Я люблю тебя

- Знаешь… От кого от кого, а вот от тебя я такого не ожидала, - Тсунаеши горько улыбается, смотря в окно на ночной Токио и даже не поворачивая головы в сторону вошедшего. За годы, прошедшие с их знакомства Дечимо научилась держать эмоции в узде, научилась быть хладнокровной, поэтому понять, что именно она чувствует невероятно сложно. В таких ярких раньше карамельных глазах непробиваемый лед, что жутко бесит. Реборну не нравится такая Тсуна. Киллер снял шляпу, кинув ее на кровать маленькой, но такой любимой девушкой квартирки и замер, окидывая тонкую фигурку внимательным взглядом. Савада почти не изменилась за четырнадцать лет: она хрупкая и маленькая, с тонкими запястьями и выступающими ключицами, с отросшей копной непослушных волос… но с печальной мудростью в глазах и мягкой грустной улыбкой. На эту улыбку невозможно спокойно смотреть, потому что хочется плакать, и Солнце не хочет знать, что именно заставило бывшую ученицу так улыбаться. У каждого в жизни есть моменты, которые не хочешь вспоминать. Обычно ему Тсунаеши так не улыбалась, рядом с ним она становилась живой и почти счастливой и смеялась все так же ярко. Сейчас, у окна, в тусклом свете ночника стоит усталая, очень многое пережившая женщина с жесткой складкой между бровей, зябко кутающаяся в шаль. Она выглядит на свои двадцать восемь. - Не думала, что именно ты на такое способен, - Небу больно. Небо хочет плакать, хочет разодрать в кровь костяшки пальцев о ближайшую стену, но не может, а потому лишь чуть заметно поджимает губы, пустыми глазами смотря на едва заметные звезды. – Скажи, это того стоило? – прямо, без прикрас. Разочарованно. - Вы получили меня правящую Вонголой, меня вставшую во главе мафии… Меня жертвующую за вас жизнью снова и снова… Это стоило того, чтобы десять лет спать с не привлекающей тебя женщиной и играть перед ней влюбленного идиота? - Тсуна, я… - Не надо. - Шатенка смотрит жестко и остро, цепко. Щурится, словно кошка и морщит нос. – Не оправдывайся. Не заставляй меня еще сильнее разочаровываться в тебе. Я считала тебя другом. – Реборн прикрывает глаза, признавая за Савадой право на злость. Потому что он прекрасно знал, что несмотря на кучку неорганизованных хранителей рядом доверяла полностью Дечимо только ему. Не любила, нет. Она никогда не говорила таких глупостей, слишком опасно для мафии, но доверяла и вполне спокойно отнеслась к нему в своей постели. А еще с ней было тепло. Тепло просыпаться по утрам, утыкаясь в пушистую макушку, тепло видеть улыбку на сонном лице и получать свою чашку кофе, пахнущую чуть ощутимо лимоном… тепло приходить вечером или даже ночью и валиться в кровать и чувствовать, как нежные руки снимают галстук-удавку и остальную одежду, и массируют плечи и спину… Тепло от того, что на следующий день Тсуна не задаст ни вопроса, только улыбнется понимающе и все так же безнадежно уголками губ, как улыбалась, прощаясь с обычной жизнью, и пожарит ему яичницу… - Я всегда считала тебя человеком чести… - наконец говорит Десятая. – Человеком с моральными принципами и определенными понятиями. С первого дня я была уверена, что есть черта, которую… ты никогда не переступишь. Глупо, особенно в мире мафии. Но именно поэтому я верила тебе больше, чем всем остальным. Убирайся. – Не так, как представлял себе бывший Аркобалено, когда получил от Девятого задание – влюбить в себя дурочку Тсуну и уговорить ее взойти на место Главы. Не так, ведь тогда киллер думал, что она будет кричать, биться, плакать в конце концов. Тогда ее можно было бы уговорить остаться, уверить, что она ему дорога и прочие глупости. Но что делать под пронизывающим, ожидающим чего-то взглядом? Что делать, когда вместо ярости злость и разочарование... презрение, когда тебя ненавидят холодной взрослой ненавистью? Что делать, когда ученица превзошла своего учителя и отменно скрывает свои эмоции? – Я прошу тебя, уйди, Реборн. – Савада подходит к столу, который, можно сказать, стоит между ними, достает из ящичка пистолет, снимает с пальца кольцо Неба, рассматривая оранжевый теплый цвет, и кладет и то и другое на стол. – Забирай это и уходи. Скажи Тимотео, что я больше не Десятая… - И тихо, скорее всего просто для себя самой, сжимая пальцами тонкую светло-розовую шаль. – А знаешь, дедушка Джотто, это кольцо, чтобы ты не говорил, не принесло мне счастья, так же, как и тебе… И, наверное, сейчас, задумчиво прикрыв глаза и чуть приподняв уголки губ, Тсунаеши заставляет Реборна вспоминать тот день, когда шатенка пришла к нему после снятия проклятия. Она заглянула неуверенно, светло-светло улыбнулась, отчего внутри потеплело и сказала, что надеется, что теперь, когда ее обучение закончено, а с него сняли проклятие, они смогут стать друзьями. Солнце почти понимает презрение в карамельных глазах и страх, безысходность за слоем льда, которые можно только угадывать. Понимает, потому что тогда, маленькая девочка подарила ему всю себя, свое сердце, которое он бездарно потерял. Доверие, хрупкое и такое искреннее. Тсунаеши всегда