И в самый снежный день

В этот вьюжный неласковый вечер, Когда снежная мгла вдоль дорог, Ты накинь, дорогая, на плечи Оренбургский пуховый платок. ©

В последние часы уходящего года зима совсем разбушевалась — замела, закрутилась метель, забилась в окна, запорошила лавочки, крыши, дорожки парков, украсила сияющим мехом ветви деревьев. Припозднившиеся прохожие, прижимая к себе перевязанные елки, набитые до отказа пакеты, тяжелые сумки, жмурясь от бьющих в лицо снежинок, торопливо мчались по своим предновогодним делам — праздничная лихорадка достигла пика. Где-то за стеной забытый телевизор мелодично, колокольчато-звонко выводил всем известную, ставшую классикой песню; на самом верху шкафа, на папках со старыми делами, лукаво мигала лампочками единственная гирлянда — немногое, что напоминало о надвигавшемся празднике. Хотя какой праздник, если "наша служба и опасна и трудна", а та самая ночь выпала на дежурство? Да и криминальные элементы, видимо, не хотят готовиться и отмечать — преступность достигла пика. Вороватые Снегурки и Деды Морозы; трупы под елками; похищения детей, поверивших добрым сказочным героям; ловкие "щипачи", мимоходом лишавшие зазевавшихся граждан оставшихся денег... Сколько дел успели раскрыть бравые опера за последние дни, а сколько еще раскрыть предстояло! Майор Чиглинцев с тоской оглядел громоздящиеся с двух сторон огромные кипы бумаг — вдохновения заполнять и подшивать не было ну вот совсем. Хотя, с другой стороны, что еще делать в одиночестве на дежурстве?.. Такой знакомый — он не мог его не узнать — стук каблуков стремительно ворвался в размеренную тишину, и сердце, как всегда, испуганно-радостно ударило в груди.       — Привет, Миш! Звеняще-легкая, словно летящая, с раскрасневшимися от мороза щеками, сияющими глазами; на пальто и растрепанных, мягким золотом отливающих волосах — налипшее кружево осевших снежинок.       — А ты ж должна была дома... — Кое-как справившись с растерянностью, пробормотал Чиглинцев, глядя, как подруга потирает замерзшие ладони, греет руки об исходящую паром чашку заваренного только что чая — Кате и говорить не надо, сколько заварки и сахару нужно — Мишка все знает.       — Ой, Миш, лучше не спрашивай, — тихонько фыркнула, пристраивая на вешалку пальто, поправляя лезущие в глаза пряди. Как бы поверить, что это не сон — она, в эту праздничную ночь, такая красивая и нарядная, не в кругу семьи, не с каким-нибудь очередным поклонником, а с ним, так естественно-просто, словно только так и могло быть?       — Опять женихи? — понимающе усмехнулся — ни тени ревности: отлично знал, как Лаврова относится к идее мамы срочно выдать ее замуж, а уж тем более к кандидатам.       — В этот раз аж трех притащили! — с веселым возмущением отозвалась Катя, наблюдая, как на столе появляется коробка конфет и дежурные мандарины. — Папа какого-то подполковника пригласил, Сашка своего редактора приволокла... Ужас в общем! — закончила капитан, засмеявшись.       — И ты сбежала.       — Угу, — снова озорно фыркнула Катя и взглянула с неожиданным теплом. — Уж лучше с тобой, здесь, чем это все... — Прервалась, шутливо стукнув себя ладонью по лбу. — Мишка, я ж тебе подарок принесла! — жестом фокусника извлекла из сумки коробку, с улыбкой наблюдая, как по мере разглядывания подарка лицо Чиглинцева расплывается в радостно-неловкой улыбке.       — Умеешь ты, Кать, друзей порадовать. — Лаврова прикусила губу, пряча улыбку — судя по его растерянному виду, Мишка наверняка пытался сообразить, как она догадалась, что именно на такой пистолет он заглядывался который месяц, рассматривая фотографии в интернете и витрины магазинов.       — У меня для тебя тоже кое-что есть, — Чиглинцев протянул Кате сверток в подарочной упаковке, напряженно замерев — понравится, нет? Ей наверняка дарили много чего интересней, дороже, изящней, и сейчас, когда Лаврова чуть дрожащими пальцами разворачивала хрустящую бумагу, запоздало думал, что, может, вовсе не стоило...       — Мишка! — ахнула Катя, поднимая на друга сияющий взгляд. Пушистая, мягко-уютная, невесомо-ажурная и замысловатая, словно кружево, в руках оказалась большая теплая шаль.       — Ну вот, теперь мерзнуть не будешь, — неловко улыбнулся Чиглинцев, осторожно накидывая на хрупкие плечи легкое, приятно-окутывающее воздушное вязание. И сейчас, глядя в теплые, родные глаза, Катя в очередной раз признала, что он знает ее лучше, чем кто-либо — не пропустил мимо ушей ворчание насчет кое-как работающего отопления, вечных сквозняков из окна, внезапно ударивших морозов... Не обошелся дежурной дурацкой кружкой или фигуркой, а, помня брошенные невзначай слова, легко догадался, что нужно и что точно понравится ей... И в первые минуты нового года, когда за окном туманную снежность разрывали красочные вспышки фейерверков, а мягкие теплые руки ненавязчиво-бережно касались плеч, Катя точно знала, что будет согревать ее в этом году. Как, впрочем, многие, многие годы прежде.