Безделье. Трусость. Замкнутость.
В зависимости от времени суток, дня недели, месяца определения меняются, но смысл остается почти таким же простым: человек чувствует себя непригодным для того, чтобы жить, действовать; хочется лишь существовать, нести своё бремя, не хочется ничего кроме ожидания и безразличия. В какой-то день, подобный этому, или чуть позже, чуть раньше, без удивления обнаруживается, что что-то не так; что, честно говоря, он не умеет и никогда не научится жить. Беспомощная улитка, застрявшая в своём панцире — вот, что из себя представляет достигший дна человек. Но, подобно любому слизняку, в нужный момент, когда опасность минует, он вылезет. Просто дайте ему время. — И снова он лёг на диванчик. Позор, деградация и лень, и лень, - Чанбин снимает кепку с головы, закидывая руку на спинку старого продавленного светло-зеленого, цвета рвоты, дивана. Кажется, ему уже ничего не интересно, кроме порносайтов, добавленных в список «избранное». Всё, что он имеет за спиной — вечное «неудовлетворительно» в табели об успеваемости, сбитые костяшки, кривая носовая перегородка, причиной которой стал кулак одноклассника, кровоподтёки на теле, скрытые под плохо проглаженной белой рубашкой и свитером, и эгоизм. С таким набором он бы мог успешно поступить, скажем, на факультет международных пошёл нахуй, но, к сожалению, такого не существует. Он искренне ненавидит систему образования. Ненавидит свою школу. Свой класс. Хан Джисона. Он клянётся, что когда-нибудь убьёт этого "ангелочка". Чанбин знает его с самого детства. И с самого детства ненавидит. Всем сердцем. Вовсе не потому, что Джисон — гребаная незатыкающаяся радиостанция, и даже не потому, что у Джисона слишком смазливое лицо. Его ненависть, в каком-то смысле, необоснована. Ненавидит, и всё тут. Чанбин считает, что его одноклассник — тупорылый приставучий идиот, который не имеет фильтра в своём мозгу. Хотя, если задуматься, оскорбления, которые люди используют охотнее всего, которые часто спонтанно срываются с их губ, отражают в итоге собственные скрытые недостатки — и это понятно, ведь человек ненавидит то, на что больше всего похож. Выходит, Со приставучий? Чёрта с два. Он никогда ни к кому не привязывался и не собирается этого делать. Проявлять заботу — синоним безумия. Чанбин в этом уверен. В конце концов, чувства далеко не всегда взаимны. Любишь человека, заботишься о нём, а ему хоть бы хны. Показывать кому-то насколько они дороги — глупо. Синоним уязвимости. Нет причин отрицать это. Нежность формирует зависимость. А с зависимостью сложно покончить. Чанбин это знает. Именно поэтому в кармане джинсов, в куртке, даже рюкзаке, лежат незаконченные пачки дешёвых сигарет, из-за которых от парня несёт табаком аж за километр. И даже ядреная эвкалиптовая жвачка, уважительно называемая одноклассниками Чанбина — «вырви глаз» — не перекрывает этого отвратительного запаха. В их понимании, Со — настоящий гастрономический извращенец, которого надо изолировать от общества.Грубость. Смелость. Тупость.
