Три птицы в стеклянной клетке

Глава 1. Время действия — ночь

I've seen dark before, but not like this This is cold, this is empty, this is numb У него не было сил смотреть на покорёженный корпус лидера и наставника, но он все равно остатками силы воли заставлял себя находиться здесь. На искре было пусто и холодно, точно вместо голубого огонька там лишь осколок космического льда. Он знал, что такое война, но никак нельзя быть готовым ко всем её ужасам, даже если понимаешь их и трезво оцениваешь. А трезво оценивать Смоукскрин не умел. Да, конечно, в элитгвардии многому учили, и бездарей туда не брали, но опыт приходит с практикой, если удастся выжить на поле боя, но у него этой практики не было. Мехлинг раньше не знал, хорошо это или плохо. Сейчас же он разрывался между другими чувствами к своим наставникам: благодарностью и злобой. С одной сторонв, ему не дали увидеть дезактив, наверное, очень многих его друзей и товарищей, но сейчас Смоукскрин не был этому рад. Возможно, если бы его не отправили к Альфа Триону, он бы не принёс чёртов омега ключ на землю. Возможно, он не встретил бы Оптимуса, Балкхэда и всех остальных, возможно, он лежал бы сейчас уже многие ворны дезактив где-то на Кибертроне, но Син осталась бы жива, и Оптимус, последний из Праймов, не лежал бы сейчас перед ним, смотря в пустоту потухающими окулярами. Он не считал себя героем, который пришёл всех спасти, больше нет. В его шлем крепко вбили: ты — один из нас, и тут мы все равны. У Смоукскрина ушло много времени, чтобы это принять, и мехлинг заплатил за это слишком большую цену. Под гребными пластинами поселился могильный холод. Ему больше не хотелось смеяться, как раньше. The life I knew is over, the lights are out Hello, darkness, I'm ready to succumb Смоукскрину ещё никогда не было так паршиво, как сейчас. Он был здесь, в этой пещере, и не мог сделать ничего, чтобы спасти хотя бы Оптимуса. В элитгвардии обучали оказанию первой помощи, эти курсы были обязательны для всех обучающихся, и сдавать зачёт по ним тоже было нужно. И он сдал, как и все остальные, с отличием, но сейчас этого было мало. Он не военный врач, не полевой доктор, просто солдат из элитного корпуса. Их могли сколько угодно готовить лучшие воины, но нельзя научить всему. Смоукскрин смог немного подлатать Оптимуса, но этого было мало. Актив утекал из искры Прайма с невероятной скоростью, и чудо, что он смог продержаться столько времени, почти целый декацикл*. Смоукскрин не знал, нормально ли это или просто Оптимусу повезло, что он Прайм, ведь повреждения были тяжелы. Хотя то состояние, в котором пребывал лидер автоботов, нельзя было назвать везением. Оно было везением для всех автоботов во вселенной, но не для Прайма, и Смоукскрин лишь надеялся, что, пребывая в состоянии полу-стазиса, Оптимус не чувствует боли от всех своих ран. Искра Прайма затухала на окулярах, отнимая остатки надежды у юного бота. Он разбился, когда погибла Син. Из-под грудных пластин будто вырвали всё содержимое, оставив вместо него вращающиеся бензопилы Нокаута. Его разрывало изнутри, и кажды раз, стоило ему отвлечься, перед окулярами возникала картинка смеющейся человечки. И он не знал, что было хуже: видеть лицо мудрой и жизнерадостной напарницы или смотреть на обездвиженный корпус погибающего лидера, который своим существованием говорил: «Это не мираж, всё это было». Смоукскрин понимал, что-то поменялось. В нём самом, в мире вокруг, везде. Как будто оборвалась хрупкая нить, и упало, разбившись вдребезги, то, что она держала. Ему как будто разом провели перепрошивку всех систем, совершенно незаметно и случайно, без вреда для процессора, как это бывает обычно. Весь этот декацикл, в те моменты, когда не следил за состоянием Оптимуса, Смоукскрин думал о том, что было, и как-то внезапно он осознал все, что ему помогали понять товарищи. Анализируя своё прошлое поведение, он вдруг заметил, что