Часть 2. И я боюсь, мои радиоволны спутались вновь
Квентин родился отмеченным. Его родители даже не знали, что и думать об этом, ни у одного из них меток не было. Они не ожидали, что их ребенок будет иметь две. Как бы то ни было, со временем они начали понимать, что какие-то люди будут связаны с их ребенком ближе, чем они когда-либо могут быть.***
Квентин никогда не думал о метках слишком много. Они просто были, он не помнил себя без них, так что это никогда не казалось чем-то особенным, как, например, у тех, кто видел, как они появляются. Джулия всегда была намного более заинтересована метками, чем он когда-либо. Она находила всю концепцию восхитительной, гадая о том, как и почему они возможны, жаждала ответов, которые не могла найти. Оба они были отмечены дважды. Это не было совсем редким — люди с двумя или тремя метками — но и не было абсолютно обычным. Они уже знали, что были соулмейтами. Слова Джулии были написаны вдоль его ребер справа, ее четким почерком. Его слова, слегка скошенные, находились на ее ключице. Они произнесли их когда были еще детьми и чувствовали связь, возникшую после того, как они коснулись друг друга. Оба ощущали, как она укрепляется, пока они взрослеют. Найти друг друга было похоже на обретение чего-то, о чем он даже не знал, что может иметь, и все же внезапно чувствовал, что это было необходимо. Квентин и Джулия были близки до неотделимости с момента их первой встречи. Все тогда казалось таким легким. Все ждали, что их отношения станут романтическими — даже Квентин ждал этого так или иначе — но это так и не случилось. Он был смущен этим в старшей школе, как и многие люди, знавшие, что они носят метки друг друга. Он был почти уверен, что Джулия чувствовала так же. Они чувствовали многое друг к другу — Квентин был наполовину влюблен в нее большую часть старшей школы — но почему-то это так и не перешло границу этой половинчатой влюбленности. Они любили друг друга, но не были влюблены друг в друга, не в той степени, как от них ожидали люди. Отчасти Квентин почти обижался на Джулию за это. Вряд ли это было ее виной — он это знал, конечно же — но эта обида не была логичной. В худшие времена, когда его мозги просто замерзали и переставали на какое-то время работать, он был даже зол на нее за то, что она в порядке. Но он никогда не злился на нее так, как был зол на самого себя, особенно за то, что чувствовал себя преданным, когда она начала встречаться с Джеймсом в колледже. Он не был ее вторым соулмейтом — что было хорошо, потому что даже несмотря на то, что Квентин научился принимать его, он был совершенно уверен, что Джеймс не принимал его так же в ответ. Он всегда надеялся, что ему понравится второй соулмейт Джулии. Когда они были детьми, они были так уверены в том, что оба будут любить вторых соулмейтов, потому что они тоже важны, даже если Квентин и Джулия нашли друг друга первыми. Это выглядело теперь наивным, то, что они считали, что смогут как-то это контролировать. Никто из них так и не встретил второго соулмейта, ни в старшей школе, ни в колледже, и он знал, что Джулия начинает волноваться. Некоторые люди так и не встречали своих соулмейтов, другие просто пропускали друг друга — Джулии и Квентину повезло, что они нашлись так рано, и люди повторяли им это снова и снова. Квентин не совсем освоил взгляд, который Джулия отточила за последние годы, взгляд, которым она заставляла людей пожалеть даже о том, что они раскрыли свои рты для начала, но он чаще мысленно закатывал глаза от этих умников. Как будто они с Джулией были жадными, надеясь встретить второго соулмейта. И все же, Квентин все больше и больше сомневался, что это случится с ним. Слова его второго соулмейта были воплощением бессмысленности настолько же, насколько Джулии хотелось обратного. Это было просто его имя, с вопросительным знаком на конце, сбоку, на шее под левым ухом, написанное почти элегантным почерком. Он отпустил волосы не только для того, чтобы скрыть метку, но ничего не имел против побочных эффектов. Квентин слышал эти первые слова достаточно часто, без намека на что-то похожее на связь, но часть его беспокоилась о том, что, наверное, он пропустил соулмейта. — Нет. Ты бы знал, если бы это был кто-то из них, — настаивала Джулия. — Ты бы знал, Кью, как мы это знали. — Я не трогал всех этих людей, чьими первыми словами было мое имя, Джулс. — Я знала даже до того, как мы коснулись, — сказала она с уверенностью. — Да, наши слова не были такими обычными, но я знала, Кью. И я уверена, что ты тоже узнаешь. Ты же узнал тогда.***
Квентин никогда не знал, как объяснить ей, что это беспокоило его. Что, может быть, его проблемы с головой, таблетки или все вместе были виноваты в том, что он все портил. Всю чувственную сторону соулмейтовой связи, потому что — да, он знал еще тогда, с Джулией, но едва ли помнил то, что чувствовал в те несколько дней. Он так и не нашел смелости вынести эту тему на обсуждение. Он продолжал притворяться, что он в порядке, а Джулия продолжала делать вид, что верит ему.***
