Новый рассвет

На улице вроде не так уж холодно, но стоит ветру хоть немного всколыхнуться, как щёки начинает противно пощипывать. Курамочи шмыгает носом и подтягивает шарф повыше, закрывая всю нижнюю половину лица. Он и не представлял, что в Токио может быть настолько морозно, а теперь даже два свитера под осенней курткой едва спасают. Хорошо, что мама привезла с собой тёплую одежду - теперь остаётся только найти дом по нужному адресу. Мама, конечно, хотела сама за ним приехать, да ещё и на такси, но Курамочи упёрся рогом - они с дедом и так проделали огромный путь, только чтобы ему не пришлось мотаться в поезде на новогодних каникулах. - Застудишь всё самое важное, - усмехается Миюки, выходя за ворота внутреннего дворика уже почти опустевшей общаги. Курамочи пару секунд осмысливает его слова, резко отворачивается и хватается за ширинку... Вот только молния застёгнута, а Миюки ржёт в голос. - Вообще-то я имел в виду голову, но у тебя явно другие приоритеты, - говорит он и натягивает капюшон Курамочи до самого носа. И вот правда, сейчас Курамочи уже совсем не холодно - он просто вспыхивает от злости и смущения. Ругается, подхватывает из сугроба свою сумку и догоняет ушедшего вперёд Миюки, чтобы влепить ему поджопник. Миюки пофигу - снова ржёт, отряхивается от снега и уворачивается от очередного пинка, придерживая сползающую шапку. - Засранец ты, - смеётся Курамочи, толкая Миюки плечом. - Я, вообще, тебя по делу ждал. Ты же местный, знаешь, как добраться? - спрашивает он, показывая бумажку с записанным адресом. - "Местный" - понятие растяжимое для такого города как Токио. Туда на электричке ехать и ехать, да и зачем тебе? Ты же, кажется, из Чибы? - У меня тут бабуля с дедушкой живут. Родители к ним приехали, чтобы вместе встретить Новый Год, - говорит Курамочи, пожимая плечами. О том, что "родители" - это мама и дедушка, а гостить они приехали к родителям его ублюдка-отца, он не упоминает, конечно же. И к чёрту его. Бабуля с дедушкой не такие - не бросили его и маму, помогали им, даже не ставя под сомнение своё родство с Курамочи. Как же он соскучился по семье... Быстрее бы добраться до дома. Они с Миюки выходят на оживлённую улицу, снег хрустит под ногами, яркие огни блестят повсюду - в окнах домов, в витринах магазинов, на деревьях и зданиях. Запах бензина и холода, и ощущение приближающегося праздника наполняют грудь трепетом. Волшебство момента бьёт под дых вместе с ледяным порывом ветра в лицо, и глаза слезятся от всего сразу. - Ты меня совсем не слушаешь? - спрашивает Миюки, уже сам пихая Курамочи в бок. - Не-а. Чего тебе? - Вместе, говорю, поедем. Я недалеко живу и, так уж и быть, провожу тебя, - повторяет Миюки, ухмыляясь. Курамочи замечает, что у него щёки раскраснелись, и пар вырывается изо рта белыми облачками, будто Миюки курит. А у Курамочи нос замёрз, и он растирает его такой же замёрзшей рукой. - Ну круто же, - решает Курамочи и снова натягивает сползший шарф на лицо Народу на станции - толпа. Они с Миюки как раз попадают в волну офисного планктона, спешащего по домам, но Миюки ловко лавирует в этом хаосе и, схватив Курамочи за рукав куртки, тащит его за собой. А когда они вталкиваются в вагон, готовый вот-вот лопнуть от количества набившегося в него народа, Миюки зажимает Курамочи в угол между поручнем и окном, и будто загораживает собой от суетящихся вокруг людей. - За сумками смотри, - тихо говорит Миюки. Его лицо близко-близко, щека касается виска, и Курамочи отворачивается к окну, сжимая их сумки, поставленные на пол одна на другую, ногами. Стягивает шарф ниже и расстёгивает молнию куртки - в вагоне душно, пахнет чужим смешавшимся парфюмом и мокрой одеждой. Окна запотели - Курамочи кладёт раскрытую ладонь, чувствуя ледяной холод стекла, и мелкие капли сбегают по запястью вниз, под рукав куртки. Миюки прижимает ладонь рядом, оставляя на стекле свой след. - У меня больше, - выдыхает он Курамочи в ухо. В голосе слышится довольная улыбка, и Курамочи не глядя пихает Миюки локтем под рёбра, а после стирает отпечатки их ладоней. За мокрым окном разноцветные огни большого города сливаются в яркий калейдоскоп. - Ну и глушь! - выносит вердикт Курамочи, когда Миюки заводит его в тихий район с отдельными домами не выше трёх этажей. Он впервые приезжает к родне в Токио - обычно те сами навещали их в Чибе. Улица неширокая, дома огорожены невысокими заборами, а внутренние дворики