А Бог надевает наушники

Молитвы, крики, проклятья и просьбы…. Людские слова стучатся о мертвый камень высоких небес. Этот стук гулко разносится по льдисто-белым коридорах, холодным и неживым, отражается от гладких стен и теряется сам в себе. А когда-то здесь была семья и великий Отец во главе. Но теперь от того времени осталось лишь эхо Его тихих шагов по больничным коридорам, в которые он никогда не вернется. Что может быть сильнее разочарования? Того, что поглощает с головой, от которого опускаются руки, а кристальные перья падают белым снегом на землю? Лишь разочарование в собственных детях. Ангелы пали, хоть и носят до сих пор крылья. Яркие перья посерели и обтрепались, потеряли лоск и глянец. Даже благодать, что раньше затмевала Солнце, теперь еле тлеет в их глазах. Лишь клинки-убийцы все так же хищно сверкают серебристой сталью, радостно хохоча, снова упившись кровью своего брата. Бог сошел с Небес, и теперь ему путь туда заказан. «Бог ушел!», «Да здравствует новый Бог!» Ангелы ликую, звенят клинки, падает серый снег. А он ушел на землю, спустился с Небес, смешался с толпой. Его глаза сияют синим светом, если взглянуть на него. Но кто же поднимет голову к небу? Смотреть вниз проще, чем взглянуть на Солнце. А Бог надевает наушники, отключаясь от мира, что создал когда-то,,,, и идет бродить по городу в поисках давно утерянной музы. Бог пишет книги и читает стихи о людях, что создал когда-то. Но он слишком давно перестал считать их детьми. Он покупает горячий кофе и, грея о картонный стакан руки, идет вверх по улице, чтобы отдать его бездомному с гитарой. Музыка – это лучшее изобретение людей. И еще кофе. Он бродит среди людей, толкаясь в метро и радуясь первому морозу. Только снег, что путается в волосах и слипается на ресницах, заставляет его плакать уже которое столетие. Бог среди людей. Он среди нас. А может…. Бог – это ты? Чак.