люди.       Сынри созерцал и создавал образы на бумаге, а Джи Ён ощущал и выражал это через действие.       Сынри — художник. А Джи Ён — танцор.       - Я отвечу, когда закончу, идет? Осталось минут сорок, - все ещё смотря в окно, вымолвил младший. – Обещаю.       И Ён кивнул, принимая ту позу, в которую его попросили встать.       - Мозгов нет? Зачем ты туда ломанулся? – громко ворчал Квон, одной рукой подхватывая Ли под лопатки, другой пытаясь поднять того с земли.       Велосипед со слетевшей цепью и свернутым в сторону рулем валялся на обочине тротуара. Из корзины, крепившейся над задним колесом, вылетели и веером рассыпались по асфальту художественные цветные карандаши.       - А если бы там фура, а не легковушка ехала? – продолжал надрываться старший. – Черт, да ты что, совсем слепой?       Сынри обиженно вперился взглядом в разозленное лицо напротив, а затем дернул локтем, освобождая себя от чужих рук, что все ещё держали его за плечи. Содранная кожа не щеке, ладонях и колене неприятно саднила, из разбитого носа тонкими струйками текла кровь.       - Нет, не слепой. Эта машина выскочила из-за угла, как я мог её заметить? Никто бы не заметил, знаешь ли, - твердо встав на ноги, просипел младший, морщась от боли.       - А нечего под колеса бросаться, - в свою очередь рявкнул Квон, не без раздражения глядя на то, как Ли, хромая, поплелся к валявшемуся в двух метрах от них велосипеду.       - А нечего меня придурком называть, - грозно бросил Сынри через плечо.       То была середина сентября. Начало второго учебного года в академии искусств принесло Ли Сын Хену новые затраты на художественные материалы и ссору с Квоном, который все не хотел отпускать его домой, пока тот не согласится посмотреть их новый номер, который Ён, к слову, придумал сам. Вместе со своей командой старший собирался выступить с ним на предстоящем танцевальном конкурсе в городе, и ему было очень важно мнение Сынри по этому поводу.       Но Ли ничего оценивать не захотел, ибо это общение уже давно сводило его с ума.       Так и вышло, что один из них слегка переборщил с негодованием по поводу отказа, а второй чуть не угодил под машину, пока спешил гордо укатить восвояси.       - Так ты и есть придурок!       - Отвали, а.       Квон тогда таращился на младшего во все глаза, на рефлексе сжимая кулаки от злости. А когда Сынри закончил собирать свои разбросанные по дороге вещи, просто схватил того за шкирку и потащил в университетский медпункт. В тот самый, где они встретились впервые.       - Что смешного? – спросил Джи Ён, поворачивая голову, разминая затекшую шею.       Плечи Сынри слегка подрагивали от тихого хохота, и старший уже сам перестал замечать, как начинает улыбаться, стоит только молодому художнику обратить на него свое внимание.       - Вспомнил, как ты мне нотации читал из-за того случая с велосипедом, - Ли поднял глаза к потолку, отрываясь от почти завершенной работы. – Я даже и не думал тогда, что ты настолько натаскан по правилам дорожного движения, - легко рассмеявшись, поделился он, возвращаясь к мольберту.       Квон сконфуженно взглянул на то место наверху, куда секунду назад посмотрел младший.       - Почему тебя это так веселит?       - Не знаю. Просто ты забавно психуешь, - непосредственно подытожил Сынри, дунув на холст, чтобы смахнуть остатки осыпавшегося грифеля.       - Я переживал, между прочим.       Ли тепло, едва заметно улыбнулся, а Джи Ён не спешил снова отворачиваться к окну.       - Ты неделю хромал ещё потом и полмесяца не мог рисовать с вывихом кисти, - чуть насупившись, продолжил старший. – Тогда психовал уже ты, а я переживал ещё больше.       - Ну, ты это заслужил, - приподняв бровь, подметил Сынри. – Зато потом ты меня больше не обзывал придурком.       Квон фыркнул на озвученное замечание.       - Себе дороже.       - Голову в бок, - усмехнувшись, услужливо напомнил Ли.       