***
Они оба росли, но продолжали отчего-то не любить друг друга. Альфред в меру своего характера этакой яркой звезды пользовался поддержкой как в младшей школе, так потом и в старшей. Веселый, обаятельный, дружелюбный, не в меру красивый и богатый Джонс набрал огромную популярность особенно в подростковом возрасте. Несмотря на свой не такой уж и высокий рост, но имея хороший потенциал в спорте, Альфред быстро получил место капитана в школьной команде по баскетболу. Однако он не был тем идиотом-качком. Джонс обладал острым умом и находчивостью, иначе бы как он выкарабкивался из различных переделок, куда его забрасывала раз за разом шалопайская взвинченность. Полным его антиподом был Иван. Угрюмый, тихий парень, что вечно занимал первую парту. Естественно, не имея лишнего гроша в кармане, Брагинскому приходилось вкалывать только так. Лучший ученик школы или, коротко, «зубрилка» являлся главной мишенью Джонса для издевательств. Если в детские годы это были просто глупые шалости, вроде жвачки в волосах, то в старшей школе началась полноценная травля. Джонсу не совестно было унижать Ивана за материальное положение, называя его родителей пьяницами (что было не так далеко от истины), или хохотать над тем, что Брагинский приходил в школу в вещах старшей сестры — нет, не платьях или сарафанах, а в растянутых и не очень ярких свитерах и джинсах, явно женских моделей, так как они прекрасно подчеркивали некоторые достаточно сильно выдающиеся аппетитные части Брагинского, чем его наградила природа в подростковом периоде. Альфреду также хватило однажды наглости бросить в Брагинского кучей нижнего белья, что так любезно предоставила Джонсу его сводная сестра Роуз, в школьном коридоре с криком «Хей, Брагинский, не хочешь примерить? Может, в них ты станешь хоть чуточку сексуальней, и, так уж и быть, я тебя трахну?». Конечно, были еще разные якобы безобидные подколы, вроде перевернутого обеда на голову, раскрашенной весьма неприятными словами дверцы шкафчика, пропадающих вещей в раздевалке и так далее. Однако Иван стоически и горделиво терпел и не просто из-за того, что не желал опускаться до уровня этой гадкой шпаны. Во-первых, он знал, что жаловаться на Альфреда учителям и администрации школы — очень глупое и бесполезное занятие, ведь Джонс такой хороший мальчик — читайте: даже не смейте соваться к золотому ребенку, чей папочка так любезно и бескорыстно обеспечивает лишней утварью и деньгами школу. Брагинский, пройдя кучу курсов терапии у школьного психолога, который, кажется, был единственным человеком, искренне сочувствующим парню, а также пережив самые тяжелые периоды в своей жизни, просто уже смирился со своим положением. А во-вторых, он ждал окончания последнего учебного года в этом отвратительном городе. Иван знал, что его светлую голову заметили самые престижные колледжи страны, поэтому учеба стала его единственным спасением от этого ада. После каждого дня, пережив новые порции издевательств от золотого ребенка и отца, он представлял, как пошлет к черту своих родителей, пошлет к черту всю школу и уедет прочь из этого города в колледж. Только бы дожить до этого момента и не прикончить себя раньше.***
Осознание к Альфреду по поводу своей ориентации и нездоровой тяге к одному ботанику пришло достаточно поздно — лет в пятнадцать-шестнадцать. К этому времени Джонс уже наломал кучу дров в отношениях с девушками, лет в четырнадцать провозгласив себя бабником, а в пятнадцать начав вести активную половую жизнь. Ощутив весь вкус такой жизни, Альфред уже в этом возрасте понял, что ему явно чего-то не хватает, что он не получает того отменного удовольствия и ему безумно скучно. Он довольно долго размышлял над этим: сначала сам, а затем решил полезть и в интернет, где и нашел то, что как раз ему и было нужно. Такие же подростки и даже взрослые люди писали о своих проблемах в плане отношений — о том, что люди противоположного пола их не устраивают, и поэтому многие из них захотели завести отношения и начать новую жизнь с людьми своего пола. Такое положение дел ввело Альфреда в ступор, но он не был напуган подобным стечением обстоятельств. Юношеское любопытство решило за него все, и Джонс надумал попробовать начать отношения с парнями. И