Неправильный

– Я не хотел, чтобы у нас вот так вот... – слова застревают у тебя в горле, потому что я бью. Без замаха, раскрытой ладонью. По твоим блядским потрескавшимся губам. Просто ради того, чтобы заткнуть. По подбородку у тебя из-под моей ладони, которую я почему-то не убираю, лениво ползет красная жирная капля. Не хотел он. Убираю руку, отступаю на шаг. Трогаешь рот кончиками пальцев, слегка морщишься, а потом ухмыляешься. Эта злая ухмылка искажает твое и так некрасивое лицо. На всю щеку расползлось алое пятно, их еще называют «винными»*. Такое же у тебя на левой ключице. Под покрасневшими глазами – мешки. А еще я чувствую стойкий запах перегара. Видимо, ты хорошо развлекся этой ночью. Что я мог найти в тебе? – Ну, извини, – в твоем голосе равнодушие. – Я просто хотел быть вежливым. Вежливым, блядь. Вежливым. Отсасывать в моей квартире какому-то левому мужику, видимо, тоже вежливо. И, главное, как отсасывать. Как элитная шлюха, стоя на коленях, пропуская глубоко в горло. Точно, блядь, так же, как и мне в лучшие дни. Это резануло, кстати, сильнее всего. – Нагадить мне хотел напоследок? – спрашиваю тихо. – Ты же знал, во сколько я приду. Молчишь. Только больше не улыбаешься. Смотришь холодно своими серыми, цвета мокрого асфальта глазами. – Или вам, пидорам, похуй на чужие чувства? – внутри ворочается глухая злоба. Такая же серая и замученная, как утренняя хмарь за окном. – «Нам, пидорам»? – переспрашиваешь насмешливо. – Я жопу мужикам не подставлял, – бросаю зло. Лицо у тебя каменеет. На скулах проступают желваки. – Ну, конечно, петуху в душевой заправить – не пидорство, я знаю, как у вас считается, – это «у вас» ты выделяешь. Меня передергивает. Про свои пять лет строгого режима я предпочитал не вспоминать. Как и про влажную холодную спину под ладонями. Я не помнил лица того парня, не помнил его имени. Только эту вздрагивающую холодную спину, хриплые всхлипы и розовые подтеки на широко расставленных бедрах. Не воспоминание – клеймо. Свидетельство моей трусости. Кажется, тогда я даже отпустил пару грязных комментариев на потеху публике. Кажется, меня даже похлопали по плечу. Кажется, тогда я перестал быть человеком. Ты всего этого не знал. Но непостижимым образом попал в точку. Ударил по самому больному. – У тех петухов хоть морды смазливые были, – выплевываю. – Признайся, ты заплатил, чтоб тот ушлепок разрешил тебе взять свой хер в рот? Твоя рука дергается к щеке, но замирает на полпути. – Один-один, – киваешь. – Молодец. – Не боишься? – тихо спрашиваю. – Ты ведь знаешь, за что я сидел. Сто восьмая статья** – не из редких в этой стране. Правда по ней редко идут за убийство трех и более лиц. В спецназе учат убивать и без оружия. Я был лучшим в батальоне. – Убьешь меня? – прищуриваешься. – Выметайся, – бросаю устало. Молча дергаешь плечом, отходишь к окну, к сваленной неопрятным ворохом одежде. Наклоняешься за футболкой. Спина у тебя худая и белая. Наверняка холодная. На лопатке россыпь мелких шрамов. Я любил целовать их. Отворачиваюсь и иду на кухню. Через пять минут ты, не прощаясь, хлопаешь входной дверью. Вот тебе и Новый Год. Мать его... *** Мы познакомились почти год назад. На стройке, где я вкалывал арматурщиком. Взяли меня, совсем недавно вышедшего из тюрьмы, только потому, что жена прораба Виктора была моей одноклассницей. Ну и еще потому, что прежде, чем загреметь в армию, я закончил строительное училище по специальности «сварщик арматурных сеток и каркасов». Но, конечно, первый фактор стал решающим. Я «варил», а ты, заплативший Виктору