Иногда они оба удивлялись тому, как сохранялось между ними взаимопонимание. Словесные перебранки были обычным делом, и сокурсникам по факультетам нередко удавалось застать юного художника и талантливого танцора за пожеланием всяких гадостей друг другу в лицо. В такие моменты Сынри думал, что больше ни за что не будет дружить с этим эмоционально нестабильным парнем, а Джи Ён считал, что пытаться переспорить оппонента действительно себе дороже. Тем не менее, детские обиды сходили уже через пару часов, и на следующий день в университетском коридоре Ли смотрел на старшего без тени былого раздражения, а Квон спешил рассказать последние новости из тренировочного зала.       Тогда никто из них не задумывался, на чем действительно держалось это взаимопонимание.       Младший удовлетворенно кивнул сам себе, окончательно отложив карандаш в сторону. Набросок удался: намеченные тени лежали правильно, каждая деталь чужого тела смотрелась реалистичной и композиционно законченной. Осталось совсем немного.       - Что, все? – встрепенувшись, спросил Ён, видя, что Сынри отошел от мольберта.       - Почти, - тот взял с широкого стола у противоположной стены несколько тюбиков с масленой краской. – Цвета подберу, и ты свободен. Можешь расслабиться, но не слишком дергайся – тени собьются.       Квон перевел взгляд на маленький будильник на подоконнике и удивился тому, что смог спокойно простоять на одном месте без движений почти два часа. Осторожно переступая с ноги на ногу, разминая затекшие ступни и колени, он не заметил, как Сынри подошел ближе. В одной руке тот держал палитру, а в другой длинную тонкую кисть.       - Помолчи, - вскинув эту кисть вверх, предостерег младший, когда Джи Ён уже открыл рот. – Это для того, чтобы точно не прогадать.       Ли не сказал бы, что ему действительно было необходимо свериться с цветом чужой кожи, волос, губ и глаз, что он привык видеть и иногда внимательно рассматривать почти каждый день. Просто педантичность сыграла своё, и художник боялся ошибиться, ибо приглушенный свет в студии создавал несколько иные грани переходящих друг в друга оттенков. Это новое сочетание мягких теней полумрака нравилось ему. Особенно, когда ложилось на чужое тело. Невероятная притягательность Ёна казалась Сынри искусно проведенной им самим чертой между эстетичным образом творения природы и его личным правом на то, чтобы перестать дышать в любую секунду. Младший не знал, к какой крайности его жизни отнести это явление – к везению или к несчастью, но определенно понимал, что случившееся с ним было тем, с чем он только недавно смирился и уже не хотел отпускать от себя.       И если бы его спросили о другой кандидатуре для проекта, то он бы не стал даже слушать.       Смешивая краски, аккуратно создавая кистью собственную палитру, Сынри размышлял о том, что стоит сейчас к Джи Ёну настолько близко, что может чувствовать его запах и видеть переплетение голубых вен на руках. Он неосознанно склонил голову набок, рассматривая, как они переходят на тыльную сторону чужой ладони, где были более выделенными через кожу, и почти исчезают уже у плеча. Их узор напоминал младшему разлитую по пустыне реку, несущую за собой жизнь, в которой он нуждался.       Ли стоял по правую сторону от Квона – там, где его тело не скрывала тень полумрака. Он доходил старшему макушкой до талии из-за разницы, которую давал табурет. Поднося кисть к коже, сверяясь с цветом, Сынри не замечал, как Ён коченел, пока сверху вниз смотрел на погруженного в работу художника. Не ощущал, как сгущался воздух и как сам он снова уплывал в реальность другого мира. Там он не слышал чужого резко сбившегося дыхания. Не осознавал перед собой тела, тронутого дрожью, но видел тот образ, что иногда приходил к нему во снах.       Младший переложил кисть в другую руку, заворожено дотрагиваясь кончиками пальцев до трезубца вен на запястье, ведя к сгибу локтя, затем ещё выше к плечу и обратно. Кожа Джи Ёна была холодной, замерзшей на контрасте с теплом, проходящим через его прикосновение. И казалась опаляюще ледяной, когда он почувствовал её на своей щеке.       