попробовал. И ему понравилось. Однако даже парни не приносили того долгожданного сладкого послевкусия — они как будто не подходили Альфреду. И, наверное, причина была не в них, а в самом Джонсе. Несмотря на свой самопровозглашенный статус, он все же был однолюбом. И поэтому, скорее всего, настоящее удовольствие от отношений он получит только тогда, когда влюбится по-настоящему. Изменять своему статусу он, конечно, не решился, но параллельно с разгульничеством искал «того самого». И до последнего не понимал, почему так часто перед взором возникает Брагинский и отчего только Брагинский вызывает в нем нестерпимую бурю эмоций. И однажды на Джонса свалилось прозрение огромным булыжником во время банального похода в кино с друзьями на какую-то глупую школьную комедию. Главной героиней была девчонка-аутсайдер. Наивная маленькая мечтательница терпела глупые нападки от самого популярного мальчика в школе, а потом оказалось, что тот в нее был влюблен все это время. Просмотр дальнейшего развития сюжета как-то утратил свой смысл, ведь самое главное Альфред уловил. Он даже не помнил, как добрался после кино домой, так все это время находился где-то за пределами досягаемости. По приходу домой Джонс свалился на свою кровать и задумался. Думал о той песочнице, о младшей школе, о своих отвратительных поступках в средней, и особенно в старшей школе. Он понял, почему именно Иван. Ведь Иван был такой нежный и милый (не с ним, конечно); его улыбка была столь редким, но прекрасным явлением, как… как северное сияние или как комета (но Джонсу она вряд ли когда-нибудь будет адресована); голос его звучал как райская мелодия, однако срывать с этих губ-ягод стоны будет явно не Альфред, что несказанно злило; а его глаза никогда не посмотрят на него с бесконечной теплотой, которой Брагинский одаривает чуть ли не каждого одноклассника; и кто-нибудь будет невероятно рад пробовать солоноватую, мраморную кожу Ивана и оставлять на ее шелковой поверхности легкие поцелуи; а джинсы сестры Брагинского так прекрасно сидели на его обалденно округлой заднице, что Джонс еле сдерживал себя, лишь бы не хлопнуть по этой части тела Ивана. А ведь когда-нибудь какой-то ублюдок будет наслаждаться его обществом, окольцует его, и они будут жить долго и счастливо, а Брагинский больше никогда не вспомнит Джонса — козла, который издевался над ним всю жизнь и, как оказалось, всю эту же жизнь был влюблен в него. Нет, нет и еще раз нет. Такое положение дел Альфреда никак не устраивало. Джонса не пугало то, что он оказался геем, совершенно. Какая к черту разница? Он и так подозревал, что нормальным ему не быть. Больше всего теперь Альфред боялся, что упустит Ивана. Конечно, будет непросто, ведь путь через тернии к звездам, а особенно к такой далекой звездочке, как Иван, очень сложен, но Джонс сделает все, что в его силах. Через хитрость и находчивость, являвшиеся самыми его важными чертами характера, а если понадобится, то придется использовать еще и силу. И даже если Иван не является геем, то Альфред найдет способ, как изменить такое положение дел и расположить Брагинского к себе.***
Близилось Рождество. Альфред несказанно обрадовался, услышав от отца на одном из семейных ужинов, что они с мачехой собираются в небольшое романтическое путешествие на рождественских каникулах. Джонс не удержался и отвесил весьма пошлый комментарий о том, что хочет братика, а не сестричку, за что получил от отца смачную оплеуху. Также Ал не стал скрывать от отца, что, в таком случае, закатит шикарную тусовку в их особняке на Рождество. Артур Кёркленд хоть и был весьма строгим отцом, но сына очень любил, а еще он прекрасно знал, что даже если он строго-настрого запретит Альфреду устраивать всякие вечеринки в их отсутствие, то сын все равно это сделает. Поэтому за искренность Алу он был благодарен. Да и, что скрывать, он сам, когда был немного моложе, только так отрывался в разных и куда более шлаковых местах. Поэтому пусть уж молодежь повеселится в более приятной обстановке. И в том, что Альфред и Роуз будут держать все под контролем, он не сомневался ни на секунду. Пробурчав что-то о том, что если из дома хоть что-то пропадет или будет сломано, то Ал огребёт по пятую-десятую, он вложил сыну в руки свою кредитку для покупки необходимого для вечеринки и при этом предупредил о том, чтоб тот не смел уж слишком наглеть и тратить крупные суммы денег. А также пригрозил жестокой расправой, если будут какие-либо проблемы с местной полицией. Джонс был несказанно рад. Его план начал действовать.***
