I bet my life

Тайлер стоит на пороге его дома и протягивает коробку в подарочной упаковке — жёлтый и розовый создают уродливую праздничную комбинацию. Джош смотрит то на обёртку, то на Тайлера — и не верит, блядь, своим глазам. * Тайлера не было дома три с лишним года. Дома — не только у Джоша. Дома — в Колумбусе. Тайлера не было дома три с лишним года, и дом отвык от него, дом отпустил его на все четыре, дом смотрел на него с экранов телевизоров и каждый раз, чертыхаясь, желал всего самого наилучшего. Джош не знает, что сказать: звуки тупо не складываются в слова и оседают где-то в горле — неразличимое [ч] чертит в глотке черту. Вместо «что» Джош, возможно, хочет сказать «какого хуя?», но не говорит ничего. Тайлер всё ещё стоит на его пороге, всё ещё протягивает подарок. Жёлтый фонарь за его спиной подсвечивает крупные снежинки. — С наступающим новым годом, Джош, — хрипит Тайлер и смотрит на него, как котёнок, найденный в сугробе. — И прошедшим рождеством. Джош ненавидит этот взгляд. Джош знает его, о, Джош знает эти карие глаза наизусть, он знает каждое движение Тайлера и знает, насколько оно фальшиво. — Новый год — новый я*? Дан находит в себе силы ухмыльнуться и захлопывает перед носом Тайлера дверь, не растрачиваясь на прощание. Руки трясутся, но Джош уверен, что его просто неудачно просквозило. Сердце стучит где-то в горле — но это кофе. Телефон вибрирует в кармане — и это Тайлер. «у меня дома пусто, и родители не отвечают на телефон. я проебал ключи ещё год назад» Джош морщится. Тайлер — мерзкий и отвратительный, Тайлер — токсичный, и Джошу он не нужен. Джошу всё равно. Ему всё равно. «Похуй», — пишет Джош и отключает вибрацию. Имбирное печенье от Эбигейл становится сухим и безвкусным. * Тайлер уехал целых три года назад. Он бросил всё: родителей, братьев, сестру, старый телефон, учёбу и работу. Он бросил Джоша. Тайлер сел в свою машину ранним утром в ноябре, пока восход ещё красно горел тонкой полоской, и уехал из города. И ни разу за три года не возвращался обратно. * Джош сидит в кафе вместе с Эшли, когда мужчина за соседним столиком шуршит газетой. С ломких страниц на Джоша смотрят буквы, легко складывающиеся в «Hometown». С ломких страниц на Джоша смотрит Тайлер. Эшли прокашливается и тихо уточняет: — Он вернулся в город? Джош молчит с минуту, но заставляет себя ответить: — Понятия не имею, о ком ты говоришь. Эшли поджимает губы. * Тайлер разговаривал с ним лишь однажды после того, как решил покинуть город, и Джош хотел бы забыть этот разговор. Именно поэтому он помнит каждое слово. Джозеф позвонил ему вечером с незнакомого номера спустя месяц после своего отъезда. Джош думал о Тайлере ежедневно и знал, кого услышит, когда ответит на звонок. Джош не хотел отвечать, но — Да? — Хей. Тайлер звучал разбито, его голос непривычно хрипел, и Джошу пришлось приложить все усилия, чтобы не расспросить в подробностях, что случилось и в порядке ли он. Несколько минут Джозеф просто молчал в трубку, и Джош слушал его дыхание и фоновой шум: было похоже, что Тайлер куда-то едет, вдалеке кто-то негромко переговаривался. Играло радио. Джош знал, что в машине Тайлера нет магнитолы. Он ждал извинений или объяснения, но не получил ни того, ни другого. — Я… Я предупреждал, Джош. Джошу казалось, что он заполнен яростью до самых краёв: он не заслужил такого отношения к себе, он не заслужил быть брошенным без всяких объяснений. Тайлер не мог променять его на кого-то. Дан думал об этом каждый день и каждый день всё больше в этом разубеждался. Может, он и правда заслужил. Может, Тайлеру лучше с кем-то, чем с ним. Может, всё то, что долгими годами выстраивалось между ними, оказалось карточным домиком, и Джозеф снёс его без мук совести и тяжёлых размышлений. — Ты… что? — Предупреждал. Я