— Квентин Колдуотер? — спросил парень, сделав такое лицо после этих слов, как будто имя оставило странный привкус во рту. В любых других обстоятельствах Квентин бы почувствовал себя оскорбленным — хотя ладно, он мог понять реакцию — но прямо сейчас он не чувствовал ничего кроме странного благоговения. Все вокруг гудело с чем-то, что он не мог определить. Он отчаянно надеялся, что это было не из-за медикаментов, заикаясь и пытаясь выдавить что-то, что могло сойти за согласие. Парень спрыгнул на траву — и черт, он был высоким — перед тем как окинуть его долгим взглядом. Квентин был слишком потрясен, чтобы заставить себя беспокоиться о возможном плохом первом впечатлении. Вряд ли он вообще когда-либо производил хорошее впечатление. Потом, когда он наконец-то умудрился собрать слова в каком-то имеющем значение порядке, он спросил, где он. Это казалось разумным, и Квентин сильно надеялся, что он все еще в своем уме. Парень почти остановился на его пути перед тем, как небрежно ответить. Квентин почувствовал себя еще более ошеломленным, почти звеня от какой-то энергии, которую не ощущал долгие годы, и тихой надежды, что это не сон и не галлюцинация. Он повсюду следовал за Элиотом — это было его имя, Элиот, надо его запомнить. Они дошли до двери, распахнув которую, Элиот втолкнул Квентина внутрь; за ней оказалась комната, выглядящая как аудитория для вступительного экзамена. — Опаздываете! — сказал кто-то громко, а Квентин все еще не мог думать ни о чем, кроме ощущения его рук на спине, подталкивающих к последнему оставшемуся столу со стулом. Растерянный, он подошел к столу и сел, не в силах утихомирить гулкое сердцебиение в своей голове.***
Квентин почувствовал волну облегчения, когда заметил Джулию, крепко обнял ее, потому что то, что она здесь, казалось таким потрясающе правильным. «Она тоже видит это», сказал он себе, «это происходит на самом деле, это не просто твое воображение!», и от этого кавардак в его голове немного поутих. Все вокруг все еще казалось пульсирующим с новой силой, зудящим, изменяющимся во что-то новое, но Джулия была здесь, и это не было сном. Магия была реальна. Их коротко попросили пойти туда, куда их направили, и они разошлись каждый своим путем, оставив Квентина с невозможностью не чувствовать, что у них должно было быть больше времени.***
Что-то в том, чтобы бродить по Брейкбиллсу с Элиотом и Марго, было таким чрезвычайно похожим на причастность, что Квентин остался почти очарованным этим.***
После того, как катастрофа из-за заклинания, которое Элис заставила их сотворить, была улажена без его исключения из Брейкбиллса, Квентин думал, что все наконец-то пойдет на лад. Как оказалось, он опять чертовски ошибался. Джулия задумала выбить из него дурь, и как бы сильно Квентин после этого не притворялся, что он хотя бы отчасти в порядке, это было не так. Или было, секунд пять после того, как он очнулся с легкой ладонью Элиота на лбу. Все это рассыпалось несколько секунд спустя, и брэнди не мог ему помочь. Никто из них не догадывался, кем для него была Джулия, об их метках, и насколько глубокой была эта рана на самом деле. Квентину хотелось все бросить или кричать, или все сразу. — Она была расстроена, — сказала ему Кейди, и это было до странности больно, потому что с чего бы Кейди беспокоиться? Как бы то ни было, она выглядела искренней. Ему нравилась Кейди. — Она пришла, чтобы помочь это исправить. Она не имела ни малейшего понятия, насколько серьезным было то заклинание. Не говорю, что она не сучка, но знаешь, она жалеет об этом. Я подумала, что ты должен об этом знать. Это ничего не меняло, но он все равно ценил ее усилия. Квентину хотелось бы, чтобы он мог ненавидеть Джулию, пусть в то же время он на самом деле не желал этого. Он просто не мог, даже когда был так зол на нее. Он вел себя отвратительно с ней — они оба вели себя кошмарно по отношению друг к другу. Он бросил ее там, недооценив ее любовь к магии из-за того, что был зол на нее. За то, что она хотела оставить магию в прошлом, за то, что она двигалась дальше, за то, что она управляла своим миром тогда, когда он едва мог держаться на плаву. Он вел себя мелочно и снисходительно. С другой стороны, он не мог принять того, что она сделала, не мог принять психбольницу и то, что его подсознание избрало в качестве наказания. Он был чертовски зол, и совершенно не знал, что с этим делать. — Ты и паук, и паутина сразу, — сказала Джейн. Она никогда не была настолько права. Той ночью ему пришлось наложить повязку на метку Джулии, зная, что это не поможет и не исцелит, просто пряча нанесенный урон. И сама метка, и кожа вокруг превратилась в синяк — не нужно было быть гением, чтобы догадаться, почему. Он заставил себя не кричать, неспособный даже попытаться уснуть. Сама мысль о том, чтобы заснуть, определенно казалась тошнотворной. Квентин невидящим взглядом пялился в потолок почти всю ночь.***
