Все по-новому

      «. В чем была суть моего прихода сюда? Зачем я пришел сюда, если здесь ничего никогда не было. Почему я никого не слушал. Из-за меня они погибли, болезненной смертью, я был зачинщик этой идеи. У них была надежда, что все это существует, они надеялись, что я найду Рай, и мы снова встретимся. Лучше бы ничего этого не было.». Он лежал. Вьюга то усиливалась, давая волку понять, что виноват он и никто больше, то утихала, давая каплю успокоения для него. Но потом она поднималась снова, играя в жестокие игры, с подавленным и потерявшим смысл своего существования белым хищником. Сильные, глубокие раны все так же кровоточили, принося ноющую, но сильную боль. Только на душе у Кибы было больней, ему было все равно, он не надеялся ни на что. В его голове посеялся туман, мысли не могут собраться во что-то одно. Он медленно умирал. С каждым выдохом, кровь тонкой струёй вытекала, из окровавленного рта волка. Его внутренние органы были поврежденны, после жестоких и сильных атак Дарсии. И вот его последний выдох. «Наконец-то, ты пришла. Я тебя ждал» — это были последние мысли, пронесшиеся в голове Кибы перед смертью. Его веки ослабли и покрыли янтарные глаза хищника. Запах свежего воздуха, о, как же он прекрасен, как же он давно его не чувствовал. Его тело ласкали мягкие зеленые травинки, а слух ласкали легкие дуновения ветра и пение каких-то птиц. Медленно, словно не хотя, Киба открывал глаза. Он боялся, что он еще не умер, и смерть мучает его за его оплошности. Когда туман с его глаз прошел, его зрачки сузились не то от удивления, не то от страха, это ведомо только ему. Вся природа словно заново родилась, снова появились поля, полные разной живностью, леса, горы. И все это было девственным, не тронутым рукой человека. — Неужели. Неужели это рай. — на его морде был сильный шок. Уши стояли востро, янтарные глаза бегали от одной чудесной вещи к другой. — Этого не может быть. Как же я давно не видел мест, не троннутых людьми. — волк медленно поднимался, словно боясь, что он спугнет эту красоту, и она убежит, оставив за собой тот гадкий, бренный мир людей. Как только он встал крепко на свои пушисто белые лапы, Киба заметил, что его ран будто и не было. Нет ни одного намека на кровь. Шерсть сияла белизной, белее чем самый чистый снег. На ощупь была сновно шелк, его шерсть больше не такая грубая. Его шрамы после битвы с Дарсией рассосались. Он будто заново родился. Улыбка медленно появлялась на морде дикого волка, который раньше никогда не улыбался сильней этой улыбки. Придя в сознание, он ринулся вперед. Его тело больше не болело при беге, лапы чувствовали только приятную поверхность, по которой он мог бежать постоянно. Высунув язык, словно домашний пес, он забыл о той волчьей гордости, которая заполняла его всего раньше. Он бежал сквозь высокую траву, прыгая как щенок. Бежал вдоль шумной реки, спугивая птиц. Он вновь окунулся в детство, он стал тем резвым щенком, которым был еще лет 20 назад. Он был почти счастлив. Почти. Беззаботно бегая, он добежал до гор, сам того не заметив. Прыгая с одного выступа на другой, перепрыгивая расщелины, забираясь на высокие камни, он оказался там. Там, на том месте, где он потерял Блю, Хиге и Цуме. Он бежал, и совсем внезапно, в его сердце кольнуло. От такой внезапной боли он упал, лапы свело судорогой. Встав обратно на лапы, он понял где находится. Снова этот укол в сердце. Схватившись рукой за грудь, он упал на колени и оскалился. Это ощущение было похоже на эхо, на голос, будто его кто-то зовет. Над землей запарила сова, опускаясь ближе к Кибе и повторяясь: — Ты один. Ты здесь один. Один. Их здесь нету. Нету. Из-за тебя их нету, из-за тебя. Ты виноват, что они погибли, ты их убил. Ты убил, убийца. Ты убил. — Сова повторяла и повторяла, кружа над головой скутившегося от боли Кибы. — ЗАМОЛЧИ! — крик парня спроводился с поимкой совы, внушавшей ему, что он убийца. С его клыков стекала черная кровь совы, но даже на это он не обратил внимания. Сначала были слабые судороги, слабые покалывания, словно стараясь делать как можно аккуратней, чтобы не причинить боль, так по-детски. По-детски. — Тобое, нет. — он сказал это медленно, словно прося, аккуратно, как говорил с самим Тобое. Его рука сжималась, и лицо морщилось, от понимания, что происходит. Покалывания то усиливались, то слабели, словно играя и шутя, судороги сводили его ноги. Так похоже на Хиге. — Хиге. — белый с трудом выговорил его имя. Он начал морщиться сильней. Судороги исчезли и показывания тоже. Кибо медленно отпустил руку от сердца и дышал, словно глотая воздух. Внезапно и сильно его сердце пронзило болью. Будто Цуме ударил по-дружески, но сильно. — Я виноват, я знаю, прошу, не надо — каждое слово выговаривал с хрипотой и явной болью в его душе. В его голосе были слышны отчаяние, вина и раскаяние. Ему самому было больно. Впервые, за то время, что он себя помнит, он пустил слезу. Мужская слеза, полная чувством вины и самотерзания. Резкий, но лёгкий удар в спину. Он обернулся и не смог говорить, увидев тех, кто стоял за его спиной. Как всегда гордый, но с добрым сердцем, Цуме стоял в своей излюбленной позе. Тобое еле держал себя в руках, чтобы не броситься на Кибу с объятьми. Ну, а Хиги по-доброму, как всегда, положил руку ему на плечо. — Дарсия мстит тебе, он надеялся на твою смерть, но мы успели раньше, чем ты сделал это. — малыш Тобое, заулыбался, как всегда, держа руки за головой. И все-таки он не один. Рай существует и он нашел его, и встретил там своих друзей, свою стаю.