Квон невесомо вскинул его подбородок ладонью, заставляя проснуться. Аудитория наполнилась клокотавшей в висках тишиной. И от её звона закладывало уши.       Белая простынь натянулась на коленях, Ён смотрел на Сынри серьёзно и немного ошеломленно, присев на корточки так, чтобы быть на уровне чужих глаз. Он знал, каково это, когда по телу проходится ток. Первый раз танцор ощутил это несколько месяцев назад, летом, взяв художника за руку, решив вместе перебежать пустое шоссе ночью на красный цвет.       Второй раз он ощутил это здесь, в студии, когда младший потянулся вперед, осторожно касаясь его губ своими. Робко, легко, опьяняюще.       Метель отыграла бурю; редкие одинокие снежинки пришли на смену снегопаду. Ветер утих; на темном небосклоне снова было видно звезды. Джи Ёну казалось, что он слышал у себя в голове звук секундной стрелки часов, отсчитывающей его время. И на девятой секунде Сынри отстранился.       Короткий зрительный контакт после стал сумасшедшим открытием для обоих – прозрачно читаемого подтекста было слишком много.       - Видимо, теперь точно закончили, - произнес Квон, опустив голову к согнутым коленям.       Скосившись в бок, он увидел, как Ли уже собирал в подставки все кисти и карандаши, что использовал этим вечером. Младший делал это спокойно, педантично медленно, как и всегда. Лидер провел кончиком языка по собственной нижней губе, все ещё ощущая на них вкус и чужое тепло. И думал о том, что потребность услышать обещанный ответ в конце дня о симпатии отпала по очевидным причинам.       - Времени все равно уже нет на сегодня, - просто ответил Сынри, отодвигая мольберт к углу, в котором тот стоял изначально.       Ён вскинул голову к потолку, усмехнулся и спрыгнул с табурета.       Снова уловив за спиной шорох одежды, Ли незаметно поднес пальцы к губам, все ещё чувствуя на них покалывание и чужой трепет.       - Так мы пойдем в субботу на каток? – ещё раз решил уточнить Ён, когда Сынри закрывал студию.       - Можно, - повернув ключ три раза влево, кивнул тот. – Или нет.       На лице старшего отразились непонимание и возможная, не вписывающаяся в его планы догадка.       - Я отдал свои коньки двоюродному брату в прошлом году. И забыл об этом, - пояснил Ли, стараясь не смотреть на разочаровано нахмурившегося Квона.       Но он не соврал.       - Жаль.       Они вышли из университета, когда большие часы в холле показывали без двенадцати минут десятого. Мороз щипал за щеки и не защищенные перчатками пальцы; на автобусной остановке почти не было людей. Сынри предпочел не спрашивать, почему Джи Ён зашел в полупустой общественный транспорт вместе с ним, а последний решил, что вернется потом из пригорода в центр на такси.       Засыпанные снегом лавочки, заваленные сугробами дороги, редкие продрогшие прохожие мелькали, сменяли друг друга за замерзшими окнами. По периметру салона свисали маленькие гирлянды; пожилой водитель тихонечко напевал под нос любимые песни, что фоном крутились по радио. Ли покрепче прижимал к себе покрасневшей на холоде ладонью холст с нарисованным Ёном на нем, немного стекленея от того, что между сидениями их с танцором пальцы были переплетены.       - Ты целовался когда-нибудь с парнем? – спросил старший, поправляя на плече огромный рюкзак для тренировок.       - Нет, - честно ответил Сынри, непонимающе посмотрев на идущего рядом Квона. – А зачем?       - Ну, вдруг нравится кто.       Первые заморозки выдались на редкость неожиданными в этом году. Ли аккуратно ступал на покрытую льдом тропинку, грозясь в любой момент поскользнуться.       - Никто мне не нравится, - буркнул он, пытаясь сохранить равновесие на очередном препятствии.       Тогда он с неким удивлением для себя понял, почему Джи Ён иногда врет.       - Бьюсь об заклад, ты и с девчонками не целовался, - хохотнув, поддел старший, вовремя схватив Ли за плечо, тем самым спасая от неминуемого падения.       Сынри натянул свою шапку пониже на лоб, поглубже уткнулся подбородком в теплый шарф, и очень хотел, чтобы самодовольное лицо Квона исчезло в складках капюшона его аквамаринового пальто.       - А ты, я так понимаю, эксперт.       - Я – да.       Продавщица в небольшом магазине попросила лидера предъявить ей паспорт, прежде чем продать сигареты. Младший стоял у того за спиной и не сразу признался себе в том, что его внутренности неприятно скрутились от услышанного.       - Целуйся хоть с девушками, хоть с парнями. Только избавь меня от подробностей, - слегка нахохлившись, выдал Сынри, когда они снова вышли на улицу.       Джи Ён открыл пачку сигарет, выкинул в мусорку полиэтиленовую упаковку, и закурил, поднося зажигалку ко рту.       А Ли подметил, что в последний раз недостаточно точно передал на бумагу пропорции чужих согнутых пальцев.       - Я так и собираюсь сделать, - улыбаясь, произнес Квон, выпуская из приоткрытых губ дым. – Когда время придет.       Пригородные частные дома стройными рядами возвышались вдоль улиц; из-за света фонарных столбов небо казалось практически черным. Джи Ён выпустил руку Сынри из своей ещё на выходе из автобуса и теперь мерзнул без чужого тепла. А ещё ему казалось, что то время пришло слишком неожиданно для него самого.       - Давай встречаться, - вглядываясь в падающие на зимние кроссовки снежинки, сказал он, переводя взгляд на тут же остановившегося посреди дороги Ли.       Последний долго, несколько секунд просто смотрел на него. Квон смог распознать в этом взгляде недоумение, перекрытое подозрением.       - Спятил? – наконец вымолвил Сынри.       Он бесконтрольно вздрогнул, когда Джи Ён привычно рассмеялся.       - Типа того. Кто ещё захочет встречаться с художником?       Снег таял, едва касаясь чужих скул, и Ли, растерявшись, лишь молча сдвинул брови на переносице в ответ.       - Окей, - засунув ладони в карманы джинс, примирительно произнес Квон, все ещё улыбаясь. – Просто подумай над этим, договорились?       Поцелуй, который он оставил на щеке Сынри, прежде чем развернуться и уйти, стал той отправной точкой в понимании младшего, когда первостепенное восприятие вещей, состоящее из отдельных обрывков и набросков, сложилось в единую картину. И кто, как не он мог лучше разобраться в умело созданном произведении искусства.       - Я зайду за тобой в субботу, - развернувшись на ходу, прокричал ему Джи Ён уже с конца улицы.       «Идиот. Сказал же, что нет у меня коньков» - примерно так планировал ответить ему Ли в назначенный день.       Но Квон не пришел.       Снегопад только усиливался всю следующую неделю, заваливая улицы сугробами днем и превращая дороги в ледяные горки с крутыми виражами ночью. Жители города продолжали готовиться к Рождеству; Сынри защитил свой проект на высокий балл, получив заслуженное освобождение от экзамена. И скучал по тем наполненным хрупким вдохновением вечерам, когда заново воссоздавал палитру красок, что так точно подходила к оттенку чужой кожи с голубыми венами на руках. Тогда младший снова погружался в атмосферу неосязаемого, прикрытого вуалью критичной оценки действительности мира, где его желания почти всегда могли быть отражены на холсте. Он захотел, чтобы глаза у Ёна были прикрыты и чтобы по той стороне его тела, что сковывала тень, шла роспись замершего узора.       А ещё он просто скучал.       Сынри не считал, что его избегают. И не думал, что избегает он сам.       Просто Ли решил не заглядывать по обыкновению в тренировочный зал, когда появился в академии в день сдачи проекта. Он помнил, что у Квона все ещё идут занятия, и знал, что они встретятся тогда, когда будет нужно. Действие находит наблюдателя - созерцание находит свой выход. Так между ними было всегда.       Младший не захотел уезжать в центр вместе с семьей, убедив родителей, что приглашен на вечеринку к университетским друзьям. Те и правда звали с собой на свободную квартиру, но Сынри решил, что в рождественскую ночь он будет рисовать.       И около одиннадцати часов вечера в дверь его дома постучали.       