пятихатку не торгуясь, мешался под ногами и тыкал объективом своей дорогущей зеркалки во все щели. Индустриальный, блядь, фотограф. Искры от электрической сварки казались тебе красивыми. Уже потом, когда ты ознакомил меня со своим инстаграмом, на одной из фотографий я узнал себя: в грязном ватнике и надвинутой на лицо маске. Но тогда я еще не знал даже твоего имени. И поэтому, матерясь под нос, поминал просто ёбнутых фотографов, которые не дружат с головой. Каски у тебя на голове не было. Только тонкая черная шапка, из-под которой выбивались растрепанные рыжие волосы. У рыжих нет души. Это я знал. Потому что моя бывшая жена тоже была рыжей. В полумраке, сюда плохо добивал прожектор, я не заметил твоего уродства. А может и заметил. Не знаю. Я думал тогда только о рыжих растрепанных волосах. – Знаете, как попасть наверх? – голос у тебя был словно у подростка, с задиристыми, нагловатыми интонациями. Только тогда я разглядел твое лицо окончательно. Неправильное, какое-то асимметричное, с огромными запавшими глазами и непонятного в темноте цвета пятном во всю щеку, оно отталкивало и притягивало одновременно. На подбородке у тебя была россыпь подростковых прыщей. Тогда я подумал, что тебе от силы шестнадцать. Ошибся, как потом оказалось, не сильно. Всего на год. – И зачем тебе наверх? – я поднял щиток маски, стянул перчатку и потер ноющую переносицу. Спросил просто так, из праздного интереса, совершенно не собираясь помогать. В ответ ты потряс фотоаппаратом и выдал: – Фото для инстаграма. Я типа блогер. Фотографирую индустриальные места. – Известный? – полюбопытствовал я. – Ну более-менее, – ты уклончиво пожал плечами. – Так прово́дите? Это самая крутая стройка в районе. Интересно, как я пропустил момент, когда «знаете» превратилось в «прово́дите». – Ну, пошли, блогер, – я снял вторую перчатку, бросил на сварочный аппарат и зашагал к двери, ведущей на лестницу. Все равно давно пора было устроить перекур, да и рабочий день почти закончился. – С меня бутылка, – ты обрадовался. За спиной защелкал затвор камеры. – Лучше деньгами, – отказался я. В шутку, конечно. Но ты, кажется, решил, что я серьезно и поинтересовался: – Штуки хватит? У меня нала больше нет. Только если банкомат искать. – Уймись, – я толкнул дверь на крышу. Обдало холодным ветром, бросившим в лицо взвесь мелких капель дождя. Март, мать его. – Мамка-то знает, куда ты деньги тратишь? – Это не ваше дело, – вдруг окрысился ты. – Ладно, – я пожал плечами и выбил сигарету. – На десять минут крыша твоя. Потом вали. Ты что-то буркнул и принялся щелкать своей камерой. И в какой-то момент, я понял, что наблюдаю за тобой. За тем, как ты подолгу замирал у края, ища нужный ракурс, как присел у лужи с плавающими в ней шариками раскрошившегося пенопласта. Движения у тебя были угловатые, резкие. И сам ты был какой-то нескладный и неловкий. А потом я зачем-то спросил: – Сколько лет? – Двадцать, – после секундной заминки выдал ты. – А если не врать? – я затянулся и выпустил дым в пропитанную моросью темноту. – С чего вы взяли, что я вру? – ты явно злился. Еще бы, до золотого мальчика докопался какой-то небритый работяга. То, что ты не из простой семьи, я понял почти сразу. Хотя бы потому, что ты сунулся в такой район с дорогущей техникой и полными карманами налички. – Ты бы мне поверил, если б я сказал, что мне двадцать? – я отбросил окурок и достал себе еще сигарету. Прикурил. – Не пиздите, вам точно не меньше тридцатника, – между бровей у тебя залегла морщинка. – Тридцать четыре, – кивнул я. Ты помолчал. Попинал