amemo.

      За окном идёт снег. Невесомые белые хлопья в медленном зимнем вальсе кружатся и опускаются на белое пушистое одеяло, покрывающее всё вокруг. Деревья будто бы вышли из сказки, и дома принарядились к грядущему празднику. Даже ряд сосулек под крышами, как бижутерия на шее у пышнотелой барышни. Когда смотришь на что-то действительно красивое, возникает такая тихая, светлая, спокойная грусть, и постоянно хочется поделиться всеми мыслями, рассказать о том, что так долго не давало покоя.       Уже сумерки, комнату освещает лишь одиноко стоящая свеча. Кругом было очень тихо, но эта тишина не пугала, а, наоборот, настраивала на нужный лад. На стене танцевали блики от свечи, вырисовывались какие-то фантастические образы. Комната пустовала: в центре был небольшой стол, на котором и стояла свеча, мягкий большой ковер на полу и в самом дальнем углу комнаты завешанное плотной тканью зеркало.       Двое расположились на ковре и смотрели в потолок. Они молчали уже несколько минут, когда один из них вдруг сел и, повертев пустой бокал на тонкой ножке, спросил:       — Ещё будешь? — отвлёк он своего собеседника от мыслей. Он приподнял бокал, как бы указывая на него.       — Чен, может оставим на потом? Ты же знаешь, её довольно трудно достать, — тяжело выдохнув, ответил он.       — Мин, её полно! Зачем экономить, давай наслаждаться, — воскликнул он и, легко выдернув второй бокал из чужих рук, наполнил до краев оба сосуда.       — Какой же ты еще мальчишка, — произнес Минсок, но всё же принял свой бокал. Минуту они молчали, но после очередного глотка Чен прилёг на бок и произнёс:       — Эй, мне уже перевалило за сотню, а ты всё дразнишься, — слишком наигранно возмущаясь и поворачиваясь спиной. — Вот скажи мне, как с тобой вообще можно разговаривать?       — Ну-ну, не расстраивайся, мой младшенький, — Мин быстро перекатился поближе к своему партнёру и обнял за талию, утыкаясь лбом в спину, — ты же знаешь, что я люблю тебя.       В комнате стало вдвойне уютнее, молчание не давило, а дарило наслаждение, и напиток, который находился в руке каждого, придавал уверенность в завтрашнем дне.        — Знаешь, ведь даже больше, чем меня, ты любишь что-то другое...       На его фразу Минсок вопросительно промычал, всё ещё не отрывая лица от чужой спины. Ему не особо хотелось сейчас всё это ворошить, потому что сейчас обнимать этого парня было так приятно, хотелось подарить всю свою нежность, копившуюся годами. Именно сейчас, когда свеча уже почти перестала гореть, когда на улице стало особенно холодно из-за покрова ночи, когда они просто вот так разговаривают, не думая как бы прожить ещё хотя бы неделю или две.        — Может, не будем об этом сейчас?        — Почему же? Расскажи мне, что тебя так привлекает в небе? Чем тебе нравятся звезды?       Он искренне не понимал, чем могут привлекать какие-то горящие точки на тёмном полотне неба. Каждый раз, когда он смотрел на них и пытался найти хоть какой-то сакральный смысл, понятный одному Сюмину, его клонило в сон.        — Я же говорил тебе, мальчишка, что уже давно на них не смотрю. Уже не то время. Если честно, они не привлекают меня больше,  — Мин притих и снова продолжил, уже с лёгкой ноткой раздражения,  — Ты уже сотый раз спрашиваешь одно и то же, а я в тот же сотый раз отвечаю.        — Но когда-то же ты на них смотрел часами, что изменилось? Я не понимаю, — обиженно протянул парень, надув губы.        — Многое изменилось. Например, люди, Чен. Они сейчас совершенно другие. Ты же так долго живешь, а не замечаешь этого. А что до звёзд... Сейчас их не видно, они под толщей этого ядовитого смога. То небо, что я любил, перестало существовать несколько десятков лет назад. Глупо надеяться хотя бы что-то разглядеть теперь. Чен?        — М, что такое? — сонно пробормотали в ответ.       В комнате разразился раскатистый смех, такой заразительный, не слишком громкий, он окутывал всё вокруг и дарил ещё большее наслаждение.        — Опять меня не слушаешь, а потом начинаешь одно по одному спрашивать, — покачивая головой сказал Мин, когда перестал смеяться, но все ещё даря нежную улыбку парню.        — Минсок, ты говорил, что небо это зеркало… Нет, не так… Что небо — это отражение людей, — он задумался на несколько секунд, — ты никогда не задумывался, как мы выглядим? Я могу тебя видеть, ты же видел свои едва видные очертания лишь в отражении воды. Неужели тебе никогда не было интересно, как ты... выглядишь?        — Ну, — задумался старший, — наверное, я красавчик, — ответил он смеясь, — раз я заманил тебя в свои сети.       Чен развернулся в объятиях, оказываясь в считанных миллиметрах от его лица, и заинтересованно посмотрел на старшего, хитро улыбнувшись. Минсок почувствовал неловкость, он прочистил горло и нервно выдохнул под пристальным взглядом мальчишки, пока тот снова не отвернулся, спрятав лицо.        — Красавчик, — тихо пробубнил он себе под нос, чувствуя, как горят щёки, вызвав улыбку на губах Минсока. Сам того не осознавая, он стал перебирать чужие пальцы, — у тебя очень красивые глаза. В них словно разливается океан, такой глубокий и умиротворенный, что все мои волнения уходят прочь. У тебя тонкие и аккуратные черты лица, как у тех высокородных аристократов, но, знаешь, не такие острые и холодные, скорее даже наоборот… — Чен сам не заметил, как увлёкся и смотрел куда-то вдаль, расслабившись в объятиях возлюбленного.        — Чен, разве внешность сейчас имеет смысл, когда мы столько лет живем вместе? Мне совершенно не важна ни моя внешность, ни твоя, — он начал целовать шею младшего, легкими и невесомыми касаниями губ, которые напоминали лёгкое прикосновение бабочки, — просто потому, что я тебя люблю.       После этих слов они опять погрузились в свои мысли, слова любви крайне редко произносились в их маленькой квартире, но чаще и не нужно было, всё и так понятно. Они не люди. Они вампиры и любят друг друга уже около сорока лет, зная, что это взаимно.        — Что-то нас сегодня на нежности потянуло, — неловко говорит Мин, вставая с ковра,  — пойдем, нам нужно все убрать, скоро Новый Год.        — О, нет, — протянул младший, растягиваясь на полу в знак протеста, — ничего не буду делать.       Вся атмосфера сразу же пропала, но остался уют, а романтика жила в их сердцах постоянно. Даже в трудные времена они жертвовали собой ради этих отношений. Страсть, которая не утихнет никогда, любовь, которая заставляет поджимать пальцы на ногах от счастья. Об этом они скажут в следующий вечер их откровений, если они доживут, если новый год наступит и если снег всё так же будет кружиться и падать на землю.