Первая часть плана уже шла полным ходом — началась подготовка к грандиозной вечеринке в особняке Кёрклендов. Слухи о ней распространились со скоростью света. Персонального приглашения не получил никто, ведь Джонс торжественно объявил в школьной столовой о том, что присутствию любого он будет несказанно рад как радушный хозяин. Осталось выполнить лишь вторую часть плана — затащить Брагинского на эту тусовку. Естественно, Альфред не сомневался в том, что Иван даже не собирался покидать дома за двое суток до и после вечеринки от греха подальше. Да и вообще во время каникул, дабы не наткнуться на кого-нибудь из компании Джонса, а если уж очень не повезет — на самого Джонса. Конечно, сам лично он не собирался как-то участвовать в приглашении Брагинского, чтобы не напугать оного. Но никто не говорил, что он не сделает это косвенно. Придется запугать кое-кого другого, во-первых, для получения достаточного количества данных о жизни и интересах Ивана Брагинского, и, во-вторых, для транспортировки его на вечеринку. Ван Яо был лучшим и единственным близким другом Ивана. Альфреду этот парень не понравился, так как ему показалось, что Яо сделает все для собственной выгоды и спасения своей шкуры. Несомненно, он оказался весьма полезен для Джонса, но это и было омерзительно, ведь сам Альфред очень тщательно выбирал близких друзей и не терпел предательства. А тут им пахло с самого начала. Джонс с парочкой своих ребят загнал маленького по габаритам Яо в пустой кабинет и попросил потом друзей выйти, чтоб поговорить с Ваном с глазу на глаз. Весь вид Яо показывал, что он ума не может приложить, зачем Альфреду Ф. Джонсу какая-либо информация об Иване. Сначала он отвечал на вопросы весьма туманно, и поэтому Джонс слегка пригрозил Вану. Ответы тут же полились рекой. Альфред узнал очень многое. Семья Ивана была бедна и держалась только на работающих матери и старшей сестре Брагинского, которые могли изощряться аж до двух-трех работ в день. Отец у них действительно был безработным пьянчужкой, и Иван, по словам Яо, только и ждал того дня, когда старший Брагинский уже просто сдохнет от печеночной недостаточности. Джонс сначала не понял причину столь ужасного отношения пускай к не самому идеальному отцу, но после объяснений о том, что старший Брагинский частенько избивал сына как в детстве, так и в более старшем возрасте, пребывая в пьяном забытье, все понял. Оказалось, что Иван получал не только за свои провинности, но и за какие-то банальные ошибки сестёр и матери, так как являлся единственным мужчиной в доме. Альфред скептически усмехнулся этому подобию чести и неприкасаемости женщин. Также Яо рассказал, что Брагинский не раз пытался сбегать из дома, начать жить самостоятельно и работать, однако страх за мать и сестер был сильнее, поэтому он раз за разом возвращался назад домой. Но в подростковый период стало всё тяжелее. Сильнейшая травля в школе сказалась на психике Ивана, и он под всплесками гормонов начал срываться на мать и сестру, ругаясь с ними по поводу отца, так как те, вечно прикрываясь его спиной, никогда даже не пытались как-то защитить его самого. Поэтому однажды чуть не покончил с собой. И Ван добавил к этому то, что Иван никогда не жалел об этом поступке и печалился лишь из-за неудачи. Яо говорил, что после этого Брагинский стал еще более закрытым человеком и ему стало наплевать на всё и всех. Он решил для себя, что сделает всё, лишь бы уехать из этого города и от своей семьи куда подальше. И поэтому Иван так усердно налегал на учебу. Он хорошо соображал, и у него был огромный потенциал, благодаря которому места в престижном колледже, а потом институте ему обеспечены. Альфред открыл для себя, что Брагинский являлся самым сильным человеком, которого он только знал. Также Джонс почувствовал себя последним козлом, ведь он сыграл немаловажную роль в уничтожении и поломке Ивана как человека. А ведь Альфред полностью отдавал отчёт в своих