его понимала и принимала любым. Они были одинаковые. И за множеством любовниц, за распущенными речами, даже за его желанием затащить ее в постель, Дечимо прекрасно видела спрятанную в самом сердце боль по единственно важной и когда-то потерянной. Так же, как и он видел это в ней. И она приняла это. Глупое маленькое Небо приняла все, что он мог ей дать, удовлетворившись ролью любовницы, к которой он заваливался время от времени, в перерывах между заданиями и ни разу не попыталась возмутиться, хотя киллер и знал, что он единственный ее партнер. И сейчас видя на ее лице все такую же понимающую улыбку, за которой прячутся слезы, осознавая, что пройдет пара недель, месяцев, лет, и она простит ему даже обман, даже выдуманные чувства и отношения, Реборн с испугом пытается понять, когда видение погибшей Луче заменила солнечная улыбка Савады, когда любимыми стали карие с янтарем глаза, затмив синие, когда кофе стал предпочтительнее фруктового чая с шоколадным печеньем, а провести хотя бы один вечер на неделе в постели с Тсуной – обязательным условием хорошего настроения. Когда же… Когда он успел полюбить усталые глаза со стариковской мудростью в глубине и вечно дергающиеся руки, тоску, погребенную под новой жизнью и работой? Когда ему стало важно ее мнение? Из-за чего так вышло, что сейчас невообразимо больно в груди, так же, как ей? - Я люблю тебя. – слова вырываются против воли. Единственная истина и единственный ответ на все мучающие его на данный момент вопросы. Простая констатация факта. И, оказывается, что он уже давно действовал не по приказу Тимотео… но… - Как же я ненавижу тебя сейчас. – Тсунаеши, закидывает голову к потолку, пытаясь сдержать набегающие к глазам слезы. – Ненавижу сильнее, чем, когда узнала обо всем этом. Не ври мне, Реборн, не надо. Я прошу тебя. Забери кольцо и иди… Возвращайся к обычной жизни, иди к Бьянки… Думаешь, я не знала, что ты все еще с ней спишь? Конечно знала! Только уйди, наконец, Реборн! – И ей так больно, так больно, что он соглашается. Отрывается от стены, проходит три шага до стола, крепко обнимает свою Тсуну, даже не пытающуюся вырваться и вдыхает пряный сладкий запах апельсинов и чего-то еще, преследующий ее по жизни. Аркобалено хочется сказать, что он изменится, что все ради нее сделает, что его чувства, это давно не приказ, но… Сейчас он как никогда ясно видит насколько же выматывает Небо новая жизнь. Как тяжело ей оставаться Десятой и улыбаться Хранителям, заботиться о них, прятать себя настоящую за маской холодности и высокомерия. Это ломает, это убивает. Солнце видит, как мучительно больно изо дня в день притворяться, как тяжело забыть мечту о маленьком домике в глуши, добром муже и нескольких детишках… Реборн даже согласен, что такая жизнь гораздо больше подойдет Саваде, а потому… Потому он обнимает ее крепче, целует в висок, чувствуя на губах соленые, все-таки пролившиеся слезы, заглядывает в глаза, понимая, что еще немного, и она согласится остаться и никуда не уходить, ломать себя в угоду им… и решает впервые в жизни сделать что-то не для себя, а для другого человека, чтобы она не умерла так, как Луче. - Прости меня, - глаза Тсунаеши все еще теплые, если заглянуть в глубину. – Прости, что я такой идиот. Я люблю тебя, - впервые не скрываясь, так, как и хочется. Сказать, потому что понимаешь, другого раза уже не будет, а она должна знать. И Дечимо что-то чувствует, позволяя на миг страху заполнить зрачок и вцепляется пальцами в черный неизменный пиджак. – У Вонголы будет новый Глава… А Савада Тсунаеши умрет. Ты ведь знаешь, как спрятаться так, чтобы не нашли, верно? В конце концов у тебя в хранителях сильнейшие Облако и Туман, а в должниках сам Бермуда… Прощай, Тсуна… - Реборн легко касается губами лба девушки, растрепывает ей волосы, как делал когда-то, когда она была маленькой и глупая ложь еще не испортила их отношения, берет шляпу, поправляя оранжевую ленту и опускает ей на голову. Больше они ничего не говорят, просто смотрят друг на друга еще пару минут, запоминая мельчайшие детали: робкую удивленную улыбку в уголках губ и счастливые искорки в карих глазах, легкую небрежность иссиня-черных волос, застегнутую до самого горла желтую рубашку, печаль и тепло в черных глазах, невысказанную просьбу простить. Оба знают, что это прощание, что они больше никогда не увидят друг друга, что сейчас решилась их судьба. Небо качает головой, вкладывая в мозолистую теплую руку своего бывшего репетитора фотокарточку, где восемнадцатилетняя она повисла у него на шее весело смеясь. Единственный их совместный снимок и искренне ей любимый, но она знает, что у Реборна нет даже этого, поэтому отдает без всякого сожаления… Тсунаеши слишком мудрая, и она видит все, даже то, что он пытается скрыть. Она читает его, как открытую книгу… Но чувствует, что пытаться переубедить лучшего киллера человечества глупая затея. - Прощай, Реборн. - Прощай. – Солнце понимает, что делает все правильно, так, как нужно. А чувства… Что ж, ему никогда не везло в любви. Это очевидно.