украшены светящимися гирляндами и кадомацу - запах хвои навязчиво вплетается в морозный воздух. Снег скрадывает почти все звуки, зато чётко слышно шаги редких прохожих, ступающих по заснеженным дорожкам. - Согласен, - отзывается Миюки. Курамочи недоверчиво косится на него и в этот момент замечает большой рекламный баннер на пристройке одного из домов, подсвеченный прожектором. Сам дом выделяется среди череды нарядных фасадов - никаких гирлянд или украшений, ни одно окно не горит, если не считать той самой пристройки, вычерченной белым флуоресцентным светом. А Миюки чешет мимо, глядя прямо перед собой, будто это не его дом. А может и правда не его, мало ли Миюки в Токио живёт? - Тебе туда, - говорит Миюки, когда они доходят до конца улицы, и указывает налево. - Дом Такахаши недалеко, смотри по номерам - не заблудишься. - Ты что, моих стариков знаешь? - удивляется Курамочи. - Ты сам заметил, что район глухой - тут будто маленькая деревня, все друг друга знают, - усмехается Миюки. - Бывай. Он взмахивает рукой и, не дожидаясь ответа, идёт обратно. А Курамочи останавливается сразу за поворотом и аккуратно выглядывает, провожая Миюки взглядом. До тех пор, пока тот не сворачивает прямиком к самому тёмному и неприветливому дому на этой улице. А вот окна дома, в котором ждут Курамочи, светятся изнутри тёплым леденцовым светом. Сквозь полупрозрачные занавески видно, как деды играют в сёги в гостиной, в кухне мама суетится у плиты, а бабуля сидит за столом, курит сигарету в длинном мундштуке и наверняка даёт советы. Курамочи растирает замёрзшие щёки ладонями, выкидывает из головы ненужные мысли и с улыбкой ступает на порог. *** Днём улица кажется ещё меньше без всей этой праздничной иллюминации и без людей, возвращающихся с работы. Вокруг светло и бело, и снегопад ещё не полностью замёл расчищенные с утра дороги. Курамочи успел вытоптать себе тропку между сугробами, рассматривая рекламный баннер с иероглифами знакомой фамилии и заглядывая в тёмные окна мрачного дома. На холоде батарейка мобильника садится с потрясающей воображение скоростью, рука мёрзнет без перчатки, а Курамочи так и не решается нажать на кнопку вызова. Он даже не замечает, когда Миюки открывает окно на втором этаже, пока тот не окликает: - Ты за мной следил, или что? Миюки сонный, растрёпанный, кутается в толстый махровый халат и прикрывает рот рукой, протяжно зевая. Даже его ухмылка получается не такой поганой как обычно. - Нафиг следить, тут твоя фамилия на всю улицу отсвечивает! - рявкает в ответ Курамочи, убирая мобильник в карман и оставляя руку там же отогреваться. - Хм, и то правда, - соглашается Миюки. - Так чего хотел? - Меня в магазин послали. Вылазь, покажешь, что тут к чему. Миюки снова зевает и, почесав щёку, решает: - Заходи. - Ты что, только встал? - спрашивает Курамочи, едва Миюки впускает его в дом. - Ага. А ты похож на девочку-анимешницу, - усмехается Миюки и тычет пальцем в пушистые белые наушники на голове Курамочи. - Ой, иди в жопу, столичный модник, - отмахивается тот, стаскивая ботинки. - Сам в ушанке ходишь. - Туше. Пойду умоюсь, а ты располагайся, чувствуй себя как дома, - говорит Миюки и, кинув на пол гостевые тапочки, уходит вглубь тёмного коридора. - Какой гостеприимный, а, - раздеваясь, ворчит Курамочи себе под нос. В первые секунды он не может понять, что не так с гостиной: вроде чистая, обставленная, хлам нигде не валяется, и пылью не пахнет, но ощущение запустения так и витает в воздухе. Совсем не то, что у него дома... И вот тут до Курамочи доходит - не чувствуется женской руки. Нет домашних растений или хоть одной сушёной икебаны, нет ярких, вроде бы дурацких и никому не нужных мелочей, которые в действительности делают дом уютным. Ответ на возникнувший вопрос Курамочи находит почти сразу - от домашнего алтаря ещё пахнет недавно истлевшими благовониями. Створки закрыты, и он не видит фотографии, но на одной из полок уже натыкался на снимок мужчины, как два капли воды похожего на Миюки, и женщины с ребёнком на руках. Окей, Курамочи принимает информацию к сведению и решает не касаться этой темы. - Завтракать будешь? - спрашивает Миюки, проходя по гостиной в другую комнату, очевидно, кухню. - Обедать, придурок, уже давно за полдень. - Значит, не будешь? - Буду, - всё же соглашается Курамочи, присаживаясь за обеденный стол. - Подожди, ты что, сам готовить собрался? Курамочи смотрит, как Миюки выкладывает