ногой лифтовую надстройку – я невольно отметил дорогие белые кроссовки, которые, возможно, стоили половину моей зарплаты, а, возможно, и больше, – и нехотя признался: – Ну, семнадцать, – и, словно спохватившись, добавил: – А вам-то зачем? – Интересно, – я смахнул пепел в лужу. – Детям лучше не гулять на ночь глядя в таком районе. Почему-то очень ярко вспомнились черные тени, неверный свет мигающего фонаря, вонь мусорных баков и пронзительный девчачий визг. Что бы с ней было, если бы я не возвращался в тот вечер без машины? А со мной? Я бы точно не сел. Потому что никого бы не убил в ту ночь. А ее бы... Я с силой потер лоб, пытаясь отогнать воспоминания. Сигарета в пальцах дотлела до половины. – Ну, я пошел? – в голосе у тебя почему-то был вопрос. – Если подождешь пятнадцать минут, до метро дойдем вместе. Или хоть камеру куда спрячь. Про то, что этого будет явно недостаточно, я не сказал. Я был уверен, что ты пошлешь меня куда подальше. Но ты неожиданно скомканно кивнул и как-то ссутулился, теребя черный ремень камеры с крупными буквами фирмы-производителя. С собой у тебя не было не то что чехла, но и рюкзака. Я выбросил окурок и пошел к двери, чувствуя спиной твой непонятный, словно оценивающий взгляд. *** Пока я переодевался, ты торчал у бытовки, все щелкая своей камерой. Это я видел в окно, натягивая штаны. Мужики, курившие у котлована, порой с интересом оглядывались, явно не понимая, что тут делает пацан с фотоаппаратом, но не совались. Может, решили, что ты мой родственник. А может, им просто было лень. Я накинул куртку, надел шапку, вышел на улицу и велел: – Вперед. Ты послушно поплелся следом, поминутно шмыгая носом. Ну, конечно, твоя тонкая короткая куртка вряд ли могла защитить от пронизывающего холодного ветра, который гулял по стройке. Подростки, мать их. Я уже плохо помнил, был ли сам настолько безответственным и глупым. Наверное, был. С возрастом многое забывается. Смазывается. И человеку кажется, будто он всегда имел накопленный с годами опыт. – Как хоть тебя зовут, блогер? – я оглянулся. – А вам типа прям так интересно? – ты глянул на меня искоса. – Нам типа еще двадцать минут до метро топать, – я не удержался и передразнил дурацкое словечко. Ты хмыкнул, видимо, оценив, и обозначил: – Иулиан. – Опять врешь? – я даже слегка растерялся. Такое имя я встречал только в учебниках истории и философии во время учебы в академии. – Нахуй надо, – ты обиженно вздернул нос. – И как тебя все зовут? – я решил не обращать на твою обиду внимания. – Так и зовут, – ты пожал плечами. – Мне нравится, как звучит. Древнее римское имя, между прочим. – Юлиан, – вдруг вспомнил я производное от этого имени. – Юлька, выходит? – Не надо, – ты поморщился. – Это неприятно. И я почему-то прикусил язык. Стало неловко. – Мать Иуликом звала, – вдруг сказал ты, спустя длинную паузу. – Типа сокращенно. – Понял, – коротко отозвался я. Прошедшее время, в котором ты упомянул мать, все ставило на свои места. – И деньги я не ее трачу, а отца, – продолжил ты, словно читая мои мысли. – Ему похер. Я много никогда не беру. Только на карманные расходы. Карманные расходы стоимостью больше ста тысяч рублей сиротливо болтались у тебя на шее. – На, – я вытащил из кармана рюкзака пакет из «Пятерочки». – Заверни пока. – Зачем? – ты непонимающе смотрел на мятый целлофан. – Затем, – я кивнул на тусующихся около побитой и наглухо затонированной иномарки неопределенного возраста субъектов. – А то ведь могут поинтересоваться, не меняешь ли. – Ладно, – ты торопливо запихнул камеру в попахивающий