сказал тебе, что мы больше не увидимся. — Это было строчкой твоей песни. — Я никогда не вру в песнях. — Ты врёшь прямо сейчас. — Я никогда не вру в песнях, — Тайлер говорил тише, словно прикрывал телефон второй рукой. Джош только рассмеялся — горько и коротко. — Почему ты уехал? — Я хочу расти, Джош. Я не мог больше сидеть рядом с тобой и писать тексты на коленках, я хочу делать что-то масштабнее. Хочу, чтобы люди поняли меня. — Получается, одобрение незнакомой толпы для тебя важнее, чем одобрение твоих родных? Тайлер долго молчал, и Джош, прикрывая глаза, видел, как он жуёт губу и теребит свободной рукой шнурок на толстовке. Джош так хорошо знал Тайлера — и одновременно не знал его совсем. — Получается, так. — Удачи тебе, Тайлер. Не возвращайся. — Не вернусь. Береги себя, Джош. Тайлер отключил кнопочный телефон и выбросил его прямо под колёса чьей-то машины. Марк ни о чём его не спросил. Джозеф знал, что где-то в Колумбусе Джош медленно сходит с ума, но он пообещал себе никогда не возвращаться. Он пообещал себе приложить все усилия, чтобы ему никогда не пришлось возвращаться. Фургон увёз его в ночь. Где-то в Колумбусе Джош медленно сходил с ума. * Телефон Джоша разрывается от входящих сообщений. Это Тайлер, каждый раз Тайлер. Дан читает их только с экрана блокировки, не заходя в мессенджеры, и все сообщения словно складываются в ещё никем не написанную песню. Тайлер не врёт в своих песнях. Джош едет на работу и берёт с полок диски его группы, расплачивается за них на кассе, делая вид, что ничего не происходит. В кабинете он осторожно ставит первый альбом в магнитофон, оставшийся от прошлого владельца. Фортепианное вступление первой композиции бьёт и по нервам, и по воспоминаниям — Джош не может сказать наверняка, была ли мелодия точно такой же, когда Тайлер играл её на своём старом синтезаторе, но Дан точно знает её. Джошу тревожно из-за музыки и совсем не по себе от голоса Тайлера — он выключает магнитофон, едва дослушав до середины. Пальцы подрагивают. Телефон на столе вибрирует. Джош не смотрит. * Тайлеру казалось, что он сможет получить любовь миллионов — и он смог. Это было гораздо проще, чем пробиться сквозь стены, которые выстроил вокруг себя Джош за эти несколько лет. Джозеф не винит его, но и попыток достучаться не бросает. Его зовут на интервью в родном городе, почта разрывается от предложений, а случайные ребята просят автографы на улице. То, что Тайлер Джозеф из группы Twenty One Pilots вернулся домой, знают даже те, кто не имеет отношения ни к фанатам, ни к Коламбусу. Тайлер с оглушительным успехом завершил тур, люди с разными акцентами по-странному произносили его имя на телевидении, фанаты слишком тесно его обнимали. Он останавливался в нескольких городах, но так и не приобрёл постоянную квартиру. За все три года Тайлер ни разу не тосковал по дому. Он не поддерживал связь с родными, и это не заботило его, пока Мэдди раз в месяц писала, что все здоровы. Тайлер не скучал ни по своей комнате, ни по знакомым улицам — он скучал только по Джошу, и это чувство (особенно первое время) убивало его изнутри. Он не знал, как с этим бороться. Джош был везде: в его голове, в текстах его песен, в его музыке и мыслях. Этого было недостаточно. Недостаточно было сталкерить его во всех соцсетях, недостаточно было сталкерить и его новую (уже бывшую) девушку заодно. Недостаточно было тихо делиться с Марком историями из их совместной жизни, недостаточно было и оправданий: сколько бы раз Тайлер не пытался перестать чувствовать себя виноватым, он не смог. Он виноват перед Джошем — до остальных дела не было. Тайлер хотел бы быть лучшим братом, хотел бы быть лучшим сыном, но в итоге хочет быть лучшим только для Джоша, и Дан не впускает его в свою