из полупустого холодильника продукты и уже всерьёз беспокоится о собственном здоровье, потому что Миюки - и кулинария? Да ну нафиг! - Классический британский завтрак. Имеешь что-то против? - спрашивает Миюки. - Без понятия, чем завтракают британцы, но на всякий случай скажи, где у вас огнетушитель хранится, - отзывается Курамочи, глядя, как Миюки зажигает конфорку под сковородой. - Эй, это сейчас было обидно! Я, вообще-то, хорошо готовлю. Заваришь чай? Кофе? - Ага. В смысле, чай. Заварю. - Шкафчик над раковиной, - говорит Миюки. А Курамочи смотрит, как тот ловко и быстро нарезает сначала бекон, потом помидоры, обжаривает их, успевая при этом взбалтывать яйца с молоком в миске - и начинает верить в то, что Миюки правда знает толк в этом деле. Спустя несколько минут на невысоком столе красуется вполне приличный на вид завтрак и две чашки горячего чёрного чая. Курамочи разглядывает треугольный кусок омлета, похожий на пиццу из-за того, что Миюки в конце посыпал его тёртым сыром и зеленью, и едва сдерживается, чтобы не схватиться за вилку первым. - Приятного аппетита, - объявляет Миюки. Курамочи наконец-то пробует и понимает, что на вкус оно ещё лучше, чем на запах, от которого последние пять минут у него не прекращают слюнки течь. Даже лучше, чем получается у его мамы, чёрт возьми. - Не подавись, Курамочи. Миюки наблюдает за ним с довольной улыбкой, будто выбил победный хоумран, но сейчас Курамочи не может на него за это злиться. - Я знаю, - говорит он, тыкая вилкой в сторону Миюки. - Ты продал душу за эту суперспособность. Поэтому твоя жратва получается такой офигительно вкусной. - Никто, кроме тебя, в жизни не отвешивал мне столь заковыристых комплиментов, - смеётся Миюки. - В прошлый раз ты говорил, что я продал душу за то, чтобы лучше всех играть в бейсбол. - Может, ты её по кусочкам продаёшь, кто тебя знает, - пожимает плечами Курамочи и подбирает корочкой хлеба соус с тарелки. - Хотя, у рыжих ведь нет души... - Это я-то рыжий? - неподдельно удивляется Миюки. - Летом. У тебя макушка выгорает, и веснушки появляются, - уверенно говорит Курамочи. - Даже я их с трудом различаю, ты-то как заметить умудрился? - Да просто... Допив чай, Курамочи собирает пустые тарелки со стола в раковину и засучивает рукава свитера, включая воду. - Ты что, посуду мне помоешь? - Иди одевайся уже. На улице ещё холоднее, чем вчера. - Окей. Хозяюшка, - смеётся Миюки, упархивая из кухни. - Кто бы говорил! - выкрикивает ему вслед Курамочи. Ну привык он так с детства: мама готовила, а он потом мыл посуду. У Миюки же нет мамы, наверное, он поэтому научился так офигенно готовить. Курамочи косится на сковороду, где осталась половина омлета - отцу, у него скоро перерыв, как пояснил Миюки. Он что, и в праздники работать будет? Как они вообще собираются Новый Год встречать? Тридцать первое уже завтра, а у них ни одной гирлянды, ни кадомацу, даже холодильник почти пустой... - Ты закончил? - спрашивает Миюки, заглядывая в кухню. - Да, идём, - отзывается Курамочи, вытирая руки. - Надеюсь, в этом захолустье есть хоть один нормальный торговый центр. *** В гипермаркете при местном торговом центре Миюки снова удивляет Курамочи. - Смотри, две утки по цене одной - берём! - Батат должен быть твёрдым, а кумкват - мягким, но упругим, с такого кожуру снимать легче. - Туалетная бумага в любом случае закончится рано или поздно, так что пока есть - бери по акции. - Брось эту рыбину, только посмотри на глаза! Даже жабры открывать не надо, и так видно, что несвежая. - И вообще, дай сюда список продуктов. Такое впечатление, что ты впервые покупаешь что-то сложнее растворимого рамена. Миюки мечется между полок, читает надписи на упаковках, выбирает из двух, казалось бы, одинаковых, что-то одно, а Курамочи остаётся лишь толкать вслед за ним быстро наполняющуюся тележку. Ему, на самом деле, нечего возразить, с мамой он по магазинам ходит точно также, но Миюки ещё успевает объяснять, что и почему делает - от всего происходящего просто голова кругом идёт! И лишь одно волнует: - Эй, у меня бюджет ограничен, - предупреждает Курамочи, когда из-за большого веса тележку начинает заносить на поворотах. - Не беспокойся, ещё и сдача останется, - уверяет Миюки. На кассе, правда, сумма превышает ожидаемую, но лишь потому, что Миюки и для своего дома закупил продуктов, а когда позже по чеку пересчитывают, у Курамочи в самом деле остаётся приличная