Джи Ён улыбался ещё шире, чем обычно, когда всучил младшему в руки новые коньки и подарок в виде билета на выставку, на которую последний так жаждал попасть. На что Ли сконфуженно пробормотал что-то вроде «у меня нет ничего для тебя в ответ», а Квон махнул рукой и едва дал тому обуться и накинуть на плечи пуховик, прежде чем потащил за собой на улицу.       Украшенный к празднику каток совсем не соответствовал тем воспоминаниям Сынри, когда пару дней назад он проходил мимо. Тогда это была абсолютно обычная, пустая зона отдыха. Мелькающие огни от маленьких фонариков падали разноцветными бликами на нераскатанный лед; ветер задувал под куртки и заставлял ежиться от мороза. Ён посчитал, что не стоит говорить младшему о том, что он не появился в субботу только потому, что весь день проторчал в магазине, потратив накопленные сбережения на километровой длины гирлянды. Старшему хватало того, что свет от них красиво отражался в восторженно смотрящих на на него глазах Сынри.       - Коньки мне велики, - пожаловался Ли с лавочки, примеряя подарок.       - Естественно. Откуда мне было знать твой размер, - Квон, нисколько не смущенный своим промахом, смотрел на него уже со льда, оперевшись локтями о бортик.       - Надо было спросить.       - Не надо было. Это же сюрприз.       Ли, склоненный над своими ногами, на мгновенье завис с вытянутым лицом. А затем сделал так, чтобы его улыбку не было видно.       - Я на вырост взял, - крайне серьёзно заявил старший, задорно улыбнувшись в следующую секунду. – Затяни потуже и нормально будет. Иди уже сюда.       Потрескавшийся, неровно залитый лед под ногами ощущался не таким гладким, как на крытых катках в городе. Сынри чувствовал все ямы и шероховатости на нем, не без хохота наблюдая за тем, как всегда грациозный в танце Джи Ён спотыкался через каждые несколько метров. Тот все время пытался догнать его, но Ли, приноровившись к новым коньками, намеренно ускользал, не забывая подтрунивать над чужой беспомощностью, заслужено получая в ответ свою порцию издевательств.       Он думал, что Квон все такой же нахальный и гордый, как в тот день их первой встречи. Особенно, когда открыто смеялся над ним. Особенно, когда все-таки догонял и без спроса брал за руку.       Но он также подумал, что уже привык.       В 23.59 Сынри на полном ходу влетел в Джи Ёна, припечатывая их обоих к бортику.       - Давай встречаться, - сказал младший, тяжело дыша, поправляя сползшую на макушку шапку.       В 00.00 Джи Ён поцеловал Сынри, смахивая его поправленную шапку на лед.       Искусство понимания, восприятия, выражения чувств – это то, что всегда будет индивидуальным.       Ли считал, что визуализация образов должна приходить осмысленно, сменяясь на одухотворенное удовлетворение происходящим после. Необходимо искать в этом возможность принятия своего отдельного мира, в котором слишком много смысла, чтобы быть заранее озвученным, открытым. Краски, оттенки и полутона в нем являлись обязательным составляющим существования младшего – без их наличия он терялся, боясь смотреть на людей прямо.       Сынри касался чужих губ неторопливо, с дрожью, и перед своими закрытыми глазами видел, как его мир наполнялся цветом аквамаринного пальто, белых волос и красно-розового румянца Ёна.       Квон ещё подростком решил, что преобразование собственных страхов, неуверенности, эйфории и симпатии в действие – это лучшее, что он мог сделать. Движения были проводниками эмоций, каждая связка выставлением души на показ. Его мир рушился, когда он не находил способа выплеснуть наружу то, что не давало покоя внутри. Его мир расцветал, когда на него смотрели и видели суть.       Он целовал младшего ласково, не прекращая гладить чужую щеку заледеневшими пальцами, и чувствовал, как его действия находят отклик. Ощущал, как много в нем ещё того, что он должен показать.       Сынри невесомо улыбался, наблюдая за калейдоскопом ярких огней на чужом лице. Джи Ён прижимал ближе, упуская из внимания снова падающий с небес снег.       Сынри немного задыхался от красок, разлившихся в сердце. Джи Ён задыхался от чувств.       Сынри — художник. А Джи Ён — танцор.