делал огромное множество тех вещей, от которых сейчас приходит в ужас. У мехлинга не осталось гордости за свои поступки, лишь липкий стыд и горькое разочарование поселилось в его искре. Смоукскрин сидел, сжав шлем манипуляторами, и вспоминал, вспоминал, вспоминал все те месяцы на базе. На Кибертроне не было такого понятия, как месяц. Был Астроцикл, который состоит из шестнадцати декациклов, но эти значения не были равны тему, что использовались на Земле. Мех вдруг подумал, что их планеты очень похожи, ведь в одном Космоцикле было триста шестьдесят пять декациклов, как в человеческом году было триста шестьдесят пять дней. Конечно, космоцикл нельзя было назвать годом, такого понятия на Кибертроне не было. Да и если бы было, то возраст всех трансформеров, даже юнглингов младше него, исчислялся бы миллионами лет. Но это было странно, и считать все эти нули… Праймус упаси. Миллионы лет не были для трансформеров долгим сроком, для них время шло по-другому, не так, как для маленьких и хрупких людей. Хрупких, да… Раньше Смоукскрин не обращал внимания на то, что Син, Мико, Джек и Раф намного слабее их. Они были членами команды и воспринимались такими же крепкими, как и их кибертронские напарники. Конечно, у него была уверенность в том, что Мико, Син и Раф намного слабее Джека, но это он привёз с собой с Кибертрона, где к фемкам и спаркам, из-за их конструкции, относились более бережно, чем к мехам. Были, конечно, исключения, но, как говорят на этой планете, исключения подтверждают правила. Но люди были хрупки, Син говорила это столько раз, а ему удалось осознать это только после ее смерти. Смоукскрин скрипнул зубами и сильнее сжал шлем. Столько моментов он потерял, столько не понял и не спросил у погибшей напарницы. Пусть она говорила подозревать всех, он бы никогда не смог поверить в то, что она шпионка — слишком открытой была Син. I follow you around, I always have But you've gone to a place I cannot find На окуляры мехлинга навернулись слёзы. Он выучил это человеческое понятие от неё и, по правде, оно нравилось ему больше, чем кибертронское обозначение. Син многое рассказывала ему, когда он просил или выпадал подходящий момент. Она знала много и охотно делилась своими знаниями с напарником. Незаметно для себя самого Смоукскрин выучил названия всех самых ярких представителей земной фауны и где-то флоры, мог с точностью рассказать значения всех знаков дорожного движения, уверенно определял флаги самых приметных стран и свободно ругался на китайском. Наверное, до дня рождения Мико он один знал о том, что у Син есть флейта. Девочка иногда доставала ее, когда они ехали куда-то, и начинала играть. Иногда подыгрывала любимым песням, иногда выключала радио и играла сама. Син всегда была рядом, тихо и незаметно помогала и направляла, и сейчас, когда ее уже не было рядом, Смоукскрин понимал — она многому научила его, и, несмотря на то, что он был и сильнее и старше, напарница всегда относилась к нему, как к младшему брату. Оптимус попытался пошевелиться, из вентиляционных систем автобота вырвался странный щёлкающий хрип, и Смоукскрин поспешил помочь тому, кем восхищался. Прозрачные капли одна за другой падали на корпус последнего Прайма. Окуляры Смоукскрина застилала влажная пелена омывателя, а сам юный мехлинг сидел на коленях, уперев руки в землю, около еле активного наставника и плакал, сжимая и разжимая кулаки. Он был почти бессилен, все, на что его хватило — найти в самом дальнем уголке базы остатки кубов с энергоном и принести их сюда, чтобы Оптимус мог иметь надежду на восстановление. Но этого было мало. Он не был Рэтчетом, который залатал бы лидера за несколько джооров, и не был Син… — Син… — он плакал, по-человечески плакал от безысходности и боли, царящей в искре. Оптимус умирал, веселая и добрая напарница, которая могла найти выход из любой ситуации, отправилась к великой искре, и ему не