Метка Джулии продолжала болеть, и синяк отказывался сходить. Это было достаточно странно, то, что он не чувствовал себя настолько встревоженным, насколько ожидал. Несмотря на периодический белый шум и мигрени, у него все еще оставался спокойный пульс связи, позволявший ему отдохнуть.***
У него ушло неприлично долгое время на то, чтобы осознать, что это ровное теплое и сильное чувство, которое он испытывал, было другой связью. И под «неприлично долгим временем» Квентин подразумевал то, что ему потребовался весьма грубый волшебник из Южного Брейкбиллса, чтобы более-менее разобраться в этом. Правда состояла в том, что он пытался забыть. О Джулии, о том, что случилось, об их связи и том гневе, который он носил в себе. О своем отце, о своих собственных недостатках. Кто бросает соулмейта в беде, как он сделал? Засранцы, вот кто. С другой стороны, кто может практически навсегда запереть соулмейта в мире, созданном из его кошмаров? Может быть, это все только подтверждало то, как хорошо они с Джулией подходили друг другу. Оглядываясь назад, он должен был осознать то, что случайный белый шум и мигрени исходили от Джулии, от их израненной связи. Он даже не распознал возникшую новую связь, попросту не заметил ее, а ведь именно этого он всегда боялся. — Две активные связи могут усложнить все с магией, — рявкнул Маяковский. — Ты не единственное, что ты несешь в себе, видишь — магия знает это. Ни одна из твоих связей сейчас не стабильна. Квентин понятия не имел, что выражало его лицо, когда он понял, о чем говорит Маяковский, но наверняка это было близко к отчаянию из-за волшебников, которых тот привел в свой кабинет перед тем, как приказать Квентину показать ему обе метки. Заметив повязки, он тут же сказал их снять. — Плохо. Как рана на обеих ваших душах. Связь все еще открыта, не отвергнута, но она повреждена и протекает. Это привлекает магию и отталкивает ее, их и твоя энергия испорчена. Вторая метка на твоей шее в лучшем состоянии, поэтому ты не чувствовал полностью ту поврежденную связь, но эта связь новая, еще не налаженная, и не может полностью справиться с этим беспорядком. — Вы говорите так, словно метки и магия связаны, — слабо сказал Квентин. — Как будто магия — это живое существо. Маяковский захохотал, но смех был горький. — Конечно, магия — это живое существо. Она даже имеет собственную волю иногда, несмотря на то, как бы сильно нам не хотелось притворяться, что мы ее контролируем. Метки тоже часть ее, понимают ли это волшебники или нет. То, что ты волшебник, может влиять на твою связь, твоя связь в свою очередь может влиять на твою магию, а ты волшебник. Это не выбирают. Квентин нахмурился. — Почему вообще волшебники носят их, я имею в виду метки, если они только запутывают нашу магию? Мужчина пристально посмотрел на него. — Не у всех они есть. Метки — то, что они есть. Они могут сделать твою магию слабой, а могут усилить. Связи всегда обоюдоострые мечи — как и сама магия. Она может сделать тебя слабее так же, как может сделать сильнее, чем ты когда-либо мог бы быть. Только ты можешь решить, по какому пути ты пойдешь.***
Это было постыдно легко вычислить после всего этого. Вряд ли это заняло у Квентина несколько минут. Элиот. Конечно же, это был Элиот. Квентин поверить не мог, что он пропустил его в самом начале — хотя конечно мог, потому что в тот день было слишком много всего, шестая книга о Филлори, Брейкбиллс и магия — конечно, он упустил это. В точности так, как и думал. Джулия бы разозлилась — или посмеялась над ним — он больше не был в этом уверен. Квентин так облажался.***
Он гадал, не была ли связь причиной его сдержанного увлечения Элиотом с самого первого дня, но это казалось простым объяснением. Он проигрывал их первую встречу раз за разом, слегка пристыженный тем ужасом, который Элиот, должно быть, носил где-то на теле вместо его первых слов. Он задавался вопросом, как Элиот мог быть таким спокойным в тот момент, или как много в этом было смирения, потому что он не знал, что еще мог сделать. Спрашивал себя, насколько досадно это должно было быть, получить Квентина в соулмейты. Квентин никогда не задумывался о своей второй метке — возможно, неосознанно уже тогда смирился с тем, что никогда не встретит того, с кем связан. Он не ожидал Элиота.***
Потом была Элис, и лисы, и это, наверное, был еще один способ, которым вселенная поимела их всех еще разок шутки ради. Марго была так права насчет этого.***