сдача. - Последняя проблема - дотащить всё это до дома, - вздыхает Курамочи. - Давай один пакет - уравновесим, и легче нести будет. - И с чего ты такой весь из себя умный? - Уж какой есть, - усмехается Миюки. А ведь и правда, Курамочи как-то раньше не задумывался о других аспектах их жизни: Миюки в его глазах всегда был связан только с бейсболом. И немножко с учёбой, потому что волей-неволей им приходилось уделять оценкам часть своего времени. Но в повседневной жизни кто бы мог подумать, что Миюки умеет готовить и разбирается во всём этом шопинге? Он, блин, как идеальная жена, честное слово. Курамочи прыскает со своей дурацкой мысли и замечает у самого выхода из торгового центра ряд автоматов с игрушками. Взгляд жадно впивается в игровой центр за стеклом, переливающийся яркими огнями и цветистой рекламой - он уже и не помнит, когда в последний раз был в подобном месте, но точно помнит тот восторг, который загорелся в груди, когда ему удалось, наконец, выцепить коробку с фигуркой. Он истратил все карманные деньги за неделю, а сама фигурка ему вовсе была не нужна, но вот процесс и захватывающий азарт доставляли реальное удовольствие. - Ты что, из этих отаку-наркоманов, готовых спустить все деньги в автоматах? - спрашивает Миюки, и Курамочи эта затея уже не кажется такой уж хорошей, но Миюки продолжает: - У нас есть минут десять, прежде чем утка начнёт размораживаться. - Эй, какого хрена я должен у тебя разрешения спрашивать?! - бесится Курамочи, но всё же идёт к ящичкам, где можно оставить пакеты. - Просто предупреждаю, - снисходительно отвечает Миюки. Бесит, бесит! Курамочи ему покажет, обязательно выиграет что-нибудь в отведённые десять минут! Они входят в игровой центр, и Курамочи оглядывается в поисках автомата, где можно было бы выцепить не хрень анимешную или сладости сомнительного качества, а что-то нейтральное, и находит в дальнем конце зала единственный ящик с обычными мягкими игрушками. - Смотри-ка, там гепард есть, - говорит Миюки, касаясь пальцем стекла. - Он будет моим! - уверено говорит Курамочи и опускает в прорезь пятисотенную монетку. Вот только за отведённые шесть попыток ему так и не удаётся вытащить приглянувшегося гепарда. Курамочи тихо ругается, а Миюки, что странно, не комментирует его неудачи, просто стоит и наблюдает сбоку, как манипулятор то и дело вхолостую пытается зацепить мягкую игрушку. Потраченных без результата денег жалко, и Курамочи кидает ещё одну пятисотку, но всё, что ему удаётся - это случайно вытащить толстого енота, который лежал рядом с гепардом. - Ну и пофиг, - говорит Курамочи, доставая свой приз. - Хоть что-то. - Смотри и учись, - ухмыляется Миюки оттесняя его от аппарата и закидывая сотню йен на одну попытку. - Да не получится у тебя ничего, он слишком тяжё... Блин, как ты это сделал?! - Элементарный расчёт. Один и зубцов постоянно соскакивал, упираясь в енота, потому ты не мог достать гепарда. - Ты это с самого начала заметил? И ничего мне не сказал?! Ну засранец... Правда, у Курамочи слов нет на такую подлость. А Миюки как ни в чём не бывало лыбится и достаёт своего гепарда. Курамочи тоже разглядывает енота - то ли тануки, то ли полоскун, фиг разберёшь. - Эй, давай меняться? - предлагает он, когда они вдвоём выходят из торгового центра на улицу. - Не-а. Смотри, какая у него рожа глупая - оставлю себе, он тебя напоминает, - смеётся Миюки. Смеётся, пока Курамочи не делает подсечку, опрокидывая его в сугроб. - Да слезь ты, у меня куртка задралась! Спину отморожу, - жалуется Миюки, в то время как Курамочи пытается накормить его снегом. - Чёрт, утка! Мы пакеты в центре оставили! - вспоминает Курамочи, тут же поднимаясь и протягивая Миюки руку. Но подлый засранец дёргает Курамочи на себя со всей силы, опрокидывая в сугроб рядом с собой, и швыряет снег в лицо. Это война! Прохожие неодобрительно косятся, но Курамочи абсолютно нет до них дела. Смех поднимается откуда-то снизу живота и проходит приятной дрожью вверх по телу, ему одновременно и жарко, и холодно, и так весело, как было, наверное, только в далёком детстве. Домой он возвращается мокрым, замёрзшим и уставшим, и ему совершенно плевать, разморозилась там утка или нет. Бабуля встречает его строгим взглядом и подзатыльником, а дед тут же семенит растапливать печь для ванной. Курамочи вместе с мамой развешивает сырую одежду у обогревателя, а рядом садит такого же напрочь сырого плюшевого енота, который