было туда дороги, ведь Син возложила все на их плечи. Дрожь снова пробила схемы, когда он в очередной раз осознал: её нет. Она больше не пошутит и не пояснит ничего, он не получит больше ее тихой поддержки, теперь он один. This grief has a gravity, it pulls me down Когда погибла Син, он просто это… увидел, но не понял. Каждый орн после этого ему мерещилась девочка, он оборачивался и не находил позади себя никого, только каменные своды пещеры. Голубые блики его же окуляров и энергона виделись ему длинными голубыми волосами, которые Син так редко распускала, обычно держа в хвосте или тугой косе до лопаток. Ему не хватало сил принять то, что девочки больше нет, хотя он и понимал это. Каждый раз, когда он вспоминал те мгновения на Кибертроне, в которых напарница ещё была жива, Смоукскрин лишь причинял себе боль, но не принимал ту простую и жестокую истину: Син больше нет. И вот сейчас, под конец первого декацикла с разрушения базы, он наконец смирился. Кусок старой военной куртки, которую так любила Син, лежал теперь под грудными пластинами, прямо у камеры искры. Там, на Кибертроне, он видел, как, падая на металлическую поверхность планеты, догорали голубые пряди оторванных взрывом волос. Казалось, вместе с такими родными и всегда мягкими прядками что-то сгорало и внутри Смоукскрина. Как будто вместе с ними он падал на землю. Сил бороться не было. Он вернулся на базу, нарушив приказ, повинуясь какому-то неведомому инстинкту. Наверное, тогда его искра ещё сохранила повадки того беззаботного юнлинга, каким Смоукскрин был до того, как потеря подруги открыла ему окуляры. Но сейчас он не знал, что делать; мех был готов сдаться, оставить все, и единственное, что не позволяло ему этого сделать — живой, пусть и с трудом, Оптимус Прайм, находящийся рядом, и завет Син. И этот груз лежал на его плечевых артикуляторах дезактивированными корпусами всех соратников автоботов. Он бы сдался, к Юникронам бросил все, сломался, если бы не ответственность за актив Оптимуса. Он никогда не простит себе, если оставит его просто так, не отдав все силы в попытках спасти. Смоукскрин не был героем и уже не хотел им становиться. Кибертрон расставил все по своим местам. Люди называли это апатией и депрессией; сил бороться почти не осталось. Слышу все твои мысли, то, что нам близко, всё кувырком. Он знал, что сказала бы Син: «Вставай, ты же большой металлический чиртчирен! * И прекращай ныть, это мне в такой ситуации ныть можно, а ты работай!» Да, это уже было. Однажды они вместе с Бамблби и Рафом отправились на поиски чего-то, вроде бы энергона или очередного маяка Иакона, и Син завалило камнями. Она вытолкнула Рафа из-под созданного Старскримом завала, но сама выбраться не успела, а сосновый лес вокруг них загорелся. Дым заползал под камни, и девочка чуть не задохнулась, а Смоукскрин не знал, что делать: любая попытка разгрести завал обрушила бы камни окончательно, и Син просто раздавило бы. А девочка, как и потом, на Кибертроне, поддерживала друзей, смеялась и шутила. Тогда они узнали, что у Дарси в хвост встроен бур. Псинка проползла в небольшой разлом, расширяя его по ходу движения, и вытащила взмокшую, с трудом дышащую девочку на всеобщее обозрение. Рэтчет чуть не дезактивировал их всех прямо там за то, что не вызвали его на место происшествия, но сразу же прочистил Син легкие каким-то очень странным прибором и Стрим* резво улетела с базы на своём мотоцикле, отговорившись от интенсивного лечения необходимостью предупредить опекунов. Ее опекуны, наверное, даже не знают о том, что девочка погибла, с болью подумал Смоукскрин. Мехлинг не знал, как так получалось, но Син всегда понимала его настроение и умела найти слова, которые лучше всего повлияли бы на окружающих. Она говорила, как Оптимус, хотя было заметно — она не такая. Девочка как будто незримо менялась, когда начинала что-то объяснять, как будто становилась взрослее