колбасой мешок и невольно ускорил шаг. Я хмыкнул, но комментировать не стал. Так, в молчании, мы шли еще минут пятнадцать. – Скоро метро уже, – разбавил я тишину. – Только МКАД перейдем. Ты коротко едва заметно кивнул. – Тебе куда хоть? – зачем-то спросил я. – Международная, – ты даже не спросил, зачем мне это нужно, просто ответил и все. Словно думал сейчас о чем-то другом. – "Москва-Сити"? – сомнений твой адрес не вызывал. – Башня «Федерация», – нехотя отозвался ты. – Слушайте, а можно я типа... ну, у вас перекантуюсь? – Чего? – видимо, в моем голосе было столько удивления, что ты тут же «дал заднюю». – Я просто спросил, – ты уставился под ноги. – А не боишься? – спросил я, с ужасом понимая, что не против, чтобы ты у меня, как ты выразился, «перекантовался». Слишком тоскливо бывало в моей обшарпанной однушке по вечерам. Настолько, что пару раз я прикидывал, выдержит ли люстра мой вес. – А есть чего? – в глазах у тебя промелькнуло какое-то странное любопытство. – Может быть, – я незаметно включился в эту игру. – Например? – ты облизнул губы. – К примеру, я могу оказаться маньяком, – я добавил в голос зловещих интонаций. – Сексуальным? – выдал ты и осекся, видимо, поняв, что сказал что-то не то. Меня это позабавило. Поэтому я выдал еще более провокационное: – Пусть сексуальным. Привяжу тебя к батарее... – К кровати, – ты сглотнул, – у батареи неудобно. Тут уже пришла моя очередь давиться словами. Перед глазами мелькнула откровенно пошлая картинка, а потом... Потом я почувствовал под ладонями холодную и влажную вздрагивающую спину. Затылок будто окатило кипятком. По позвоночнику прокатилась мерзкая липкая дрожь. – Я сидел, – голос у меня откровенно охрип. – За убийство. Тройное. – Ты не похож на убийцу, – ты смотрел мне в глаза, вдруг перейдя на «ты». Наверное, от волнения. А убийцы редко похожи на убийц. Как и насильники на насильников. С виду они могут быть обычными небритыми работягами со стройки. – Я и до этого убивал, – я никак не мог отвести взгляд. – В рамках закона, конечно. – Ты военный? – ты все кусал нижнюю губу, отдирая зубами отслоившуюся кожу. – Был, – я с трудом кивнул. – Кого ты убил в тот раз? – ты спросил это совсем тихо. Без любопытства, а будто зная, как я хотел рассказать это хоть кому-то, кто не осудит. – Они были ублюдками, – я стиснул подрагивающие пальцы в кулаки. – Хотели изнасиловать какую-то девчонку. Она тогда была твоей ровесницей. Я не хотел убивать. Но один достал нож, и я... Как объяснить подростку про рефлексы, которые вдолблены годами тренировок? Про то, что́ тело может сделать за доли секунды, наплевав на мешкающий разум. – Превышение допустимой самообороны? – ты явно имел в виду статью, по которой я загремел в колонию. Мне оставалось только молча кивнуть. – Дерьмово, – ты покосился на меня, а потом достал пачку «Парламента». Видимо, решил, что после всего я не стану указывать на твой возраст. Ты был прав. Потому что мне самому очень хотелось закурить. Только вот последнюю сигарету я выкурил сорок минут назад. Просить было неловко. Впрочем, этого не потребовалось. Ты молча протянул мне пачку. Я так же молча достал сигарету и прикурил, пряча огонек зажигалки от ветра. – Типа к тебе? – спросил ты, выпуская дым. И я кивнул. *** Вы пили когда-нибудь с семнадцатилетним подростком водку на кухне? А я пил. Пил и рассказывал, забыв, что он подросток. Рассказывал такое дерьмо, которое и сам боялся вспоминать. Прерываясь только на то, чтобы плеснуть по стаканам. Ты молча слушал, тиская в пальцах стакан. А потом поцеловал. Просто