Ёлки-палки, Монолит

Декабрь заканчивается, а с ним и старый год. Ах, эта зимняя истерия! Скучные улицы оживают, обвешиваются мишурой и фонариками. Всё сияет, шуршит, слепит глаза. Всё так празднично, весело и маняще. Люди мечутся в поисках сластей и деликатесов, шампанского и мандаринов, подарков и нарядов. И, конечно же, ёлок. Суматоха, толкотня, буза. Но это всё на Большой земле, а в Саркофаге тихо и благообразно. В одно и то же время меняются часовые, в строго отведённые сроки выходят дозорные патрули. Каждый монолитовец назубок знает расписание сна, еды, молитв и работы. Им не нужны праздники, потому что служение Монолиту уже праздник. Пусть одиночки украшают свои схроны жиденькими китайскими гирляндами, пусть торговцы лихорадочно запасаются водкой, а лидеры группировок загодя обдумывают наказания для провинившихся, ушедших в самоволку, напившихся на посту бойцов. Новогодняя истерия не затронет секту «Монолит», нет, друзья. За исключением, может, одного безымянного новичка. Новичок был юн. Не в плане возраста, а по количеству прожитого в Зоне времени. А уж в «Монолит» и вовсе вступил недавно. Так-то ему под сорок уж было, но к строжайшей дисциплине парень ещё не привык, да и от Большой земли насовсем пока не отрёкся. Осталась, тлела в нём искра сентиментальности, что под Новый год в каждом из нас разгорается в неконтролируемый пожар. Мы вдруг изо всех сил начинаем возлюблять ближнего, чего не делали за целый год ни разу. Мы уступаем места в общественном транспорте, переводим старух через дороги и даже – с ума сойти! – улыбаемся незнакомым людям и дружески с ними болтаем. Да, это всё пожар нерастраченной за год сентиментальности. Она-то и толкнула под пятую точку новичка-монолитовца тем роковым утром тридцать первого декабря. Поблизости не было ни общественного транспорта, ни старух, жаждущих перейти дорогу. А сентиментальность требовала выхода всё настойчивее, ещё немного, и парня попросту разорвало бы от избытка чувств. Сначала он пробовал поздравлять братьев по вере, но те шарахались и смотрели на него, как на идиота. Тогда новичку пришло в голову, что Саркофаг просто необходимо украсить ёлкой. Вон в том уголке справа от великого Монолита, сразу за кольями с оскалившимися черепами ёлка будет смотреться особенно привлекательно. Парень вооружился автоматом и ножовкой и отправился в Рыжий лес. Утреннее небо полыхало северным сиянием такой силы, что ныло в груди. Трамплины приглушённо хлопали, вздымая фонтаны снега. Карусели и воронки вились белоснежными смерчами и вежливо кланялись монолитовцу. Снежинки, искрясь, ложились на его обветренную морду и трепетно таяли. Ёлки в Рыжем лесу изо всех сил прикидывались сирыми и убогими, но эти оранжевые мутанты монолитовца интересовали чуть менее чем никак. Согласитесь, нет большей нелепости, чем оранжевое новогоднее дерево. Новичок внимательно осматривал каждую ёлку и брёл дальше. За его спиной ели с облегчением расправляли ветки и благодарили судьбу за свой креативный цвет. Сентиментальный монолитовец уже готов был отчаяться, как вдруг оно! Монументальная красавица ель высотой 99,9 метров с пышной голубовато-зелёной хвоей и тяжёлыми лапами. Она тихо дремала, укутанная снегом под аномальным небом Зоны. Наверное, поэтому прикинуться бревном не успела. – Вот это мой размерчик! – сказал новичок и полез на дерево. Всю ель пилить и тянуть из лесу было немыслимо, а вот верхушку обкорнать самое оно. В глазах монолитовца полыхал алчный огонь, ножовка зловеще дребезжала. Древесный ствол был хаотично обмотан какими-то проводами, и парень нетерпеливо их оборвал, чтобы не мешали. Примерно на середине пути пришлось повесить на ветку автомат, ремень которого цеплялся за сучья и мешал подъёму. О, какой вид открывался с верхушки лесной красавицы! Не такой захватывающий, как, допустим, с загоризонтной РЛС, но тоже вполне себе. Правда, любоваться красотами монолитовец не спешил, потому что пилить дерево, сидя на дереве, не очень удобно. Кто не верит, попробуйте и убедитесь. Как бы там ни было, но постороннее шевеление под своей ёлкой новичок всё-таки уловил. Он бросил почти спиленную макушку и всмотрелся внимательнее в происходящее внизу. Это был вояка, пригнувшийся рядом с деревом и наблюдающий за передвижениями своих коллег. Монолитовец аж задохнулся от подобной наглости. Мыслимо ли – вояки настолько охренели, что затеяли очередной разведывательный рейд прямо в канун Нового года! А как же волшебство, ожидание