жизнь ни под каким предлогом. До нового года осталось два дня. Подарок в уродливой упаковке мозолит Тайлеру глаза. * Джош слышит, как кто-то стучит во входную дверь его дома, и со вздохом встаёт с дивана: он устал, работа съела все негативные эмоции, но и добрые намерения забрала тоже. Дан смотрит в глазок и не видит ни души, зато под его ногами лежит белый не заклеенный конверт. Джош достаёт сложенную в несколько раз бумажку и читает: «я пообещал себе не возвращаться, был во многих странах и городах, но ни разу — даже мысленно — не возвращался к тебе. постоянно думал, но никогда не возвращался. я не сдержал обещание. мне жаль» Джош знает этот почерк и даже знает марку чёрной ручки, которой пользуется Тайлер — годы прошли, но мало что поменялось. Тайлер всё так же удачно рифмует строчки и всё так же кажется искренним — всем, кроме Джоша. Дан знает. * Тайлер не винил себя в том, что уехал из города в поисках понимания. («Славы», — шепчет его внутренний голос, и Джозеф с чистой совестью шлёт его нахуй). Буквально каждая вторая рекламка кричит, что пора поднять свою пятую точку с дивана и начать жить, но как только кто-то пытается это сделать, его настойчиво тянут вниз руки доброжелателей: очнись, полной жизнью на этой планете уже никто не живёт. Тайлер не хотел этого, не хотел слушать родителей, которые всегда знают, как лучше, не хотел выслушивать альтернативные варианты от Джоша — потому что боялся согласиться. С Джошем всё было сложно ещё до того, как Тайлер решил уехать. Они жили вместе какое-то время: год или почти год, — и это почти убило их отношения. Джозеф чувствовал, что теряет Джоша, и где-то глубоко внутри знал, что это его вина, однако никто не мешал ему убеждать себя в том, что он просто не может жить по-другому. Он не станет менять себя ради кого-то ещё. В конце концов, новое течение двадцать первого века — эгоизм, и Тайлеру это подходило. Тайлер стоит около дома Джоша в ночь тридцать первого декабря, переминаясь с ноги на ногу. Он звонит. Джош открывает дверь спустя минуту. Дан выглядит уставшим и обессиленным, и Тайлер знает, что является этому причиной, но не собирается ничего с этим делать. — Впустишь? Джош мотает головой из стороны в сторону и облокачивается о дверной косяк, складывая руки на груди. Тайлер мгновенно немеет. — Джош… — М-м? — Дай мне шанс. — Шанс на что? Оправдаться? Давай, Тайлер, я всё ещё не вызвал копов. Тайлер не смотрит Джошу в глаза, он смотрит на его колени в рваных джинсах. Где-то там Джош хотел сделать татуировку с его именем, и Джозеф не может не представлять. — Рваные джинсы в такую погоду никто не носит, — невпопад говорит Тайлер. — Если ты пришёл сюда читать нравоучения, почитай их своим фанатам — они оценят. Это бьёт — режет — по больному, и Джозеф морщится, находит в себе силы поднять взгляд и посмотреть Джошу в глаза. Чувство вины мажет по его щекам густым красным цветом, и Тайлер надеется, что света из дома Дана недостаточно, чтобы он заметил. Джош всегда замечал. Джош всегда замечает. — Я не умею устно разговаривать, ты же знаешь. Дан закатывает глаза, и это почему-то кажется таким по-домашнему родным, что у Джозефа всё тянет и мерзко болит в районе желудка. Тайлер Джозеф заслужил самой больной пощёчины в его жизни, но Джош всего лишь говорит: — Когда ты перестанешь прикрываться своими письмами, где-то в мире родится единорог. Тайлер бы посмеялся, но ему не смешно: он хочет то ли сбежать, то ли броситься Джошу на шею. Дан смотрит на него ещё несколько десятков секунд и уходит внутрь дома, не закрывая дверь. Тайлер перешагивает порог как можно быстрее, боясь, что Джош передумает. Тайлер перешагивает порог как можно быстрее, боясь, что он сам передумает. * У Джоша в гостиной развешаны цветные гирлянды, и