перегнулся через стол, скользнул пьяным взглядом по моим губам и поцеловал, обхватив ладонями мои небритые щеки. Я было дернулся, но ты держал крепко. И целовал так жадно, будто я был не небритым рабочим со стройки, который вышел из тюрьмы три месяца назад, а американской топ-моделью с ногами от ушей. Или кого там представляют в мечтах подростки-геи, имеющие апартаменты в башне «Федерация»? – Ты чего? – это было единственным, на что меня хватило, когда ты отстранился, чтобы перевести дыхание. – А чего? – ты был вдрызг. Как и любой подросток, который сел пить со взрослым мужиком. Но говорил на удивление связно. Я не нашелся с ответом. А пока я соображал, ты поднялся, опираясь на стол, сделал пару неверных шагов ко мне и почти упал на колени, держась за мои бедра. Это было удобно, потому что сидел я боком, привалившись спиной к стене. Я схватил тебя за плечи, намереваясь что-то сказать, но наткнулся на твой пьяный расфокусированный взгляд. В нем было столько похоти и чего-то еще, пробирающего дрожью до самого нутра, что я сдался. И молча позволил тебе расстегнуть мои штаны и вытащить мой член. Сосал ты плохо. Давясь, задевая кожу зубами, размазывая по щекам слезы. Но мне было плевать. Я не кончил сразу только потому, что был пьяным и уставшим. Я сжимал в пальцах твои рыжие волосы, хрипло дыша и невидяще глядя в заляпанную, обклеенную клеенчатыми клетчатыми обоями стену. И чувствовал только то, как твои горячие губы скользят по моему члену. Я кончил тебе в рот. Просто не успел отстраниться. Но ты бы, наверное, не дал. Сперма текла у тебя по подбородку, попала на красное пятно на щеке. Я стер эту каплю большим пальцем, чувствуя под подушечкой гладкую мягкую кожу. Ты поймал меня за руку и поцеловал в центр ладони. На твоих светлых джинсах расползалось мокрое пятно. – Иулик... – хрипло позвал я. В ответ ты рассмеялся и положил испачканный в сперме подбородок на мое колено. *** А однажды ты принес сверток. Стянул кроссовки, молча протянул его мне и направился в комнату, на ходу избавляясь от толстовки. – Это в честь чего? – поинтересовался я, шагая следом. – В честь твоего дня рождения типа, – ты избавился, наконец, от безобразно узких и, наверное, безобразно дорогих джинсов и небрежно швырнул их на пол. Я сглотнул. Надеты они были, как оказалось, на голое тело. – Я тебе не говорил, – удивился я. – Паспорт не надо где попало кидать, – ты стянул правый носок и присоединил его к джинсам. Туда же отправился левый. – Это важный документ. С юбилеем типа. – Что там? – я взвесил сверток в ладони. Тяжелым он не был. – Открой – узнаешь, – ты прищурился. Я пожал плечами и разорвал упаковку. Хотя больше мне хотелось сейчас не вскрывать сомнительные свертки, а толкнуть тебя на кровать и трахнуть. Бумага поддалась легко. Я сдернул ее и нервно усмехнулся: в руках у меня были черный фаллоимитатор, флакон смазки и широкий скотч серого цвета. – И что это? – я спросил это только потому, что не знал, что сказать. Пластиковый член был того же размера, что и мой. Ты, похоже, тоже нервничал. Это было видно по тому, как ты сжимаешь и разжимаешь кулаки. – Скотч – для рук, член – для задницы, – но интонации у тебя были все такими же нагловатыми и вызывающими. – Смазка – для легкого скольжения. – Та́к, значит, золотая молодежь в двадцать первом веке развлекается? – хрипло поинтересовался я, стягивая спортивки вместе с трусами. – Имеешь что-то против? – ты шагнул ко мне. Я провел пальцами по твоей шее, задел пятно у ключицы. Поцеловал. От этого ты всегда забавно морщился, словно