принимал непосредственное участие в их с Миюки потасовке. По телу вдруг пробегает неприятная дрожь. Кто вот так же встретит Миюки дома? Кто сделает ему горячего чаю и разогреет воду для ванной? Кто приготовит ужин, в конце концов? Никто. Когда Миюки заходил в дом, тот стоял всё такой же чёрной пустой и неприветливой громадиной. Его никто не ждёт и никто не заботится так, как о Курамочи. И сам Курамочи чувствует, что ему это не нравится, но что он может сделать? Правильно. Ни-че-го. *** - Так значит ты с Казуей по сугробам валялся? Надо же, а он казался мне серьёзным мальчиком, - говорит бабуля, восседая за столом со своей неизменной сигаретой в длинном мундштуке. Курамочи мотает головой, отбрасывая со лба неуложенную после ванной чёлку, и косится на бабулю, лишь на секунду переставая стучать ножом по разделочной доске. - Как ты догадалась? - спрашивает он, закидывая порезанную картофелину в кипящий бульон и берясь за следующую. - Я не упоминал о нём. - Отчего же не догадаться? Знаю я, что вы вместе учитесь и в бейсбол играете. Курамочи улыбается - ему ещё больше нравится играть, когда бабуля с дедушкой приходят на матчи Сэйдо. - Мы ещё и в одном классе учимся. Он говорил, что знает вас. - Ещё бы он не знал - я ему пелёнки меняла, когда отец у него задурил... Картошка кончается, и Курамочи берётся за морковку. - Расскажешь? - всё же тихо спрашивает он, так и не решив до конца, имеет ли право лезть в жизнь Миюки. - А тебе зачем? - спрашивает бабуля, и Курамочи оборачивается, чтобы поймать её лисью улыбку. - Ты же этот разговор завела. Мы с Миюки не то чтобы лучшие друзья, но... - Тебе хочется знать о нём больше, чтобы?.. - подсказывает бабуля, и Курамочи отворачивается, чувствуя, как теплеют щёки. - Чтобы понять его. У него ведь нет мамы? Что случилось? Бабуля шумно затягивается - почему-то запах её сигарет никогда не раздражал Курамочи, - и говорит: - Она умерла очень молодой, чудо, что вообще смогла ребёнка выносить, с её-то здоровьем. Не знаю, на что надеялся Току, но смерть жены его подкосила. Запил безбожно, соседи уже хотели полицию вызывать, но я вмешалась. Быстро привела засранца в чувства! Тогда, правда, больше злилась на твоего непутёвого папашу, но Току, в отличие от него, хороший человек. Едва взглянул на всё трезвыми глазами - и взял себя в руки. С Казуей, правда, ладил плохо, так что до самых яслей с ним сидела я, а Току работал как проклятый. Да и сейчас мало что изменилось, разве что вырос парень. Бабуля замолкает, и только тогда Курамочи вспоминает про забытый суп, режет морковку и, закинув в кастрюлю, закрывает её крышкой. Медленно моет нож, разделочную доску и руки, и всё же спрашивает: - А... Мой отец? - Нет, - отрезает бабуля. - Ясно. Спасибо. Отец бросил маму, едва узнав, что она беременна. Обвинил в измене и ушёл - просто исчез из их жизни, и даже его собственные родители до сих пор не знают, где он. Жив ли вообще? Иногда Курамочи напрочь забывает о его существовании, а иногда отчаянно желает увидеть - не на фотографии, а в живую. На единственном оставшемся снимке ему столько же лет, сколько Курамочи сейчас - они с мамой сошлись ещё в школе. Курамочи с удовольствием плюнул бы ему в рожу. Или с вертухи вдарил, тоже вариант. А что чувствует Миюки? Когда Курамочи только узнал, что у него нет мамы, то подумал, что они похожи - теперь эта мысль кажется глупой. У них совершенно разные истории, и несмотря ни на что, у Курамочи рядом всегда были дед и мама, он никогда не чувствовал себя одиноким. Никогда их дом не напоминал чёртов склеп. - Ох, Ёичи! Ты уже всё сделал, - щебечет зашедшая на кухню мама и треплет Курамочи по волосам. - Да ладно, уж овощи-то порезать я могу, - усмехается тот. - Микото, детка, скажи, нам хватит места за столом для ещё пары человек? - Что? - спрашивают в голос Курамочи с мамой, удивлённо глядя на бабулю. - Ёичи хочет пригласить друга на Новый Год, да и я не прочь устроить выволочку Току - совсем забыл о стариках, поганец. - Это вы про Миюки? Точно-точно, Ёичи, вы же вместе учитесь! Конечно приглашай, еды и места на всех хватит, - соглашается мама. - А Миюки... Ну, то есть Казуя, классно готовит, - бормочет Курамочи себе под нос, ещё не до конца осознав, как ловко бабуля всё провернула. Вот же лиса! Он даже мысль свою ещё додумать не успел, а она уже облачила её в слова. - Пойду тогда, позвоню ему. Спасибо, бабуля! Она довольно кивает и прикуривает