Середина декабря

Казалось, что дождь никогда не кончится. И это середина декабря. Дворники гоняли воду по лобовому. Двое в машине молчали. На заднем сидении валялась куча букетов. Где-то под ними покоилась хрустальная синяя рука, принадлежащая водителю транспортного средства. Подержать он, кстати, своей спутнице её так и не дал, хоть и обещал. Соня смотрела в окно, наблюдая за гонкой капель по стеклу. Возможно, последний раз она едет в этой большой машине рядом с этим, ставшим почему-то таким дорогим ей за эти полгода, человеком. Костя смотрел на дорогу. У него на языке крутились несказанные слова. Он, всегда решительный, чувствовал себя глупым влюблённым мальчишкой. Влюбился с первого взгляда. А сказать об этом за полгода так и не осмелился. «Ну и тряпка же ты, Гецати! — пронеслось в голове, больно ужалив самолюбие. — Ну ведь она тебе нравится! И ты ей тоже, и ты об этом знаешь! Чего ты тормозишь-то? Она ни за что первый шаг не сделает, гордая же! А ты последний раз везёшь её в своей машине. Действуй, блин!». И аланский провидец понял, что внутренний голос прав. Бросил взгляд на свою пассажирку. Она всё так же сосредоточенно наблюдала за капельками, стекающими вниз. — Соня, — окликнул тихо, стараясь не напугать. — Да, Костя, — она отвлеклась от своего зрелища и посмотрела на него. Всё равно, та капля, на которую она поставила в своей голове, проиграла. Он просто утонул в её изумрудных, даже забыв нажать на педаль газа после светофора и сделав это только после недовольного сигнала стоящего сзади авто. «Ну, Гецати, сейчас или никогда!» — этот чёртов внутренний голос когда-нибудь заткнётся?! — Ты торопишься домой? — взял её тонкую руку, почему-то нервно теребившую край борта расстёгнутого белоснежного пальто. — Нет. Совсем нет, — от его прикосновения по телу растеклось приятное тепло. Но смотреть в его глаза она почему-то не осмеливалась. — Вот и отлично, — улыбнулся осетин, резко развернув машину. Егоровой стало страшно. Мало ли, куда этот горячий аланский мачо (к которому она, к слову так, очень даже неравнодушна) её увезёт. Но Константин, будто считав её страх (на самом деле, у Сони просто задрожали руки и он, держащий её тёплую ладошку, это почувствовал), сказал: — Мы просто покатаемся. Не бойся, Сонь. И Соня выдохнула. Крепко сплела свои тонкие пальцы с его. А он всё так же не решался сказать ей о главном. Потом была ночная Москва с миллионами огней. Брошенная чёрт знает, где машина. Пешком. Благо, дождь кончился. Его куртка на её плечах сверху на пальто. И маленькая ладошка в его большой тёплой ладони. Патриарший мост. Дешёвое красное из круглосуточного магазина. Бенгальские огни, купленные там же. Танцы под какую-то случайную песню, включённую на телефоне. Отмечали победу. Стояли, опершись на перила. Разговаривали о неважном. Знали о недосказанном. Вино допито. Он целует её губы, крепко прижимая хрупкое тело к себе. Она отвечает. Приподнимается на цыпочки. И слова не нужны. Всё и так понятно. Она уснула в машине. Снова. И сейчас он имел полное право разбудить её поцелуем. Что, собственно, и сделал. — Как думаешь, я понравлюсь твоей змее? — поднимаясь в лифте на нужный этаж, хихикнув, спросила Соня у Кости. — Самое главное, что ты нравишься мне, — улыбаясь, ответил тот. — А вот что скажет змея — совсем неважно. — А твои духи? — А что духи? — Они не против такого поворота событий? Ну, вдруг я понравлюсь твоей змее, но не понравлюсь твоим духам… — Моя змея заодно с моими духами. Где там, кстати, твои мыши? — Решил задобрить? — девушка рассмеялась. — Именно, — рассмеялся и мужчина. — Выходи, приехали.

***

Спустя неделю Костя и Соня наряжали ёлку в их новой общей квартире. Егорова уговорила Гецати купить живую пушистую красавицу и несколько часов проторчала в икее, чтобы выбрать для неё самые лучшие шары. В уголке дивана мирно спал Аркаша, в аквариуме думала о чём-то своём, змеином, та самая змея, которой так хотела понравиться (и понравилась) городская ведьма, а на столе остывал чай в одинаково-белых кружках. По телевизору шёл финал «Битвы экстрасенсов». И счастливая экранная Соня просила у не менее счастливого экранного Кости подержать ту самую синюю руку, стоящую сейчас на одной из полок стеллажа. — Гецати, ты мне так и не дал руку подержать, — прицепив на макушку дерева звезду, Егорова попыталась слезть с табуретки, но оказалась в крепких мужских руках и положила свои ладони на широкие Костины плечи. — Зато я держу тебя. И мне кажется, эта «конечность алкаша» будет нам только мешать. Соня залилась смехом: — Какой же ты дурак, Гецати! — Причём, влюблённый дурак, Егорова! — улыбнулся Константин, опуская девушку на пол и целуя в губы.