Элис продолжала его избегать — что было понятно, хотя Квентин хотел бы, чтобы она не делала этого. Он любил ее; искренне любил, и впервые в жизни понял, каково было Джулии, когда ей приходилось раз за разом объяснять, почему она с Джеймсом, хотя у него нет метки. У Элис не было метки тоже, как и у Джеймса — за исключением того, что она была одна такая в семье. Она рассказала ему об этом на испытаниях — в ответ он рассказал ей о Джулии — и отсутствие меток никогда не казалось Квентину чем-то особенным до встречи с ней. Но волшебники чаще носили метки, чем были неотмеченными. Теперь он знал это, хотя и все еще не осознавал, каково было волшебнику без метки — особенно в семье, полной отмеченных волшебников. Она видела обе его метки, очевидно, но не спросила о них, и Квентин не стал ничего объяснять. Это не казалось важным там, в Южном Брейкбиллсе. Это оказалось чертовски важным сейчас.***
Квентин хотел поговорить с Элиотом сразу же, как они вернутся. Кроме того, он хотел найти способ исправить положение с Элис, и с Элиотом был этот парень — Мэтт или как-то так. Все это делало невозможным просто подойти к Элиоту и сказать что-то вроде «Кажется, у меня твоя метка, и я надеюсь, что у тебя есть моя, потому что Маяковский не упоминал, что это была односторонняя связь, и пожалуйста, мы можем поговорить об этом?», несмотря на то, что часть его очень хотела просто пойти и сделать это.***
Оглядываясь назад, Квентин чувствовал, что ему стоило так и сделать. Хуже, чем то, что случилось, быть уже не могло. Пенни едва остался жив, Элайза была мертва и Майк тоже. Сказать, что Элиот был в раздрае, было бы очень мягко. Квентин тоже не чувствовал себя особенно хорошо. — Тебе стоит попытаться что-нибудь сделать, — сказала ему Элис. Между ними не все было гладко, но он был рад, что им удалось сохранить то, что они имели. Он не был вполне честен насчет преодоления, но по меньшей мере они смогли поговорить. Это был хоть какой-то прогресс. Хотел бы он, чтобы он мог сказать подобное о них с Элиотом. Конечно же, Элис вычислила, что метка на его шее принадлежала Элиоту, потому что она была потрясающей, и не нуждалась в том, чтобы ей разжевывали элементарное. В отличие от Квентина. — Я не знаю, что делать. Наверное, я последний человек, который может помочь, учитывая, что я как бы причина того, что его «возможно бойфренд, или не возможно, или еще не, или что-то там» сейчас мертв. — А еще ты тот, у кого на коже его метка, Кью. Вряд ли неприятие этого помогает вам обоим сейчас. — Я знаю это! — он и правда знал. Но каждый раз, когда он пытался сделать это, он не мог перестать искать причины не проходить через это. Элиот был или слишком пьян или под кайфом — или и то, и другое — и это не увеличивало его уверенность. Квентин больше, чем когда-либо хотел поговорить с Джулией сейчас. Ее метка сейчас медленно заживала и не болела так сильно, как раньше, но в остальном они были так же далеки от прежних отношений. Он знал, что они пока не в порядке — но когда-нибудь будут, он был в этом уверен, когда-нибудь, не сейчас. Но он все равно хотел позвонить ей и просто сказать «Я нашел моего второго соулмейта, Джулс! Только знаешь что? Я совершенно пропустил, как это случилось, и теперь не знаю, что делать, и мне хотелось бы, чтобы мы могли поговорить об этом». — Я не возражаю, ты же знаешь, — попыталась Элис, вежливо, даже немного жестко. — Здорово, — кисло сказал Квентин, потому что он все еще не имел ни малейшего понятия, что чувствовал по этому поводу, его эмоции были расплывчатыми, смешанными и странно отделенными от него самого. — Я не пытаюсь сказать, что это легко — я знаю, что это не так — моя семья... поверь мне, я знаю. Просто я... думаю, что все будет в порядке, понимаешь? Если вы двое поговорите. Квентин отвел глаза. Он не мог прямо сейчас принять это. — Не думаю, что мы оба хоть сколько-нибудь хороши в разговорах.***
Ни Элис, ни Квентин так и не поговорили после посещения дома Кристофера Пловера. (Было легче просто обниматься.)***
Как высокомерный ублюдок, каким ему нравилось быть, Пенни взял и слинял с пуговицей, проигнорировав предупреждение Квентина. Как бы ни хотелось Квентину не беспокоиться о нем, у него не получалось.***
Он не мог понять, почему такой человек, как Элиот, был связан с ним, так же, как он никогда не мог понять, как Джулия оказалась с ним в качестве соулмейтов. Это казалось несправедливым для них обоих — они оба были потрясающими, а Квентин... Ну, он просто был. Хотя, как Элиоту нравилось напоминать ему, ничего в жизни не было справедливым, и вероятно, метки не были исключением.***