действиях, поэтому злился на себя еще сильнее. Однако надежды Джонс не терял. Он обязательно объяснится Ивану, сделает всё, чтоб тот простил его и принял чувства. Но это должно было состояться при определенных обстоятельствах, в чём ему и подсобит этот китаец, захочет он того, или нет. Еще Альфред разузнал о том, что Брагинский просто обожает книги и в силу его начитанности с ним всегда можно поговорить на любую тему. А еще Иван безумно любил сладкое, и в связи с этим Яо частенько угощал его разными вкусностями из ресторанчика отца. Также он нереально стеснялся своей внешности и нестандартной фигуры, считая это уродством, с чем Альфред очень сильно бы поспорил. На вопрос про личные отношения Ивана с девочками или мальчиками, Ван ответил, что ориентацией Брагинского он как-то мало интересовался, и процитировал его, мол, никто не захочет иметь какие-либо романтические отношения с таким слабаком. Джонс слушал Яо очень внимательно, запоминая все детали до единой, и понимал, что он, в общем-то, и не знает Ивана Брагинского, но в сердце симпатии к нему не уменьшилось, а напротив — Альфред хотел узнать еще больше. Но того, что рассказал ему Ван, было пока достаточно, поэтому Джонс поспешил перейти к новой части плана. Рассказывать о своих светлых чувствах к Брагинскому он не собирался, так как банально не доверял Вану. Поэтому пришлось снова пригрозить тому. Задача Яо заключалась в том, чтобы привести Ивана на вечеринку и споить его. Ван долго пытался воззвать к разуму Альфреда, мол, Брагинский ни за что на свете не пойдет в логово зверя, на что Джонс сказал, что Яо еще тот хитрец, так что ему не составит труда придумать какой-нибудь глупый план. Ван также добавил, что Иван не пьет и вообще против алкоголя, на что Джонс радостно улыбнулся, так как Брагинский опьянеет достаточно быстро, и это значит, что у Яо будет еще меньше проблем и мороки, чем ожидалось. Однако Ван взял с Альфреда обещание, что тот никак не посмеет унизить или причинить Ивану боль. Естественно, Джонс ни в коем разе не собирался этого делать. Выходя из кабинета, Альфред взглянул на погрустневшего Вана и понял, что тому было явно неприятно и больно из-за, по сути своей, предательства друга. Однако Джонс решил пожалеть, скорее, Брагинского, так как Яо был единственным человеком, с кем Иван имел хоть какой-то дружеский контакт. — Иван будет зол на тебя, поэтому свали всю вину на меня. Скажи, что я угрожал забрать ресторан у твоего отца, — сказал Альфред напоследок. А Яо осталось только поразиться такому странному поступку да и действиям Джонса в целом. — Стой, а ты правда можешь это сделать?! — испуганно прокричал Ван, но Альфред уже вышел из кабинета.***
Грохот музыки распространялся на всю окрестность. В поместье Кёрклендов рождественская вечеринка шла полным ходом. Поместье стояло за городом, поэтому до ближайших соседей было далековато, и, следовательно, сильнейшие биты никого особо не беспокоили. Как ни странно, пьяная молодежь пока еще ничего не сломала в пышущем богатством доме. Даже несмотря на то, что Альфред и Роуз все попрятали заранее, Джонс не удивился бы, если их одноклассники и ребята из параллели нашли что сломать, совершенно забыв про запрет об этом. Однако, наверное, молодежь все же побаивалась хоть и небольшого количества охраны, раскиданной по периферии гигантской гостиной, где и развернулась произвольная танцплощадка со столами и барной стойкой, набитыми всяческими вкусностями и алкоголем. Да и никому не хотелось, чтобы их выгнали с обалденной тусовки раньше времени, а также обретения пожизненного страха взглянуть в глаза хозяевам особняка — двум самым влиятельным ребятам в школе. Вообще, кроме запретов о поломке имущества и кражи, были установлены еще несколько важных правил. Строгий фейс контроль. Ребятам до шестнадцати запрещалось ступать на территорию вечеринки. Конечно, в старшей школе уже большинству было за шестнадцать, но это правило было придумано для того, чтоб народ не посмел затащить с собой на пьянку детей, а также, чтоб у Альфреда и Роуз не было проблем с полицаями или, что еще хуже, чеканутыми предками. Далее, на вечеринке запрещалось закидываться наркотиками и курить траву. Для того чтоб затуманить голову, на тусовке находился