праздника, традиции, семейные ценности и самое главное – свобода ни хрена не делать, коей мы пользуемся с большим энтузиазмом? Монолитовец извлёк ПДА, чтобы вызвать карательный отряд соклановцев, но сначала следовало произвести учёт вражеского личного состава и обмундирования. Он чуть наклонился вперёд, но, к сожалению, забыл, что дерево надпилено больше, чем наполовину. Сухой треск ломающейся древесины в тихом, заснеженном Рыжем лесу прозвучал подобно пулемётному выстрелу. Вояка под деревом дёрнулся всем телом и перекатом ушёл в сторону, а на его место приземлился сентиментальный монолитовец с елью в обнимку. К великой досаде новичка реакция у вояки оказалась намного быстрее его собственной. Не успел парень оправиться после приземления, как был схвачен, пленён и даже попран ногами. Ёлку у него, естественно, отобрали. Немного придя в себя и выплюнув еловую хвою, набившуюся в рот при падении, монолитовец услышал, как вояка вызывает подкрепление. Всё произошло так быстро и ошеломляюще, что казалось нереальным. Рыжие ёлки злорадно наблюдали, явно наслаждаясь зрелищем. Подкрепление себя ждать не заставило. Бодрой рысцой из ельника прискакал небольшой разведотряд во главе с молодцеватым, типичным таким командиром-батей. Солдаты окружили коленопреклонённого монолитовца и его ёлку, а батя взялся прохаживаться взад и вперёд, время от времени отвешивая пленному сокрушительные поджопники. – Ну, и откуда эта морда сектантская? – вкрадчиво осведомился он. – С неба, товарищ командир, – гордо отрапортовал пленивший монолитовца вояка. – Отставить шуточки! – рявкнул командир. – Вы не в театре, товарищ солдат. Доложить по существу. Солдат покачнулся, но не отступил. – Честное слово, товарищ командир. Сверху ка-ак треснет! Я в сторону – хоба! А он вж-ж-ж, – солдат довольно натурально изобразил голосом падением авиационной бомбы, – ба-бах! Я его – хвать! И тебя вызвал. – Вас, – задумчиво поправил командир. – Нас, – послушно согласился солдат. Батя прошёлся, занёс тяжёлый сапог, чтобы снова пнуть пленника, но тут заметил ёлку. – А это откуда? – бдительно спросил он. – Не могу знать, – ответил солдат. – С нею доставлено. В смысле, приземлился. Достаточно было беглого взгляда на зверски обчекрыженную ёлку, ножовку, повисшую на ветке и измаранного смолой монолитовца, чтобы сопоставить два и два. – Та-ак, – опасным тоном сказал батя. – Мало того, что эти морды сектантские стреляют в кого попало, а попадает во многих. Мало того, что они приводят в негодность боевую технику и большие человеческие жертвы, так ещё и лесистые насаждения уничтожать взялись. Это им будет чревато боком. – Так! Точно! Товарищ! Командир! – бодро рявкнули солдаты, выкатив глаза от усердия. Монолитовец понял, что поджопники вояки были цветочками, и сейчас будет очень больно. Он начал молиться: – Благодарим Тебя за то, что раскрыл слугам… – Молчать! – в бешенстве заорал батя и отвесил ещё один пинок. – Сейчас я буду зверствовать! Выполнить обещанное военному помешал карательный отряд. Правда, не монолитовский, а «Долга». Более привычные к условиям Зоны, чем вояки, они появились весьма неожиданно, словно из-под земли. – Какого хрена? – громыхнул командир должников, по виду – командир-батя дубль два. – А шо за нах? – ответил на приветствие бравый вояка. Оно и понятно – долговцы и военные друг дружку всячески поддерживали и всегда понимали с полуслова. Если перевести на гражданский язык, разговор звучал примерно так: – Здравствуйте, уважаемый военный. Как ваше здоровье? Что вы здесь делаете, если вы не против такого вопроса? – Приветствую вас, уважаемый долговец. Мы выполняем боевую задачу, и, смею надеяться, вам это ни капельки не мешает. Можем ли мы чем-то быть полезными вашему клану, скажите, молю. В таком вот аспекте. Но военные любят всё-всё зашифровывать, поэтому разговор и сократился до нескольких слов. – Какая-то крыса проникла в наш схрон, – должник не без усилия перешёл на условный гражданский. – Надеюсь, это не вы, а то я буду зверствовать. – Нам ваш схрон, как шлагбауму валенки, – ответил вояка и двинул сапогом монолитовца. – У нас тут пленный, а вы мешаете его допрашивать. Долговец не сдавался. – Сработала сигнализация, – настаивал он, – а подключена она была к этой ели… Тут он осёкся, рассмотрев сбритую макушку, ножовку на ветке и связанного монолитовца. Багровея, долговец шагнул вперёд и врезал тяжёлым ботинком по его многострадальному заду. – Ах ты, хлюздапёр монолитовский, морда сектантская, нашу сигнализацию