Похоже, Пенни всегда находил разум Квентина. Как бы ни был Квентин раздражен, он почувствовал облегчение, когда Пенни наконец-то объявился в его сне. Он был чертовски рад, что Пенни не погиб. Он не знал, почему Пенни выбрал именно его разум как какой-то маяк, на который шел, но отчасти его это даже радовало. В конце концов, Пенни поймал тот удар магическим клинком, предназначавшийся Квентину, — это вывело их «противостояние засранцев» в далекую перспективу. Чаще всего Пенни казался практически покорным, оказываясь в голове Квентина, несмотря на то, как сильно он жаловался на, хм, на все, что касалось Квентина. Так что, может быть, они даже нравились друг другу. Чуть-чуть. Не то чтобы это делало Пенни хоть сколько-нибудь менее сволочью, но он все-таки вернулся в Брейкбиллс, а Квентин никогда не ждал, что тот изменится.***
— Она справляется, — сказала ему Кейди наедине, одной рукой вцепившись в собственное левое запястье, а в другой держа пособие по боевой магии, которое она собиралась дать им для экономии времени. — Мы... она в порядке, мы работаем над кое-чем, что обещает быть удивительным. Метка хорошо заживает. По какой-то причине Квентин не был удивлен тем, что она знала, хотя говорить с ней об этом все равно было неудобно. Зона неосуждения, или что-то в этом духе, догадывался он. Он хотел спросить ее, почему она исчезла — он ни на секунду не поверил бы, что ей было плевать. — Я знаю, — сказал он, не упоминая, что его метка тоже быстро заживала. Он предполагал, что она уже знает. — Я все еще думаю, что это хреновая идея — с боевой магией. То, что я вам даю, это сокращенная версия, короткий путь, и он хитрый. Магия не любит коротких путей. Скорее всего это будет дерьмово для всех вас — я видела всего нескольких людей, которые не были в полном беспорядке после этих заклинаний. — У нас не особенно большой выбор. — Ты уверен, что не хочешь дождаться Джулию? Если ты не хочешь рассказать мне, что происходит, может, тебе стоит хотя бы поговорить об этом с ней? — А ты бы не хотела сейчас поговорить с Пенни? — спросил он ее достаточно прямо, не ради того, чтобы поддеть. Она поморщилась, и, разумеется, оставила этот разговор.***
Закупоривать эмоции в бутылочку было весело и приятно ровно до тех пор, пока тебе не приходилось проглатывать их все сразу; это делало тебя открытым нервом, обнаженным до сердцевины, оглушенным необходимостью выцарапать себе путь наружу из собственной кожи и разума.***
Квентин ощущал путаную смесь противоположных эмоций. Попеременно чувствовал себя грубым, побитым, измотанным, грустным, злым, но согретым, расслабленным и абсолютно безразличным. И ему надо было поцеловать Элиота. Надо было, потому что он гадал, каково будет поцеловать Элиота, даже до того, как он узнал, что они соулмейты; это была незначительная мысль, которую легко пропустить. Парни, которых целовал Элиот, выглядели такими довольными... И Квентин поцеловал, положив руки на его жилет, чувствуя легкое раздражение от того, что приходится вставать на цыпочки, неловко касаясь губами губ Элиота в каком-то жалком подобии поцелуя. Чудесным образом Элиот ответил на поцелуй. Только после Квентин осознал, что руки Элиота на его лице дрожали.***
Он проснулся с рукой Элиота на бедрах и не избежал абсолютного клише испуганного натурала. Он попытался успокоиться немного, но паника все равно захлестнула его, и он сбежал из комнаты, как трус, пока Элиот спал.***
Элис взглянула на него и нахмурилась, так что похоже его попытка выглядеть обычно провалилась. — Кью? Ты в порядке? Он промямлил что-то, что, наверное, должно было значить «да», но вряд ли звучало убедительно, потому что Элис нахмурилась еще сильнее. — Что произошло? — Ничего? — пискнул он перед тем, как мысленно дать себе затрещину, потому что это прозвучало как вопрос. Элис помолчала, смерив его долгим тяжелым взглядом. — Ты... что-то случилось с Элиотом? — Почему обязательно должно было что-то случиться? — рискнул он и сам удивился, насколько неправдоподобно это звучало в его собственных ушах. Вот почему он не был удивлен, когда Элис попала прямо в яблочко, высказав вполне обоснованную догадку: — Ты переспал с Элиотом, а потом испугался и сбежал? — спросила она. Она была собранной, даже больше, чем обычно. Квентин помнил, что она сказала, что нормально на это смотрит — чтобы это ни значило — но ни одному из них не было действительно комфортно в этой ситуации, ну, по крайней мере, сейчас. — Мы можем отложить этот разговор? Хотя бы не говорить об этом сегодня, если нельзя перенести это на никогда? Элис, похоже, собиралась протестовать, но потом оборвала себя и мягко покачала головой. Квентин был почти уверен, что она с облегчением согласна была еще какое-то время избегать этого разговора. Она похлопала по сиденью дивана рядом с собой, и он сел, спрятав лицо в ладони. Чувство того, что он грандиозно облажался становилось все сильнее. — Я только надеюсь, что ты понимаешь, — наконец сказала Элис с извиняющимся взглядом, который он поймал краем глаза. — Марго теперь не даст тебе покоя. Квентин застыл, а затем крепко выругался.***