тебе было неприятно, что я вообще обращаю внимание на этот изъян. – Нахуй ебаные прелюдии, – выдохнул ты. – Свяжи меня и трахни! Или... На кровать я тебя почти швырнул. Дернул твои руки, заводя их наверх. Запястья у тебя были тонкими и какими-то беззащитными. С синими просвечивающими жилками на внутренней стороне. Скотч лег красиво. Я соединил твои руки ладонями внутрь. Поцеловал кончики пальцев. Ты задышал чаще, возбуждаясь. Чистая щека у тебя пошла алыми пятнами. В нее я тебя и поцеловал. Тронул губами уголок рта. Ты облизнулся, посмотрел на меня из-под коротких ресниц. Зрачки были широкими настолько, что глаза казались черными. Я поднял с одеяла игрушку. Повертел в руках. Член был самым обычным. Холодным и упругим на ощупь. Даже не вибратор. Зато с имитацией яиц. Ты раздвинул согнутые в коленях ноги, жадно следя за моими движениями. Анус влажно блестел. Из него выкатилась капля смазки – ты явно не пожалел ее, когда готовился ко всему этому непотребству. А я вдруг понял, что ни разу не касался тебя там руками. Просто вставлял и трахал до темных кругов перед глазами. Но никогда... Ты проследил мой взгляд и вздрогнул, поняв. Сглотнул, глядя мне в глаза. Я отложил искусственный член в сторону и подцепил флакон со смазкой. Придвинулся ближе, оказываясь между твоих коленей. Вытянул с изголовья вторую подушку, подпихнул под твою задницу. И, наконец, коснулся пальцами горячей, чуть влажной дырки, размазывая ту самую прозрачную каплю, которая еще не успела стечь на постель. Ты всхлипнул, дернулся навстречу моей руке. Не то чтобы я думал, что мне будет противно или еще что-то в этом роде. Я просто никогда не представлял себе, что могу касаться парня вот так. Но от этого твоего движения перед глазами вспыхнуло. Я слегка надавил, обводя анус по кругу. Потом выдавил на пальцы смазку, растер ее между подушечками и на пробу протолкнул внутрь тебя кончик указательного пальца. Ты задохнулся. Подался вперед, словно пытаясь заставить меня протолкнуть палец глубже. Вряд ли тебя повело от ощущений. Скорее, от самого факта того, что мы делаем. Потому что меня повело именно от этого. У меня встал так, как не стоял уже давно. Я надавил ладонью свободной руки на твой живот и толкнул палец внутрь до упора. Он вошел легко, проскользнув внутрь так, словно там было его законное место. Ты простонал что-то матерное и потребовал: – Давай игрушку. Иначе... нахуй я ее... Дальше я договорить тебе не дал. Когда ты матерился в постели, меня всегда тянуло заткнуть твой рот хоть чем-нибудь. Поцелуи для этого подходили отлично. Так и сейчас. Ты заткнулся, раскрыл рот, пуская меня. А когда я прихватил тебя за нижнюю губу – ты сжался вокруг моего пальца и выдохнул: – Руслан! – Ладно, – я поцеловал тебя в подбородок, чувствуя губами неровность кожи, а потом отстранился, выпрямляясь. Убрал руку – палец остался влажным, – и выдавил на искусственный член смазку. Размазал ладонью. Зачем-то провел глянцево-блестящей силиконовой головкой по розовой дырке, а потом надавил. Края растянулись, принимая инородный предмет. Смазка потекла вниз. Ты всхлипнул, распахнул глаза, невидяще глядя в потолок. Стояк у тебя был что надо. У меня, впрочем, тоже. Стояло так, что звенели яйца. – Ну!.. – ты дернулся, пытаясь насадиться. И почти закричал, когда я вдвинул игрушку до упора, одновременно наваливаясь на тебя всем весом. Теперь мы смотрели друг другу в глаза, а мой член терся о твой. – Сука... Ты заерзал, пытаясь трахать себя сам, одновременно потираясь об меня членом. Полное самообслуживание, блядь. – Стоп, – я