очередную сигарету. - Всё в твоих руках, мальчик мой, - доносятся до него её тихие слова. *** - Бабуля Такахаши в своём репертуаре, - вздыхает Миюки, раскладывая осэти по коробочкам. Сегодня на нём фартук, и чёлку он закрепил девчачьей заколкой, но Курамочи даже не хочет шутить на эту тему - от запахов, расползающихся по всему дому, у него просто слюнки текут не прекращая. Так и хочется стырить что-нибудь вкусное со стола, но Курамочи почему-то стесняется. А из гостиной слышится строгий голос бабули, читающей нотации отцу Миюки. Офигеть просто. - Ты тоже её бабулей зовёшь? - спрашивает он, наблюдая, как Миюки вытаскивает из духовки поддон с рыбным пирогом. Запах печёного теста перебивает все остальные, и у Курамочи отчётливо бурчит в животе - благо, Миюки это никак не комментирует, только ухмыляется довольно, зараза. - Я её в детстве видел чаще чем отца. Это она меня готовить научила, - признаётся он. - А ещё я помогал ей выбирать подарки внуку на дни рождения... Офигеть дважды! - Погоди, ты сейчас серьёзно? Это же бабуля подарила мне первую бейсбольную перчатку и мяч! - Тебе тогда восемь исполнялось, а я только начал играть в бейсбол и ни о чём другом не мог думать. Забавно получилось, правда? - Что за грёбаная Санта-Барбара? - вопрошает Курамочи у мироздания. Это ж получается, что он начал играть в бейсбол из-за Миюки? Он помнит, что в семь лет ещё ни разу не держал в руках биту, не грезил Кошиеном, и вообще только в футбол на физкультуре играл. А потом бабуля подарила ему эту крутую перчатку - и Курамочи пропал. Как только он выучил и начал понимать правила, бейсбол захватил его полностью, стал огромной частью его жизни, целью, мечтой! И всё это открыл ему Миюки. Действительно, забавно, блин. - Мир тесен, - говорит Миюки, упаковывая ароматный пирог в отдельную коробочку. - Я понятия не имел, что ты и есть тот самый парень из Чибы - до недавнего вечера, когда из Сэйдо уезжали. - А если б и знал, что бы это изменило? - спрашивает Курамочи. - Возможно, многое, - неопределённо отвечает Миюки, и его улыбка в этот момент не похожа ни на одну из тех, что Курамочи видел раньше. На секунду Миюки вдруг кажется таким родным и близким, в этом своём фартуке, с заколотой чёлкой и красивой светлой улыбкой - у Курамочи сердце больно сжимается от накативших волной непонятных чувств. Он хватает стакан с лимонадом и жадно глотает пересохшим горлом, но это не помогает унять разгорающийся в груди жар. Да что за хрень происходит? - Я закончил! - извещает Миюки, укладывая коробочки с осэти в пакеты, и Курамочи подрывается помочь ему. - А мы ещё нет, - говорит бабуля, останавливаясь в дверях кухни. В красивом блестящем платье, с ярким макияжем, уложенными седыми волосами и со своей неизменной сигаретой, сейчас она выглядит гораздо моложе своих лет, и даже называть её бабулей язык не поворачивается. В такие моменты Курамочи почти уверен, что если хорошенько приглядеться, то можно увидеть все девять её хвостов. - Ёичи, Казуя, идите вперёд, помогите Микото сервировать стол, а нам с Току нужно кое о чём поговорить. - Секреты-сплетни, - закатив глаза, бормочет Миюки. - Хватай пакеты, а я пойду оденусь потеплее, ещё ведь фейерверки пойдём смотреть. - Ага, - соглашается Курамочи. А после фейерверков у него запланирован бескультурный отдых. *** Праздник в кругу семьи не то чтобы скучный: они все вместе сыграли в сугороку, наконец-то съели те восхитительные штуки, которые наготовил Миюки - Курамочи впервые увидел, как тот краснеет от похвалы. Но когда дедушка достал семейный альбом, в котором хранилась огромная куча его детских фоток, Курамочи по-быстрому вытолкал Миюки в коридор, а сам сбегал до своей комнаты и взял рюкзак, куда заранее сложил ноутбук и две бутылки сныканного под шумок саке. Отчего-то выпить их с Миюки казалось не такой уж плохой идеей. Увидеть его пьяным - вообще отличной. Может даже поговорить по-человечески получится. Только бы глупостей не наделать... К ночи, как ни странно, теплеет, и мокрый снег легко сминается в упругие комки. Курамочи катает тающий снежок в ладонях, и снова это ощущение из детства укрывает тёплой ностальгией. - Кажется, наконец-то нагнало новогоднее настроение, - делится Миюки. Блики тысяч разноцветных фонариков, которыми украшены улицы, отражаются в его очках. Курамочи подкидывает почти растаявший снежок - Миюки ловит его отточенным движением опытного бейсболиста. - Та