— Квентин, это правда, что вы потрахались с Элиотом, а потом ты сбежал на утро, как безвольный трус, поджав хвост? — ядовито атаковала его Марго, когда наконец-то поймала его. Он знал, что не сможет долго бегать от нее, но надеялся, что она не поймает его так быстро. Квентин никогда еще так сильно не хотел стать невидимым — даже когда из зеркала в аудитории вышел Зверь. От одного ее пугающе фальшивого милого тона он почувствовал себя покойником. — Я... эм, ну... — попытался он, желая, чтобы голос не звучал так хнычуще. — Я имею в виду, что это звучит очень хреново, когда ты говоришь так. Он очень старался избежать ее взгляда, но она не позволила, схватив его за подбородок и повернув к себе его лицо. — Тебе лучше разобраться с этим, Квентин, — спокойно сказала она с тихой холодной яростью в глазах, — или я сделаю так, что ты об этом пожалеешь. Квентин знал, что она не шутит.***
— Тебе и правда надо прибрать за собой дерьмо, — сурово сказал ему Пенни, и это было совсем не то, что Квентин ожидал от него услышать. Более вероятным ему казалось услышать что-нибудь вроде «не мог бы ты удержать свой член в штанах и не заставлять нас тратить на это наше время, делая все супер неловким для всех», но похоже, Пенни решил его удивить. — Что? — осмысленно пробормотал он, и Пенни возвел очи горе, явно надеясь на божественное вмешательство. Или он просто был мудаком, как бы то ни было, Квентин уже ни в чем не был уверен. Большую часть времени он просто пытался смириться с тем, что Пенни такой, какой есть. — Есть такая штука, когда ты ведешь себя определенным образом, а потом поступаешь как говнюк и понимаешь, что ты не так хорош, как думал. Квентин нахмурился, абсолютно запутавшись, и вот теперь Пенни выглядел по-настоящему раздраженным. — Да ну нахрен, — рыкнул он. — Ты не натурал, и до того, как ты начнешь возмущаться, — нет, ты не гей. Я знаю, это просто невероятно, но давай ты осмыслишь это побыстрее и исправишь этот бардак, чтобы мы могли получить хотя бы шанс на выживание, пока ты и Элиот не разваливаетесь на части? — О боже, — слабо прошептал Квентин. — Этого не может быть. Мы не можем разговаривать об этом. Пенни фыркнул. — Поверь мне, мне очень этого не хотелось.***
После того сюрреалистичного разговора с Пенни, Квентин знал, что должен сделать что-нибудь. Если он ничего не сделает, ну, Марго довольно ясно высказалась на счет того, насколько она может (и хочет) сделать его жизнь еще более дерьмовой, чем она есть, и Пенни, скорее всего, попробует скооперироваться с Элис для нового вмешательства, чего, Квентин был уверен, он никогда бы не хотел видеть. Поэтому он собрал всю смелость в кулак и пошел искать Элиота.***
Им удалось поговорить в конечном итоге, но не раньше, чем Элиот затащил его обратно в кровать после первой жалкой попытки Квентина извиниться. Эмоции на лице Элиота сменялись слишком быстро, чтобы он успевал понять, но он уловил что-то яростное и немного дикое прямо перед тем, как его притянули для резкого поцелуя. И да, ладно, Квентин мог признать, что в словах Пенни было рациональное зерно: он, похоже, действительно не был натуралом настолько, насколько считал. Судя по практически непроизвольной реакции на ладонь Элиота на своей шее и поцелуй, он точно не был натуралом. Все было резче в этот раз, менее смутно, более ярко. — Если ты не хочешь, лучше уходи сейчас, Кью, — выдохнул ему в губы Элиот, и Квентин почувствовал нарастающую панику, но все равно поцеловал Элиота в ответ, потому что сделать что-то другое было немыслимо. Они вжимались друг в друга, и Квентин был уверен, что чувствовал, как мир движется вокруг них. Ему казалось, что кровать дрогнула; пуговицы на его брюках расстегнулись, Элиот издал довольный гортанный звук и да. Телекинез, вздрогнув, догадался Квентин; у него встало так быстро, что закружилась голова, и ухмылка Элиота подсказала ему, что тот заметил реакцию и собирался использовать это на всю катушку. Чем он и занялся, раздев их обоих и пришпилив Квентина к кровати, даже не прикасаясь к нему. Квентин был бы смущен тем, насколько быстро кончил, если бы передышка не оказалась такой удивительно короткой. Восхищенный Элиот воспринял это как вызов, заставив его кончить дважды, перед тем как у него встало в третий раз, несмотря на слова Квентина, что этого не случится, по крайней мере, не от пальцев в его заднице. Элиот был чертовски доволен собой, когда доказал обратное, но Квентин был слишком занят своими ощущениями, чтобы спорить. Рука Элиота быстро скользнула по его плечам, ладонь сдвинулась с его шеи на затылок, а длинные пальцы сжались в его волосах перед тем, как потянуть назад именно так, как Квентину хотелось, открыв напоказ горло. Показалось не неожиданностью, но скорее откровением, когда Элиот коснулся губами метки Квентина и сильно укусил за шею. Квентин кончил так сильно, что отключился на несколько мгновений, едва ли почувствовав, как Элиот кончил пару секунд спустя, простонав ему в шею что-то, что Кью не расслышал.***