и приобретала твёрдый внутренний стержень. Смоукскрин запутался. В его процессоре смешались разные мысли, и он разрывался между ними, метался, не в силах найти себе места. Искра как сумасшедшая билась под грудными пластинами, сводя мехлинга с ума, корпус горел, и бот хотел бежать, подгоняемый непонятным страхом. Он был готов сорваться с места, активировать фазовый переключатель и унестись на бешеной скорости, лишь бы избавиться от той путаницы в голове, но от своих серво не убежишь. Элитгвардеец лежал на холодном земляном полу пещеры, раскинув руки в стороны. Слёзы высохли, и на фейсплее чувствовалась неприятная корочка, но Смоукскрин не обращал на неё внимания. Все было странно и непонятно, и некому было поддержать и направить его. Все перемешалось и спуталось в клубок, из которого не было выхода. Мехлинг сел и снова обхватил шлем манипуляторами. But a tiny voice whispers in my mind На секунду Смоукскрину показалось, что тёплая ладонь легко прикоснулась к его серво, но стоило открыть окуляры, мираж рассеялся, оставив после себя лишь ощущение родного тепла. Меху показалось, что знакомые голубые глаза смотрят на него из тени пещеры, но там никого не было, сколько он не приглядывался. Смоукскрин не мог понять, мерещится ли ему это, или невидимый призрак напарницы правда говорит с ним. Тихий успокаивающий шёпот звучал будто в самом его процессоре, разливаясь по корпусу тёплым умиротворением. You are lost, hope is gone But you must go on And do the next right thing Неясные слова были едва слышимы, и невозможно было разобрать, что шепчет певучий девичий голос, но ему и не нужно было это. Смоукскрин слышал поддержку, которую даровала ему ушедшая напарница. Несколько орнов назад ему казалось, что со смертью девочки ушла его последняя надежда на победу в этой войне. Син умерла для него после того, как он принёс сюда Оптимуса. Мехлинг обернулся спросить что-то у подруги и лишь тогда понял: ему не ответят. Спасая Оптимуса, он неосознанно считал, что Син рядом с ним, что она поможет и укажет путь, и, когда Смоукскрин понял, что эм-поле девочки пропало, его мир полетел к Юникрону. На него в полной мере обрушились воспоминания с Кибертрона, улыбка на лице подруги и ее влажные от слез глаза. Смоукскрину было тяжело, печаль всё ещё тянула его вниз, но тихий голос Син помог ему разглядеть путь, скрытый до этого густым туманом, белой пеленой на окулярах. Can there be a day beyond this night? Его искра замёрзла, будто скраплет в космической ловушке. Дорога видна, но она за крепкой стеклянной стеной, и не хочется ее разбивать, потому что страшно. Не хочется бланшировать на тонкой леске, где одни лишний шаг рушит всё. Син говорила, что те, кто следят за ними, говорят голосами дорогих людей, но когда шёпот смолк и пропало тепло, которое она дарила, Смоуксрин рухнул в ещё более глубокую бездну, и мысли нахлынули на него с новой силой. I don't know anymore what is true Всё, чем мехлинг жил раньше, внезапно оказалось хрупким цветным витражом. Оптимус Прайм не был всесильным бессмертным лидером, каким его считали ученики элитной гвардии Кибертрона. Сейчас Смоукскрин понимал, почему все учителя, и даже Ультра Магнус, однажды так упорно пытались вбить в их головы истории всех Праймов. Конечно, они знали о жертвах войны, но это все было так далеко, что, казалось, не может коснуться их самих, юных и смелых, полных энергии. Война, казавшаяся раньше игрой, возможностью проявить себя, стать героем, бывшая подарком судьбы, стала теперь худшим проклятьем. Чары силу теряют и превращают жемчуг в стекло Он собирал рассыпавшиеся осколки своей искры, но пелена перед окулярами спала. Смоукскрин не понимал, как могли Арси, Бамблби и Балкхэд смеяться и шутить вместе со своими напарниками, будучи участниками самых тяжелых сражений. И вдруг стали ясны все упреки Арси в его сторону, в сторону его глупого, детского поведения. Смоукскрин