прихватил тебя свободной рукой за бедро. – Забыл, кто главный? Ты заскулил, но замер, стискивая бедрами мои бока. А я прижался к твоим губам и одновременно двинул рукой. Ты застонал. И больше не затыкался, пока я трахал тебя чертовой игрушкой. Прервать поток мата и скулежа я мог только поцелуями. Ты весь вспотел, волосы потемнели и липли ко лбу, ты кусался, шептал какую-то чушь про любовь, а потом я различил: – Вставь мне, – голос у тебя сел. – Хочу твой член во мне. Вставь мне, пожалуйста, – ты повторял это словно заведенный. – Пожалуйста, Руслан. – Резинка... – я беспомощно обернулся, вспоминая, где у меня лежат презервативы. – Нахуй! – ты явно очень жалел, что у тебя связаны руки. – Руслан! Ну, пожалуйста! Я чист. Я же только с тобой! Меня обожгло. Я под твой протяжный, почти жалобный стон вытянул из твоего тела игрушку, отбросил в сторону и вставил сам. Внутри ты был горячий, влажный от смазки и сразу сжался, обхватывая меня ногами до боли крепко. Видимо, компенсировал связанные руки. – Знаешь, как... можно?.. – лихорадочно зашептал ты, вставляя слова между толчками. – Можно... добавить паль... Пальцы! Твою мать! – То есть? – выдохнул я в твои губы. – Засунь в меня пальцы, – ты сказал это на удивление четкой скороговоркой. – Вместе с членом. – Гулять так гулять, детка? – от пошлости происходящего меня потряхивало. Трахались в миссионерской позе чуть ли не под одеялом, а теперь «засунь в меня пальцы». – Мудак... – восторженно протянул ты. И я опустил руку вниз, коснулся там, где наши тела соединялись, и с трудом протолкнул в дырку два сложенных пальца. Указательный и средний. Ты вскрикнул. Твой член, зажатый между нашими телами, дернулся, и я почувствовал, как по животу расползается липкая горячая влага. Этого мне хватило. Пара движений, и я кончил так, как не кончал, наверное, никогда. Перед глазами у меня полыхало, сердце колотилось где-то в горле. Мне было хорошо так, что было больно. – Охуеть, – ты сказал это мне на ухо дрожащим сорванным голосом. Я промычал что-то согласное, думая о том, что кончил в тебя. От этой мысли все внутренности словно свернулись в тугой узел, на пару секунд продляя послеоргазменную дрожь. К тому же мои пальцы тоже все еще были внутри. Я осторожно вынул их и поднес к лицу. Развел. Между натянулась белая нитка спермы. Пару секунд я смотрел на твои искусанные губы, а потом ты открыл рот и посмотрел мне в глаза. Это было слишком. Я сморгнул и обтер пальцы об покрывало. – Развяжи руки, – попросил ты. – Затекли. Я вынул из-под подушки нож и разрезал скотч. Сдернул его и принялся растирать твои запястья. – Зачем нож? – полюбопытствовал ты. – Э-э... – я замялся. На самом деле я не знал, зачем держу под подушкой боевой нож. Возможно потому, что просыпаясь в темноте от душных липких кошмаров, мне нужно было держать в руке что-то такое, что могло защитить хотя бы гипотетически. Но этого я, конечно, не сказал. А сказал нейтральное: – Привычка. Ты хмыкнул и, извернувшись, выполз из-под меня. Заставил повернуться на спину и соскользнул вниз. А потом прошелся языком по моему испачканному в сперме члену. Вылизал его так тщательно, как будто решил, что от этого зависит что-то очень важное. Поднял голову и задумчиво сказал: – Может, нож тоже пригодится. Потом. – Кто из нас маньяк, – пробормотал я. – Бред какой-то. – Зачем бред? – глаза у тебя были совсем больными. – Тебе понравится. Обещаю. *** Нож и правда пригодился. Ты придумывал все новые и новые, как ты это называл, варианты. И все чаще они были связаны с болью. Но я бы не