Квентин довольно быстро заметил, что Элиот был несколько одержим его меткой на шее. Как будто теперь, когда Элиот знал, он мог, ему надо было касаться ее — и часто. Теплая ладонь, которая тайком пробиралась на шею Квентина и поглаживающие пальцы на коже стали чем-то привычным. Пока Элиот не сгреб его и не засосал его шею в укромном закутке. Он был рад, что Элиот понял его отвращение к публичным проявлениям привязанности — или как бы они ни называли привычку Элиота отмечать его шею. Он достаточно хорошо знал, что Элиота подобные сомнения не волновали, но, за неимением других слов, Элиот был чуток с ним. Казалось, что он никак не мог насытиться им, и Квентин обнаружил, что немного неравнодушен к пылу Элиота. В этом было что-то очень возбуждающее для Квентина — видеть, насколько увлечен Элиот. Ему нравилось, когда Элиот терял самообладание. Он бы не признался в этом, и он был уверен, что Элиот даже не догадывается об этом, но это пополнило его список более-менее приемлемых фантазий, хотя бы раз заставить Элиота совершенно потерять голову.***
Снова видеть Джулию было похоже на возвращение в дом, где прошло твое детство, много лет спустя. Как бы хреново ни обстояли дела, обнимать ее снова казалось правильным. Что-то в их исцеленной связи казалось другим, но это было похоже на тихий звоночек, далекий от действительно насущных вопросов. В глубине души Квентин думал, что вся эта история с божественным исцелением рака была слишком неправдоподобной, особенно после собственных любительских изысканий Квентина на этом поприще, но он не мог сфокусироваться на этом. Не тогда, когда Элис, Элиот, Марго и Пенни находились в Филлори, и, вероятно, были в опасности. Он надеялся, что они в порядке. Джулия и Квентин должны были найти дорогу в Филлори, вместе, как всегда хотели.***
Как выяснилось, то, что в книгах казалось забавным и причудливым в народе Филлори, как только они оказались в настоящей Филлори, с самого начала прогрессировало от легкой странности до серьезного беспокойства. Кстати, возможно, Квентин и Джулия не должны были заключать никаких сделок, потому что теперь у них, конечно, было оружие, но кто-то должен был для начала заключить брак. И стать Верховным королем Филлори. Что, посмотрим правде в глаза, до жути пугало Квентина, возможность оказаться тем избранным, в действительности же, это, скорее всего, должен оказаться именно он, верно? Только вот это еще и значило, что ему придется жениться на дочери кузнеца — которой, без сомнения, тоже было что по этому поводу сказать, как и всем остальным — так что да, брак по расчету был определенно фишкой магических сделок! То, что нужно! И конечно же, потому что вселенная никогда не упускала случая поиздеваться над ними, Квентин не был Верховным королем, а вот Элиот был. — К черту все это, — услышал он ворчание Марго, и да, это определенно подводило итог.***
Квентин не мог позволить Элиоту сделать это. И ладно, он сам был готов сделать абсолютно то же самое, если бы Филлори разумно выбрало его в качестве короля вместо Элиота, но с другой стороны, он всегда был готов жить или умереть ради Филлори, поэтому что такое свадьба по сравнению с этим? Но Элиот был не таким, как он, и если быть честным, сама идея того, что Элиот женится, была какой-то неправильной. Конечно, сейчас Элиот выбрал благородство, особенно когда Квентин хотел бы, чтобы он поступил эгоистично. Он сказал это, и Элиот рассмеялся. — Я не пытаюсь быть благородным, Кью, — взгляд на лице Квентина, должно быть, был весьма выразительным, потому что Элиот исправился. — Ну ладно, может быть пытаюсь чуть-чуть — что я могу сказать, ты на меня ужасно влияешь — но ведь это еще не все. Я имею в виду, я не в восторге от того, что женюсь, но знаешь, Верховный король Филлори звучит как то, с чем я, возможно, могу справиться. — Элиот... — И мы оба знаем, я не был паинькой на Земле — даже не пытался это скрывать хоть как-нибудь, и все же... у меня есть ты, и, возможно, это мой второй шанс? Он был серьезен, не был пьян или неуверен, как это иногда с ним случалось. Квентин подумал, что возможно, Филлори и ее боги не были так уж неправы, как бы ему хотелось, когда они выбрали Элиота.***