Тайлер следит за ними так, словно видит их в первый раз. (Это гораздо приятнее прожекторов, верно?) Джозеф садится в кресло и теребит шнурки от толстовки. Куртка с ботинками брошены где-то в прихожей, сердце Тайлера колотится о рёбра, явно намереваясь их пробить — и прочие клише. Высмеивать штампы не так приятно, когда ты вдруг равен им с головы до пят. Джош ставит на журнальный столик две кружки (мятный чай, Тайлеру даже смотреть и принюхиваться не нужно) и кладёт рядом несколько шоколадных конфет. Дан садится на диван и берёт в руки чашку, но ничего не говорит и почти не шевелится. Он смотрит на Тайлера. Тайлер смотрит в пол. Джош продолжает молчать, и Тайлер совсем теряется. Он не знает, что делать: это не концерт, где он общается с тысячами, это знакомая гостиная и один человек, который знает Тайлера наизусть. Один человек, которого Тайлер знает наизусть. Джош не помогает. — Дашь салфетки? — тихо спрашивает Джозеф. Дан усмехается и снова уходит на кухню, возвращаясь с салфетками в руках. Он кладёт их прямо на подлокотник кресла, а потом, чуть наклонившись, залезает пальцами в карман толстовки Тайлера. Джозеф не дышит. Джош достаёт из кармана чёрную ручку и суёт её прямо в руки Тайлеру. — Валяй. Тайлер поджимает губы и что-то пишет на тонкой бумаге. Ему неуютно от выжидающего взгляда Джоша, и тот, словно читая мысли, утыкается в телефон. Возможно, Дан и правда читает его мысли. Он у него в голове. Тайлер кладёт на журнальный столик салфетку, и Джош берёт её в руки, пробегается глазами по буквам. «мне жаль» — Это я уже слышал. Прости, читал. Ещё что-то? Тайлер стискивает зубы и снова пишет, через несколько минут кладя новую салфетку на столик. Джош читает. «я лгал миллион раз, но сейчас говорю только правду: ты — во всём, что я делаю. мне жаль» — Тебе жаль, что я во всём, что ты делаешь? — Нет, мне… Джош, мне жаль, что всё так вышло. Дан сжимает переносицу пальцами. — Мне тоже жаль, но это не значит, что я готов разговаривать с тобой и дальше. Это даже не разговор, Тайлер. Мы будто ни разу не разговаривали о нас. О чём угодно, кроме нас, даже когда оба знали, что всё медленно катится к чёрту. Катись к чёрту и ты, пожалуйста, я не знаю тебя, и, кажется, никогда и не знал. Тайлер чувствует, как начинает щипать в носу, но держится, сжимает пальцы в кулаки и царапает ладони. — Ты единственный человек, который знал меня и знает до сих пор. — Уверен? — Джош звучит разбито, и сердце Тайлера тоже даёт трещину. — Ты уехал, Тайлер. Ни записки, ни чёртовой смски — ничего. Просто уехал. — Я говорил тебе, что хочу свалить, но ты не поддержал меня, и я всё ещё не верю в это. — Напомни, в чём я тебя не поддержал? В том, чтобы уехать неизвестно куда с парой сотен долларов на счёте и внезапно сделать себе карьеру? Я не сумасшедший. — Но у меня же вышло! У Джоша во взгляде — огонь, и Тайлер прикусывает язык. — Молодец. Я тебя поздравляю от всей, блядь, души. Так держать, друг. «Друг», сказанное голосом Джоша, звучит, как самое ругательное слово из всех, если бы в мире и правда была такая шкала. Тайлер хочет сбежать: от стыда горит всё тело, и он близок к тому, чтобы расплакаться. — Я знаю, что сделал тебе очень больно, Джош, мне правда жаль. Мне жаль, что… — Я устал слушать твои «мне жаль». Уходи, Тайлер. — Нет, послушай, — Джозеф набирает в грудь побольше воздуха. — Ты можешь мне не верить, но… — Я не верю тебе! — Джош кричит, и, вау, Тайлер не помнит такого. — Я не верю ни единому, блядь, твоему слову! Кто ты такой, чтобы приходить ко мне домой после того, как я столько времени пытался забыть о твоём существовании, через день видя посты о твоей же популярности? Нихрена тебе не жаль, ты снова ошибаешься. — Нет, нет, — Тайлер тоже поднимается и делает шаг к Джошу, он тянется