Когда Со Чанбин последний раз делал домашнее задание? Он и сам часто задумывается над этим вопросом, стоя напротив зеркала с зубной щёткой в руках. Волосы торчат в разные стороны, лезут в глаза, в мешки под которыми можно засунуть половину населения Китая, щекочат нос, но парень лишь недовольно щурится, вовсе не собираясь избавляться от дискомфорта. Он и так почти семнадцать лет практикует игнорирование, к чему сейчас что-то менять? Пена, вперемешку с кровью, отправляется в раковину, а затем, с проточной водой — в канализацию. Тяжкий вздох. Чёрт бы побрал эти шесть утра. Вторым пунктом сборов стала форма. Одинаковая, стандартная школьная форма, на которую ему, разумеется, поебать. Сначала хотелось обойтись одним лишь свитером, но вспомнив, что на улице далеко не лето, парень передумал. Черные узкие джинсы с заправленной в них вчерашней белой рубашкой, черная толстовка и, конечно же, кепка, небрежно закинутая за диван, на котором Чанбин и заснул. Но ничего, её ведь можно отряхнуть от пыли. Так он и поступил, слушая недовольное бурчание матери из кухни. Кажется, она никогда его не поддерживала. Да и за что? Его манеры оставляли желать лучшего, одежда не стиралась неделями. О, она бы поставила на то, что Чанбин съест что-нибудь с пола. Он был чрезвычайно безразличен ко всему. Ко всему, кроме Джисона. Джисона он ненавидел. Сев за стол, он пододвинул тарелку ближе, начав ковырять рис палочками. По правде говоря, есть по утрам парень не любил, но, получая подзатыльник от отца, откликающийся громким хлопком, резко передумывал. Только после того, как последняя рисинка отправлялась в рот молодого человека, его выпускали из-за стола и отправляли в школу. Жаль только то, что под предлогом «не доел рис» нельзя было остаться дома. Но как бы то ни было, ровно в 6:45, надев куртку, Чанбин выходил из дома, чтобы через полчаса оказаться во дворе школы. — Неплохо. Но чего-то не хватает,- Со, подперев голову кулаком, смотрит на рисунок Джисона, который он демонстрирует их однокласснице. Хриплый голос заставляет обратить на себя внимание. — Да? Чего же? - Хан словно расцветает, с удивлением и интересом поворачиваясь к старшему. Неужели ему всегда было так интересно, что думает Чанбин? — Извилин. Тебе не хватает извилин. Ты ведь дурак, а? - зло цокнув, парень отворачивается, утыкаясь в блокнот, а Со усмехается. Ему нравилось затыкать людей и не важно, каким способом. Всё равно он не особо дорожил отношениями с этим человеком. Какая разница, как он отреагирует? — Понеслись обзывательства галопом,- подал голос с соседней парты Ким Уджин и в него тут же полетел пустой пакет из-под молока. Однако одноклассник засмеялся на такого рода выпад. Кажется, к грубостям Чанбина привыкли все, кроме Хана. Почему, если он знает его дольше всех? Всё просто. Джисон знал другого Чанбина. Другой Чанбин мог долго смеяться над глупыми шутками своего младшего брата, улыбаться по-настоящему искренне. Он не был безразличен, чёрств и груб. Он был ребенком. Казалось, стоит снегу начать свой безумный хоровод, как парень выбежит на улицу с раскрытым ртом и примется ловить ледяные хлопья. Согласно мнению Чанбина, он жил в мире, полном ненависти, злобы и зависти. Однако, посмотришь на него, и согласиться с ним не сможешь. Потому что мнение Чанбина менялось, как только он переступал порог комнаты своего брата. Едва заметная, торжественная натура подростка, которую от так тщательно скрывал от остальных, боясь быть высмеянным, изувеченным, та, что делала его прокажённым в обществе, обнажалась в комнате с разноцветными динозаврами на обоях. Появлялась вместе с морщинками у глаз от широкой улыбки, выходила вместе с весёлым смехом, обнаруживалась в задорном огоньке в глазах. Таким Джисон видел его каждый день в окнах напротив. Счастливым. Счастье — странная вещь. Выброс эндорфинов в мозг — простая реакция организма на что-то приятное. Но отчего-то люди всё равно считают счастье чем-то сверхъестественным. Словно оно доступно не каждому. Чушь. Чанбин много раз думал над этим состоянием счастья. Люди, вроде как, теряются, когда думают о счастье как о некой конечной цели. Финале всего. Деньги, слава, любовь. Это счастье, в понимании многих. Но счастье — это настроение, а не конечная цель. Это как голод, жажда, усталость — оно приходит и уходит, это нормально. Счастье заключается в моментах, когда человек раскрывается перед кем-то, кто ему действительно дорог. Поэтому счастье общедоступно. Как кометы сгорают в атмосфере, не долетая до поверхности земли, так и счастье проблемного человека не может длиться вечно. Свет в окнах напротив перестал гореть в один день. Со стен слетели рамки, рисунки, светлые воспоминания. Чанбин перестал заходить туда с радостной улыбкой, и всё чаще стал оставаться там лишь для того, чтобы побыть в одиночестве. В этом одиночестве он и застрял