По счастливому стечению обстоятельств — на самом деле это Марго и Элис, наконец-таки объединившись, устроили перекрестный допрос на предмет филлорийских обычаев, вероятно, загоняя всех, кого могли найти, в угол и допрашивая о мельчайших деталях, касающихся законов королевской свадьбы — выяснилось, что связь соулмейтов была в Филлори весьма важной. И под «важным» Квентин имел в виду то, что он вроде как был возведен в королевский статус просто потому, что был соулмейтом Элиота. Элиот зацепился за деталь со всем этим «никогда больше не смогу быть ни с кем другим», когда Марго объясняла ему, что здесь изначально подразумевают под свадьбой. Элиот, между прочим, забыл упомянуть об этом, когда Квентин пытался отговорить его от этой женитьбы. Он бы сказал ему пару слов по этому поводу позже.***
— Он твой второй соулмейт? Чьи слова на твоей шее? Этот высокий брейкбиллский засранец? — было первым, что он услышал из уст Джулии, как только они отошли достаточно далеко от собравшихся вокруг Элиота. — Эм, — начал Квентин, сообразив, что совершенно забыл сказать ей об Элиоте и том, что нашел второго соулмейта. — Да? Джулия молчала, попеременно глядя на него и Элиота. — Ты... злишься на меня? — спросил он, потому что не был уверен, как реагировать. Она не выглядела разозленной, скорее расстроенной, как если бы что-то другое, не только то, что Элиот был его вторым соулмейтом, беспокоило ее. Предупреждение Джейн в его голове потихоньку превращалось в плохую примету. Джулия выглядела удивленной. — Ты планировал рассказать мне об этом? — ответила она. — Что? Конечно, планировал! Я хотел позвонить тебе много раз, когда понял это, но мы были в ссоре, а потом все так закрутилось, и... Я понятия не имел, что творю, Джулс. Скорее всего, я забыл — или не было подходящего времени. Но я всегда собирался сказать тебе об этом. Она кивнула. — Я знаю. Поэтому и не сержусь. — О... Тогда все в порядке? — Ну, не скажу, что я в восторге от этого. Не могу сказать, что он произвел хорошее впечатление за те несколько раз, когда я видела его — если только он не собирался производить впечатление «снисходительного высокомерного ублюдка», и в таком случае это было успешно, должна сказать. — Эм... — Не волнуйся, Кью, я уверена, ему тоже есть что сказать насчет меня. Квентин был уверен,что она права, пусть ему и хотелось, чтобы она ошибалась. — К тому же, если ты думаешь, что я не видела, как ты с ним целовался недавно, то ты чертовски ошибаешься, Кью, — сказала она с той самой знакомой Квентину улыбкой. — Я подумала, что могу дать тебе поблажку. Она никогда не собиралась позволить ему загладить вину за это.***
В его голове коротко мелькнула мысль о том, что между Элис и Марго что-то происходит.***
Он не мог объяснить ужас, гнев и чувство, словно он тонет, нахлынувшие на него после того, как блок в памяти Джулии был снят. Это было почти так же оглушающе, как проглатывание собственной депрессии — наверное, даже хуже, и Квентин едва сдержал рвотный рефлекс. Слава богу, это довольно быстро прекратилось, и он знал, что Джулия, чертовски гениальная Джулия умудрилась закрыть эту течь в их связи, даже в том состоянии, в котором она находилась. Он не знал, что с ней случилось, но при этом ему казалось, что он знает слишком много. Его тошнило, связь между ними была прочной, болезненно пульсирующей и неестественно нейтральной. Он никогда не хотел врезать богу так сильно, как хотел сейчас врезать Эмберу. — Джулс... — не зная, что сказать, попытался начать разговор он. — Нет, — хрипло сказала она. — Я не могу. Не сейчас. Он больше не пытался ничего спрашивать.***
Позже она рассказала ему, и он уже тогда захотел убить того лисьего бога, задолго до того, как она попросила его. — По крайней мере... — он услышал шепот Джулии, неуверенный, говорила ли она с ним, или с собой. — По крайней мере, я спасла ее. Ей удалось уйти. Он заметил, как она вцепилась в бедро, где, как он знал, была ее вторая метка. Квентин помолчал, прежде чем осторожно взять ее другую ладонь и крепко сжать.***
— Я нашла ее, знаешь, — сказала она, когда ее голова лежала на его плече. — Ту, чьи слова на моем бедре. — Я догадался, — ответил он, с удивлением понимая, что догадывается даже, кто это мог быть. — Она намного круче твоего, — она даже не улыбнулась, но Кью был рад, что она все еще находила силы, чтобы подкалывать его насчет Элиота. — Мой недавно стал Верховным королем Филлори. — Он догонялся шотами с говорящим бульдогом и только что напился в стельку. Квентин слабо рассмеялся, уткнувшись в ее волосы.***
— Я рада, что у тебя есть они, — мягко сказала Джулия. — Я даже рада, что у тебя есть он. — Ты тоже у меня есть, — возразил Квентин, потому что чувствовал, что это единственный ответ. Джулия не совсем улыбнулась, но, казалось, хотела это сделать. В ее лице было что-то жесткое, он понимал это, но все равно боялся. Как же он хотел, чтобы Джейн дала ему что-то большее, хотел знать, как защитить ее, даже понимая, что уже облажался. — Да, — кивнула она. — И у меня есть ты. Квентин сдержался. Возможно, в этот раз у них все получится.