к его груди и комкает в пальцах мягкую ткань его серой кофты. — Нет, Джош, пожалуйста, не говори мне, что я ошибаюсь. В прошлый раз из-за похожих слов я оставил тебя здесь, и из этого не вышло ничего хорошего. Пожалуйста, я… Повисает молчание, и Джош снова ничего не говорит: смотрит, смотрит, смотрит. (В Колумбусе Тайлер Джозеф медленно сходит с ума) — Ты что, Тайлер? — Я пришёл к тебе, чтобы сказать, что, — Тайлер сильнее стискивает пальцы, — я бы доверил тебе свою жизнь. Я бы сделал всё, что угодно, чтобы вернуть тебя, Джош. Дан аккуратно — настолько, что Джозеф шмыгает носом, — отцепляет его пальцы от своей кофты и говорит: — Уходи. Тайлер рукавом стирает слёзы, отправляясь в прихожую, обувается, и, хватая куртку, выбегает из дома. Снова сбегает. Ничего не поменялось. * Тайлер больше не пишет ему. Джош слушает все его пластинки по кругу. Ему тоже жаль. * неизвестный номер, 18:29: хей Эшли, 18:30: ? неизвестный номер, 18:30: это тайлер Эшли, 18:30: Пошёл к чёрту. тайлер, 18:31: эшли, я могу попросить тебя об одолжении? Эшли, 18:32: Нет. Откуда у тебя вообще мой номер? тайлер, 18:33: мне нужно попасть к джошу домой. сам он меня больше не пустит. или на работу, но лучше домой. надо кое-что ему сказать. Эшли, 18:34: Напиши ему. тайлер, 18:35: не подходит. Эшли, 18:37: Иди к чёрту. тайлер, 18:40: эшли, я прошу тебя. тайлер, 18:45: эшли? * Эшли блокирует его номер, и Тайлер снова оказывается у дома Джоша. Он не уверен, что тот откроет в третий раз, но ему нужно попробовать. Он стучит. Джош кричит: — Уходи, Тайлер. Тайлер стучит. Джош кричит. Никто из них не отходит от двери. Джозеф остаётся на крыльце, садится на ступеньки и не слушает угрозы Джоша о полиции. Тайлеру холодно и он дышит себе на руки: январскими вечерами в Колумбусе холод пробирает до костей. Он слышит, как открывается дверь. Тайлер не даёт себе ни секунды на размышление, он подпрыгивает на месте и подходит к Джошу вплотную. Тайлер говорит: — Прости. Прости меня. Прости меня за всё, что я наделал, прости меня, прости меня, прости меня. Тайлер обнимает Джоша ледяными руками, мех от его куртки щекочет Джошу нос. Дан не отталкивает его, но и не обнимает в ответ, а Тайлер не прекращает шептать свои «прости» ему в шею. Джозеф хрипит. Он не отпускает Джоша. — У меня ноги замёрзли, — бормочет Дан. Тайлер не знает, плачет он или смеётся, но они заходят домой. Тайлер очень — очень — скучал. * Выстраивать взаимоотношения с Джошем заново — это словно с первой буквы восстанавливать некогда утерянный, но уже написанный текст. Тайлеру страшно каждый день. Он боится сделать всё неправильно, боится ошибиться, боится повторения прежней истории. Тайлер не хочет, чтобы быт снова убил всё, что у них есть, но он не может заставить себя уйти из дома Джоша. Он ночует на диване в его гостиной и засыпает, глядя на разноцветные лампочки гирлянд, которые висели здесь столько, сколько Тайлер себя помнит. Джозеф старается не быть настойчивым. Он больше не касается Джоша. Тайлер старается быть честным. Он много разговаривает и использует голосовые вместо смс. Тайлер старается изо всех сил, и каждая улыбка Джоша помогает ему держаться на поверхности. * Это как пять с лишним лет назад: Тайлер ведёт Джоша в Тако Белл. Правда, в этот раз не потому, что у него нет денег на нормальный ресторан, а потому что они оба обожают это место. Это как пять с лишним лет назад: Тайлер твердит про то, что плохо разговаривает вслух, а Джош закатывает глаза и говорит, что надо чаще практиковаться. Это как пять лет назад: ближе к марту Джозеф целует Джоша прямо в прихожей. Они оба даже не успели снять куртки. Джош не целует его в ответ, но не отталкивает. Тайлер записывает это в столбик «победы». * У Джоша словно вечное рождество: даже летом