же фигня, - отвечает Курамочи. - О, слышишь? Кому-то уже не терпится. Самих фейерверков не видно, но слышно прекрасно, и небо то и дело вспыхивает разноцветными отсветами. - Может, не пойдём на площадь? - говорит вдруг Миюки. - У нас с крыши дома открывается прекрасный обзор. - Ты что, каждый новый год на крыше встречаешь? - удивляется Курамочи. - Да ты крайне асоциальный тип. - Отец не жалует праздники, а наших ровесников ты тут встречал? Правда, бабуля Такахаши всегда заходила в гости перед новогодней ночью, но никогда не задерживалась надолго. Курамочи уже хочет втолковать придурку, что сейчас он не один, но вовремя прикусывает язык. Это ведь как бы его личная традиция, да? И он типа хочет ею поделиться?.. Осознание заставляет Курамочи подавиться всеми своими аргументами. - Окей, идём к тебе, - соглашается он. В конце концов, Курамочи так и так собирался напроситься к Миюки, потому что его семья вряд ли отпустит Току-сана раньше первого рассвета, а у них есть саке и записи матчей про-лиги на ноуте. Всё будет круто! - А ты запасливый, - ухмыляется Миюки, когда Курамочи, гордый собой, выставляет на стол две бутылочки с саке. Тянется к шкафу и достаёт третью. И ещё одну, маленькую и прозрачную, с янтарно-жёлтой жидкостью. - Это чё? - интересуется Курамочи. - Мирин, натуральный. Я его для соусов использую, а на праздник хотел сварить тосо. Видимо, получится больше чем я рассчитывал, - разъясняет Миюки, доставая кастрюльку. - Знаешь, я уже ничему не удивляюсь, - признаётся Курамочи. - Давай, колдуй. За плитой Миюки правда походит на колдуна - смешивает мирин с саке, добавляет по щепотке каких-то трав и специй. От пряного запаха голова идёт кругом. - А ещё у нас есть моти и осэти, вполне хватит для импровизированного праздничного стола, - говорит Миюки, разливая тосо по чашкам и доставая коробочки с едой. - Всё как у людей. - В кои-то веки, - смеётся Миюки. - Пойдём ко мне в комнату? Там и кадомацу есть, а то отец ненавидит запах хвои. Эта комната в шесть татами - будто кусочек другого дома, настолько там тепло и уютно на контрасте со всей остальной обстановкой. У входа и правда стоят украшенные еловые лапы в вазе, а под потолком тянется яркая гирлянда, жёлтый свет которой пропитывает всю комнату тёплым полумраком. На стенах, само собой, плакаты со знаменитыми бейсболистами, над столом старый календарь со множеством пометок маркером, расписания уроков, какие-то графики и распечатки с комплексом тренировок. Кровать совсем маленькая, будто детская, зато над ней висит небольшой плазменный телевизор, а в углу стоит шведская стенка, соседствующая с книжным шкафом от пола до потолка. И в нише окна вместо занавесок - книжные полки, только маленький квадрат форточки не заставлен. - Здорово у тебя тут, - искренне говорит Курамочи. - А то ж, - соглашается Миюки. - Ноут можно к телику подключить, кабель... Вот он. А я пока перелью тосо. К тому времени, как Курамочи заканчивает возиться со шнурками и настройкой, возвращается Миюки с термосом ароматного алкоголя, и говорит: - Скоро палить начнут, полчаса до полуночи осталось. - Блин, и правда, - последний день года пролетел как один миг. - Идём наверх? - Ага, только пледы взять надо, чердак не отапливается. Они вдвоём устраиваются на широком и крепком деревянном ящике под раскрытым окном на чердаке, закутавшись в пледы и согревая руки о чашки с тосо. От вина голова становится лёгкой-лёгкой, и тепло наполняет каждую клеточку тела. - Смотри, это там не наши идут? - спрашивает Миюки, кивая вниз. Курамочи приглядывается - и правда, по дороге мимо дома гордо вышагивает бабуля, нарядившаяся в свою дорогущую шубу, деды семенят на полшага позади неё, а мама с отцом Миюки о чём-то тихо переговариваются, замыкая эту процессию. Мама кажется такой маленькой и хрупкой на фоне Току-сана... Курамочи вообще не может припомнить, когда видел её рядом с другим мужчиной, кроме деда. - Удивительно, что они поладили. Отца вообще сложно заставить общаться с кем-либо вне работы, но бабуля Такахаши всегда действовала на него волшебно, - говорит Миюки. - Мне кажется, он ей стал вместо сына. Мой отец сбежал, когда мама забеременела мной, - тихо признаётся Курамочи. - Баш на баш - бабуля рассказала мне о твоей маме, - тут же поясняет он. - Вот как, - кивает Миюки. Собирается сказать что-то ещё, но его прерывает громкий звон храмового колокола. За сто восемь ударов Курамочи успевает