сказал, что мне нравилось. Вернее, мне нравилось, что тебе нравилось, но боль я причинять не хотел и боялся. Может, того, что переборщу, а может, что не смогу остановиться. В любом случае, ласкать тебя мне нравилось куда больше, чем унижать. Ты был другого мнения. Порой ты намеренно нарывался на грубость и откровенно кайфовал, когда я не сдерживался. Меня это пугало. Даже больше не твои выходки, а моя собственная на них реакция. Я никогда не был образцом сдержанности, легко выходил из себя, а рука у меня была тяжелой. И синяки у тебя оставались серьезные. Я стал избегать общения, пусть это меня и мучало, справедливо полагая, что лучше не рисковать. Ты злился. И в последние месяцы мы больше ругались, чем нормально разговаривали. А потом... Потом случилось то, что случилось. Я застал тебя голого на коленях перед каким-то левым мужиком. Не было даже драки. Я просто молча врезал ему, сломав, наверное, нос, и вышвырнул из квартиры вместе со шмотками. Ты только молча наблюдал, кусая нижнюю губу. Может, ждал, что я сломаю что-нибудь и тебе. Глаза у тебя были мутные и покрасневшие. И ничего детского в них не было. *** Я тяжело поднимаюсь с табуретки и иду в комнату. На полу у кровати стоит бутылка дорогого вискаря – явно ты принес с собой, я такого у себя по понятным причинам не держал, стаканов нет, рядом – трехлитровая банка. А в ней... В ней еловая ветка с болтающимся пластиковым шаром синего цвета. Вчера я сказал тебе, что никогда не понимал, зачем нужны живые елки в дом. «Для запаха», – как-то по-доброму улыбнулся ты и пообещал, что мне обязательно понравится. Шарик выглядит настолько по-идиотски, что его хочется выбросить в окно. На самом деле виноват, конечно, не он. Мне хочется выть. Трубку ты берешь сразу. Хотя я не надеялся, что ты ее вообще возьмешь. – Что? Звонишь сказать, какой я мудак, еще раз? – голос у тебя звучит не зло, а подавленно. Совсем не так, как десять минут назад. – Вернись, – говорю негромко. – Прямо сейчас. Ты молча отключаешься, а через пять минут стоишь у меня в коридоре, переминаясь с ноги на ногу. Волосы у тебя растрепаны еще сильнее, чем обычно. – Зачем ты это сделал, а? – спрашиваю я, чувствуя, как сдавливает горло. – Лучше я буду первым, – непонятно объясняешь ты, не глядя на меня. – В смысле? – переносица ноет первый раз с того момента, как мы познакомились. Я и забыл, какое это мерзкое ощущение. – Я же неправильный, – уже шепчешь. – Псих, нахуй. Извращенец. Ты бы меня все равно рано или поздно... – А мужик зачем? – перебиваю – надо расставить все точки над «i». – Откуда ты его вообще взял? – Затем, – зло стираешь со щек слезы. – Чтобы ты меня гарантированно послал, а лучше бы убил нахер. Позвонил в агентство и нанял его... Сказал ей, что только минет. Вот и все. – Придурок... – выдыхаю это, дергая тебя к себе. – Я ведь и правда тебя убить мог. Невесело улыбаешься, пожимаешь плечами и спрашиваешь: – И что дальше будем делать? Ответа на этот вопрос у меня нет. Поэтому я просто молча обнимаю тебя и целую в пятно на щеке. А в голове крутится одно: такое хорошо не кончается. _________________________________ *"Винные пятна, или пламенеющий невус, — это сосудистые родинки, состоящие из поверхностных и глубоких расширенных капилляров на коже, которые приводят к красновато-пурпурному окрашиванию кожи. Такое название им дал цвет, напоминающий вино". (с) Википедия **Ст. 108 УК РФ. "Убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны либо при превышении мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление". (с) КонсультантПлюс