горят гирлянды, а по вечерам в электронном камине дрожит изображение пламени. Прошло чуть меньше полугода после того, как Тайлер вернулся в Колумбус, и он наконец соглашается на интервью. Его спрашивают: — Когда вы планируете вернуться на сцену? Тайлер отвечает: — Я работаю над этим. Он почти не врёт. * Джозеф приходит домой (к Джошу) поздно: на улице уже темно. Он работает над новым альбомом и сегодня впервые за год был на студии. Каждый раз, когда Тайлер переступает порог, он боится, что Дан уехал. Боится, что Джош отплатит ему той же монетой. Он имеет на это полное право, но каждый раз, когда Тайлер переступает порог, он надеется, что Дан никуда не уехал. Джош играет в приставку в гостиной (новогодний подарок Тайлера, та самая дурацкая обёрточная бумага). Джозеф быстро принимает душ, переодевается и идёт на кухню, но не может позволить себе пройти мимо Джоша. Он сидит на полу, и Тайлер садится прямо за ним. Джош откладывает джойстик. Огоньки гирлянд медленно потухают и загораются вновь. Ненастоящий камин не греет. Тайлер дышит Джошу в затылок какое-то время, а потом опускает голову. Его влажное горячее дыхание щекочет кожу. — Тайлер? — Да? У Джоша по спине бегут мурашки, и Тайлер не может этого не замечать. Джозеф почти касается губами его загривка — Джош чувствует. Дан никогда не признается, но всё его нутро горит и умоляет Тайлера коснуться. Тайлер дышит ртом. — Джош, — мягко шепчет он, и Джош закрывает глаза. Тайлер подаётся немного вперёд, и его губы легко касаются кожи шеи. Они оба замирают. Джош не дышит. — Тайлер, не… — Хочешь, чтобы я остановился? — он не отрывает губ, пока говорит. Рваный выдох Джоша служит ему самым честным ответом. Тайлер мелко целует его шею сзади, мокро дышит, оставляет несколько следов в районе первого позвонка. Джош комкает в ладонях его домашние штаны и зажмуривает глаза — до звёздочек на веках. Джозеф мягко водит по его спине ладонями, и Джош снимает футболку. Тайлер целует под левой лопаткой, и Джош ощутимо дёргается. Джозеф улыбается. — Всё так же чувствуешь. Джоша потряхивает, он разворачивается в руках Тайлера и берёт его лицо в свои ладони, целует так, что Джозефу вышибает дух. Дан гладит большими пальцами его скулы, упирается лбом в лоб Тайлера и шепчет: — Если ты снова уедешь, я клянусь, что найду и убью тебя. Джозеф коротко чмокает его в губы. — Я бы посмотрел на это. — Придурок. Джош целует его снова, а потом они плавно перебираются на диван. Тайлер так осторожен, что Дан чувствует, как уплывает, как его кожа горит под прикосновениями Джозефа, как его щёки горят под тяжёлым взглядом. Тайлер шепчет ему прямо на ухо: — Я доверяю тебе свою жизнь. Я никуда не уйду. Джош прикрывает глаза, пока Тайлер целует его шею и грудь, и думает, что умение прощать — не самое бесполезное умение на свете. Джош думает, что такая любовь не проходит. Меняется, но не проходит. * Год спустя они сидят на интервью. У Джоша красные волосы и тоннели в ушах, у Тайлера бритая голова и широкая улыбка. Они сидят слишком близко друг к другу, и журналистка уточняет: — Так сколько вы, ребята, знаете друг друга? — Около десяти лет, — Тайлер отвечает, не задумываясь. — И почему Джош не сразу стал твоим барабанщиком? — О, Сьюзан, — Джозеф запоминает имена всех журналистов. — Он всегда был моим барабанщиком. Кажется, в комнате краснеют все, кроме Тайлера. Джош старается не подавать виду, но всё равно глупо улыбается и неловко смеётся. Когда камеры выключают, Тайлер долго держит его за руку и водит по коже большим пальцем. * Каждое рождество они возвращаются домой и дарят друг другу подарки в розово-жёлтой упаковочной бумаге. Они не задерживаются дома дольше, чем на пару недель, но эта пара любимая в жизни Тайлера. Ну, сразу после его пары с Джошем.