на последующие годы. Больше человека, похожего на Чанбина, не было. И в этот момент он прекратил заводить дружбу с людьми. — Хён,- Чанбин шел по промерзшему тротуару, склонив голову: в наушниках играла музыка, в руке покоилась сигарета, бережно зажатая между пальцев,- Да подожди же! Даже эту мимолётную идиллию умудрился разрушить этот надоедливый парень. Неужели он ещё не понял, что никакого общения не получится? Но упрямый, словно осёл, по характеру Хан Джисон, кажется, плевал на все предубеждения Со Чанбина. Парень остановился, вытаскивая из уха наушник. Недовольный оценивающий взгляд и рука мягко направляет злодейку с фильтром к губам. «Где же твоя тактичность?» - хочет спросить его Чанбин, но, помотав головой, продолжает идти вперед, равнодушно принимая компанию одноклассника. — Я пройдусь с тобой, хорошо? Просто от...,- к губам Джисона прислоняется пронизанная запахом табака ладонь и он морщится, поднимая взгляд на старшего. Слова — шум, который издают люди. Не больше. Они редко могут что-то исправить, зато часто могут усугубить положение. У Чанбина хорошее настроение и ему не хотелось бы, чтобы его кто-то портил. — Как скажешь. Мне плевать. Просто молчи,- хрипит Со, убирая руку от лица мальчишки. Сигарета скачет в зубах, грозясь выпасть в любой момент, но не делает этого, будто боится. Джисону бы тоже не помешало заиметь инстинкт самосохранения. Хоть немного. Самую малость. Хорошая штука. Ему бы точно пригодилась. Но Джисон всё же замолкает и расплывается в улыбке. «Может, не всё ещё потеряно?» - думает Хан, не решаясь задать этот вопрос вслух, однако Чанбин всё прекрасно понимает, видя этот заискивающий взгляд. «Дружба тебе что, щенок, чтобы теряться?» - хмурится парень, щелчком отправляя окурок на асфальт. На этом их мнимый диалог заканчивается. Они молча идут рука об руку, сталкиваясь плечами время от времени, но Джисон готов поспорить, что глубоко внутри своей полупустой черепушки Чанбин думает о возможном повышении одноклассника в звании. От «что-ты-забыл-у-моего-дома» до «можешь-идти-рядом-но-только-молча». Хан считает это личным достижением. Поэтому, возле дома старшего он останавливается, прижимая свою сумку ближе к груди. — Что? - Чанбин вскидывает бровь, оборачиваясь к своей личной головной боли, и усмехается, а затем указывает через плечо, - Хочешь зайти?Гнев. Апатия. Сарказм.
В ночь, похожую на многие другие ночи, когда луна льет маниакальные аккорды на своих детишек, он, напевая под нос, прислонился к холодной кладке здания, осматривая парня напротив. Он ощущал ни с чем не сравнимое стальное возбуждение, в голове гремела варварская музыка. Кровь на руках неприятно сжимает кожу. Висок садит болью и отдает в шее. Школьная форма в грязи: помята, местами порвана. Но несмотря на это, на лице Чанбина появляется улыбка и он, оттолкнувшись локтями от кирпичной стены, с размаху проезжается кулаком по скуле подростка. Со вторым ударом под ребра, парень согнулся пополам, а с третьим —сполз по стене на землю. Он пытался сопротивляться, но все его попытки не увенчались успехом. Выпускать эмоции таким способом было рисково, но лучше так, чем никак. Чанбин на минуту забылся, продолжая просто мутузить парнишку, упустив момент, когда тот отключился. На очередном замахе его кто-то схватил за локоть и потянул назад с такой силой, что Со упал на этого "героя". Парень глухо простонал, так как локоть старшего проехался прямо по паху, и согнулся в три погибели на грязном асфальте. — Какого чёрта ты творишь, дебильный?- Чанбин поднялся с Джисона, отряхивая свои джинсы, а затем оборачиваясь к своей недавней жертве. — Да ты чуть не убил его,- хрипит младший и хватается за предложенную руку. Со тянет на себя и впечатывается спиной в стену, не ожидая, что Хан сам оттолкнётся. Джисон неловко улыбается, оказываясь в паре сантиметров от лица Чанбина и тут же отстраняется, принимаясь поправлять на себе одежду, — Просто скоро выпускной, а ты будешь побитый. — А ты меня с собой звать собрался? - Со давит смешок, глядя на одноклассника, а затем начинает в открытую хохотать, когда младший закатывает глаза,- Учти, у меня плотный график... — Да знаю я! Сначала новый эпизод гей-порно,- Чанбин меняется в лице и замахивается, а Хан отворачивается, зажмурившись. Но оба знают, что Со его не ударит. Почему? Потому что Джисон оказался не таким говнюком, каким считал его Чанбин. Вместо хорошего подзатыльника, старший похлопал приятеля по плечу. Честно, Чанбин поражался смелости Джисона. Вместо избегания «задиры-молчуна с последней парты», парень выбрал тактику «заеби агрессора до тех пор, пока он сам не начнёт от тебя шарахаться». Но где-то в глубине тёмной душонки Со, которой, по его словам, конечно же, не было, как и подобает концепту, он был ужасно признателен Хану за то, что тот рядом, когда егоДурачество. Робость. Непонимание.