поломал! – Ещё и насаждение уничтожил, – с удовольствием поддакнул один из солдат. Несколько мгновений долговец боролся с собой и всё же смог немного укротить жажду убийства. – Мы его забираем, – сказал он. – Будем судить справедливым судом по закону Зоны. А потом казним. Потом он озомбенеет, оживёт, и мы его казним ещё разок. Должник в предвкушении потёр руки – будет теперь чем заняться в праздники. Он прицелился и дал ещё одного поджопника пленному, но, честно сказать, напрасно. Худощавый зад сектанта отёк, приобретя округлые формы, и напрочь потерял чувствительность. Командир военных с такой постановкой вопроса был решительно и нецензурно не согласен. Дарить такого ценного пленника «Долгу» даже на Новый год было бы излишним роскошеством. А если те будут настаивать, батя готов был устроить им адские боли в области человека и личности. Неизвестно, до чего договорились бы вспыльчивые командиры, спор прервала автоматная очередь и крик: – За Че! Ну, что сказать. Появление свободовцев было настолько очевидным, что даже смешно удивляться. Куда бы ни выдвигались отряды «Долга», всегда на почтительном расстоянии их сопровождали лазутчики «Свободы». Ну, и наоборот, конечно. А тут, увидев, что «Долг» и военные ругаются из-за чего-то интересного, свободовцы естественно решили напасть и экспроприировать предмет конфликта. Что бы там ни было, в хозяйстве всё пригодится. При первых выстрелах монолитовец с облегчением повалился мордой на свою спиленную ёлку и почти скрылся из виду, только опухший зад вызывающе торчал из снега. Вокруг бегали, матерились и изо всех сил воевали несколько десятков человек. Время от времени кто-то спотыкался о торчащую задницу монолитовца и посылал в его сторону злобные проклятия, но парня это нисколько не волновало. Он был островком спокойствия и безмятежности в этом жестоком мире. Монолитовцу больше не хотелось Нового года. Сентиментальность тоже как-то попустила. Хотелось тихо скончаться и войти в тень великого Монолита с призраком спиленной ёлки на плече. Ну а что, не выбрасывать же её теперь. У великого Монолита, очевидно, были другие планы на этот счёт. К перестрелке присоединился карательный отряд. На этот раз монолитовский да ещё и с самим Хароном во главе. Тоже ожидаемо. Когда практически у тебя в огороде начинает шуметь и безобразничать толпа народу, то, безусловно, надо пойти и разобраться. Появление соклановцев новичку облегчения не принесло, наоборот, желание опочить только усилилось. А при виде Харона и вовсе стало нестерпимым. Со страху даже чувствительность к пятой точке вернулась, и вдобавок обуяли её смутные и нехорошие предчувствия. Монолитовцы привычно и сноровисто разогнали дебоширов, дав по ним такой фейерверк, что дух вон. Если кто и ушёл живым, то даже смотреть в сторону Рыжего леса не мог без судорог и энуреза. Новичок неубедительно прикинулся трупом. Сапог, впечатавшийся в его зад через пару мгновений, он узнал сразу. Даже смотреть не понадобилось – это был сам Харон. Перекувыркнувшись несколько раз и едва не свернув шею, монолитовец резво поднялся и замер навытяжку. У Харона был талант активировать в подчинённых скрытые резервы. – Который год одно и то же, – горько молвил Харон. – Обязательно найдётся какой-нибудь кретин-язычник, который потащится пилить ни в чём не повинные деревья и оставит без охраны великий Монолит. Охраны у великого Монолита на самом деле было до чёрта, в этом ещё Меченый в своё время убедился, но перечить Харону было дурным тоном. Новичок слушал и мечтал растечься кучкой дерьма под справедливым сапогом командира. – Сегодня ты наряжаешь ёлку, завтра водишь хоровод, а послезавтра рассказываешь противнику наши военные тайны. Харон выдержал театральную паузу. Новичок съёжился. – В стихах! Новичок упал на колени. – С табуретки! Новичок зарыдал, биясь головой о сапог Харона и умоляя прекратить его ничтожное существование. Харон немного помолчал, позволяя бойцам проникнуться моментом, ибо воспитательный эффект этого зрелища был просто потрясающим. – Нет, – наконец, сказал он. – Ты будешь живым напоминанием каждому, кто решит шастать по лесам и портить ёлки. Всё, возвращаемся. – А что делать с этим деревом, владыка Харон? – почтительно спросил один из карателей, указывая на спиленную макушку. – Ко мне в кабинет, – распорядился владыка дрогнувшим от новогодней сентиментальности голосом. – Не выбрасывать же. Он уже предвкушал, как развесит на пышных еловых ветках дешёвую китайскую гирлянду.