осознал, почему так сильно менялись товарищи во время боя. Эти маски — вера в то, что война закончится. Как пусто в душе без миражей, без волшебства И стоило ему увидеть всё это, могильный холод снова пробрался в искру. Там не было ничего, лишь только пустые воспоминания, без эмоций и чувств. Весь его мир, вся его жизнь терпела крах, шаг за шагом, кусочек за кусочком все проваливалось в глубокую бездну. Процессор болел от количества переосмысливаемой информации и, не выдержав, Смоукскрин громко закричал, выпуская на волю всё то, что пережил за этот декацикл. I can't find my direction, I'm all alone The only star that guided me was you И он снова лежал на полу, раскинув манипуляторы в стороны, и снова смотрел безучастным взглядом на однообразный свод пещеры. Холодная пустота осознания ушла, оставив после себя огромную усталость на искре. Оптимус провалился в стазис несколько орнов назад, и Смоукскрин был совершенно один. Юникроново разбитое мировоззрение ударило по нему с самой неожиданной стороны, с той, откуда он удара не ожидал. В его активе все самые яркие воспоминания оказались связаны с Син. Все, кроме двух, но поступление в гвардию и прибытие на Землю все равно не могли конкурировать с голубоволосой девочкой. Мехлинг сам не понял, как так получилось, но Син поселилась в его искре и вдруг стала тем, за что он боролся в этой войне. Я, я не один, но без тебя просто никто. Пепел легок и светел, я не заметил, как время прошло. Девочка, человечек, хрупкая, нежная и веселая любительница взрывов унесла с собой к Праймусу часть его самого, забрав огромную часть искры Смоуксурина безвозвратно. Часы, встроенные в систему, вывели перед окулярами надпись: прошло полтора декацикла с разрушения Омега Замка. How to rise from the floor? But it's not you I'm rising for Just do the next right thing Возможно, пора было двигаться дальше? С трудом мехлинг поднялся и заметил на одном из сталагмитов голубую фигурку в порванной куртке, но стоило ему моргнуть, и видение пропало. Син не ждала его, не смотрела с улыбкой на то, как он поднимается. Казалось, был слышен треск стекла. Смоукскрин понял — Син умерла, чтобы они могли бороться. Если раньше жертва девочки казалась просто вверенной им ношей, то сейчас она перестала ею быть, трансформировалась во что-то большее. Даже погибнув, она все равно продолжает учить его, понял вдруг Смоукскрин. Take a step, step again It is all that I can to do The next right thing. «Сложнее всего сделать первый шаг» — сказала однажды Син, и сейчас Смоукскрин понимал, что она имела в виду. У него не было больше целей, но он должен был попытаться спасти Оптимуса, потому что тот был единственной оставшейся надеждой. I won't look too far ahead It's too much for me to take Наметив себе цель на ближайшие орны, Смоукскрин старался не думать о том, что он будет делать, когда соберётся вся команда. Он был ещё не готов принять потерю напарницы, но сейчас от него этого никто и не требовал. But break it down to this next breath, this next step This next choice is one that I can make Пока он просто опустил боль в самое дальнее место своей искры, чтобы суметь помочь Оптимусу, ведь это мог сделать сейчас только Смоукскрин, других рядом не было. So I'll walk through this night Stumbling blindly toward the light And do the next right thing Всё, что ему оставалось сделать, это вырваться из оков скорби и печали, позволив иным чувствам заполнить искру хотя бы на время спасения Оптимуса. And, with it done, what comes then? When it's clear that everything will never be the same again А потом он разберётся, что делать. Син говорила, что у них есть друзья и была шлаковски права. У них есть друзья, боевые товарищи, и они помогут. Но для Смоукскрина также было ясно, что тем, кем он был до встречи с Син, он не станет уже никогда… Then I'll make the choice to hear that voice And do the next right thing