— Ты меня задушить решил, а? - Джисон хватает руки Чанбина, туго затягивающие галстук на его шее, - Какой ты после этого друг? Чанбин смеется до колик в животе, но от одноклассника не отходит: переводит руки на воротник идеально отутюженной белой рубашки и поправляет, а затем делает шаг назад, рассматривая своё «творение» со стороны. В отличие от Со, Хан готов к выпускному, а вот старший ещё даже не умывался.Ложь. Сожаление. Ненависть.
Чанбин просыпается поздно. Его окно, предзакатными сумерками, озаряет мягкое весеннее солнце, прося встать как можно быстрее. Но для чего это всё? Молчит. О прошлой ночи, кроме разбросанной по комнате одежды и скомканной чужой футболки, повисшей на спинке стула, ничего не напоминает. Подушка, на другой половине кровати, уже остыла. Джисон ушёл ещё до того, как старший раскрыл глаза, встречаясь взглядом с потолком. Со садится, осматривая пустую комнату на предмет своего нижнего белья, а затем принимается за поиск телефона. Джисон не собирался принимать вызов. Он, сидя на заднем сидении семейного внедорожника, думал лишь о том, что ждёт его там, в другом городе. Но в голову, с очередным сброшенным звонком, закрадывалось сожаление. Джисон не предупреждал Чанбина о том, что уезжает. О том, что на выпускном он вообще не должен был появляться. О том, что прощаться он не собирался. Хан исчез молча, словно его никогда и не было, ещё до того, как Чанбин успел хоть что-то понять. Дом напротив опустел, в окнах воцарилась тьма и тишина. Чанбин был уверен, что не умеет влюбляться, что там, за рёбрами, никто никогда не оставлял своих следов. Но Хан Джисону, кажется, было на это наплевать. Он ворвался в грудную клетку Со совершенно неожиданно, потому что ему наскучило ждать приглашения. Он вбежал туда, бесцеремонно выбив дверь, прокрался в самую середину на цыпочках, а потом, поняв, что никого нет, принялся за безумную чечётку. Его не пугала ни натура, ни характер обладателя: пустое место он заполнял собой, не оставляя ни единого изъяна. И от этого Чанбину становилось страшно. Он всё ещё питал мечты о том, что Джисон не исчезал, оставляя его с разбитым сердцем. О том, что ночью в окно опять постучат и в привычной манере напросятся на поздний ужин. Чанбин всё ещё прибывал в иллюзиях, где Хан носился за ним, потому что ему так хотелось, держал за руку, потому что так хотелось, целовал, потому что так хотелось, а не для того, чтобы Чанбин перестал чувствовать себя одиноким и замкнутым. Чёртовы иллюзии, где улыбка искренняя, а чувства настоящие. Чанбин не взывал к справедливости — жизнь в принципе несправедливая штука. Однако, действительность должна же подчиняться хоть какой-то логике? В его голове возникало ощущение, будто уровень отвратительности мира вновь заметно повысился. И всё вернулось на круги своя.Чанбин опять ненавидел Джисона.