вспомнить - и отпустить все свои ошибки, все поражения их команды, все неприятные моменты, которые отложились в памяти. Миюки прижимается крепким плечом, и Курамочи допивает свой тосо одним махом. А когда отставляет пустую чашку - звон смолкает, и в чёрном небе вспыхивают тысячи разноцветных искр. То ли детский восторг, то ли алкоголь так разгоняет кровь по телу, но Курамочи хочется смеяться в голос. В этот момент он так любит весь мир, что сердце сжимается до боли, и глаза становятся влажными. Хотя это, наверное, от поднявшегося внезапно порывистого ветра, что доносит до них запах хвои и пороха. А ещё цитрусов - это Миюки почистил кумкват и протягивает несколько долек Курамочи. - Знаешь... Мой Новый Год ещё никогда не был таким, - признаётся Миюки. И хоть он не заканчивает фразу, Курамочи уверен, что понимает его правильно. *** От тепла и выпитого алкоголя Курамочи слишком уж расслабляется на заправленной постели Миюки, где они устраиваются, чтобы посмотреть одну из записей матча про-лиги. Вообще-то они собирались досидеть до рассвета, и это первая мысль, которая вспыхивает в голове, когда Курамочи резко выпадает из полудрёмы. Вторая мысль: Миюки чертовски близко. Матрац скрипит и продавливается, когда он переворачивается и нависает над Курамочи. Его дыхание с запахом цитрусов касается подбородка и губ, и Курамочи крепче зажмуривается, ожидая, что же произойдёт в следующую секунду. - Ты не спишь, - тихо говорит Миюки. - Открой глаза. Курамочи слушается: сначала открывает один глаз, потом другой - Миюки и правда близко-близко, настолько, что у него взгляд косит, когда он смотрит на Курамочи. А может он просто пьяный. Такой же пьяный, как и он сам. - Ты чего? - спрашивает Курамочи, а Миюки... Миюки наклоняется и целует. У него мягкие тёплые губы и язык со сладким привкусом вина. От него пахнет вкусной едой, хвоей и мускусом. У него густые гладкие волосы, в которые приятно зарываться пальцами. А ещё он весит тонну, и у Курамочи дыхание перехватывает, когда Миюки опускается на него сверху всем телом. - Прости, - шепчет Миюки, приподнимаясь на вытянутых руках. - Ага... Ты засунул язык мне в рот. - Типа того. - Нахрена? - Показалось, что момент подходящий, - с дурацкой улыбкой выдаёт Миюки. - Ты искал подходящий момент, чтобы поцеловать другого парня? - Курамочи ничего не может поделать с собой, от идиотизма этого диалога ему и самому становится смешно. - Только тебя. Сдались мне другие... Курамочи ни ответить, ни даже осмыслить серьёзность этого заявления не успевает, а Миюки снова целует его, подаваясь всем телом вперёд - и мир рассыпается вокруг подобно искрам фейерверка. Все эти дни Курамочи не оставляло ощущение, будто он долго ходил по краю проруби, а тут вдруг решил наконец узнать, что же в этой таинственной глубине. В Миюки - будто в омут с головой. Узнал, насколько на самом деле у него сильные руки, что без труда могут приподнять Курамочи над постелью, чтобы они вдвоём не навернулись на пол. Узнал, как офигенно он целуется, и что не хочется прекращать, даже когда губы начинают зудеть от долгого трения с короткой щетиной. Что на коже шеи и живота эта же щетина ощущается до умопомрачения остро, и что своим болтливым ртом Миюки может вытворять поистине волшебные вещи. И всё это - лишь за тот час, что Миюки не отпускал его из своих рук, нежа в постели. А сколько он узнал за прошедшие дни? Сколько сможет узнать в будущем?.. - Скоро рассвет, - говорит Миюки, его тёплое дыхание щекочет шею. - Надо одеться и дойти до чердака, оттуда и его будет видно. - Надо, - соглашается Курамочи. Садится на постели, и его ведёт в сторону. - Нам же стыдно будет, когда проспимся. - Мне - не будет, - усмехается Миюки, выискивая в куче одежды свою. - Да у тебя совесть напрочь отсутствует! - О, ты ещё полюбишь эту мою черту, - обещает Миюки, и Курамочи тычет его локтем под рёбра. - Чё ты там себе навыдумывал, а? Одна ночь ничего не решает! - У нас есть целых три дня до возвращения в Сэйдо. И Курамочи совсем не хочет возражать. Все те безумные вещи, которые они вытворяли сегодня, манят запретностью и новизной ощущений. И сейчас, глядя на Миюки - растрёпанного, тёплого, подслеповато ищущего свои очки, - Курамочи осознаёт, как легко ему доверять. Поэтому когда они, снова завернувшись в пледы, сидят рядом у узкого окна, и первый луч солнца нового года касается их лиц, Курамочи сам тянется вперёд и целует Миюки.