алкоголь, и поэтому Джонс решил, что этого будет вполне достаточно. Да и к тому же, Альфред уж очень негативно относился к такого рода веществам и не только потому, что он спортсмен. А те, кто попробуют протащить с собой подобную гадость, будут не только выгнаны с вечеринки, но и переданы полиции — закон есть закон. Ни в коем разе Джонс решил не допускать адских оргий в разных частях своего дома. Секс на территории вечеринки был под запретом. Альфред аргументировал это тем, что не собирается разбираться со шлюхами, залетевшими на его тусовке, и с идиотами, которые не знают, что такое презервативы и что свой член надо хоть иногда держать в штанах, а не совать в каждую дыру. Однако Альфред пожалел играющих в «семь минут в чулане» и поставил там большую коробку с гандонами, если уж совсем приспичит. Все-таки происходящее в чулане должно оставаться в чулане — это правило было сильнее правил Альфреда и Роуз. Также нельзя было ходить на второй этаж поместья, ведь там находились родительская спальня и комнаты Ала и Рози. Поэтому возле лестницы стояли два бугая, которые быстренько спроваживали желающих распространить вечеринку еще и на верхний этаж. Альфред находился со своей компанией близ столиков с закусками, когда сквозь огромную толпу в дверях он заметил знакомую светлую макушку с забавными кудряшками. Иван носом зарылся в свой любимый шарф, подозрительно и настороженно озираясь по сторонам, а затем юркнул куда-то за лестницу, вероятно, в самый темный угол зала, чтоб его никто не заметил. Джонс был настолько рад, что его ребята решили узнать, не нарушил ли их друг одно из своих правил, приняв что-нибудь вместе с коктейлем, потому как Ал засиял ярче диско шара. На что Альфред пошутил, что сегодня он нарушит все свои установленные правила, а потом резво нырнул в толпу, заметив маленького Вана, который пробирался к барной стойке. Ван Яо чуть не закричал от испуга, когда сильная рука Джонса схватила его за предплечье и уволокла в центр танцующей толпы. Среди потных горячих тел было жарко и очень душно, как в парилке, а еще Альфред не слышал даже своих мыслей, но это было единственное место, где можно было идеально спрятаться не только от внимательных сиреневых глаз, что выглядывали из-за лестницы, но и охраны вместе с самой толпой подвыпившей молодежи. Идеальное место для того, чтобы спрятаться, — место у всех на виду. — Просто скажи мне, как тебе удалось? — спросил Джонс у Яо, крича ему в ухо. — Он просто не горел желанием оставаться в Рождество один на один с пьянющим отцом, а я сказал ему, что собираюсь отпраздновать хоть раз в жизни в крутой обстановке, то есть здесь, и позвал его с собой. Ну, сначала он жутко испугался и попытался меня отговорить, но потом подумал и сказал, что лучше уж его изобьют здесь, а затем он где-нибудь спрячется — все равно народ уже пьяный, никто ничего не вспомнит, — чем его изобьют дома, и ночевать ему придется на улице. — Весьма логично, но рискованно, — усмехнулся Джонс. — Однако я не знаю, как подсунуть ему алкоголь, прости. Он его запах за километр учует, — Ван поднял на Ала черные и испуганные, как у оленёнка, глаза. — Я думал об этом, поэтому… — Альфред засунул руку в карман своих штанов, а затем ненавязчиво приобнял Яо за талию, засунув что-то тому в карман куртки. Джонс краем глаза заметил, как на них смотрят какие-то девочки, стоящие за спиной Вана, поэтому для конспирации чмокнул его в щёку. Благо со спины Яо не был слишком похож на парня, тем более что пьяные дамы вряд ли смогут разглядеть многое в этой темноте. — Не парься, это сделано на публику, — сказал Альфред находящемуся в состоянии полного шока Яо. — Там пакетик с не очень сильным, но достаточно действенным афродизиаком. Не волнуйся, эта штука не опасна для здоровья — не раз проверял. Ивана лишь чуток разморит, как от алкоголя. Насыпь ему в напиток, а там уж дальше я сам разберусь. — Но ведь ты сам запретил всякие вещества… — Во-первых, я запретил всякую дрянь, вроде кокаина, от которой крышу уносит далеко и надолго, и что, к тому же, запрещена законом. А эту штуку я купил в аптеке, и она совершенно безобидна для организма, у неё эффект схож с действием алкоголя. Во-вторых, не забывайся, Яо, хозяин этой вечеринки я, — Альфред грозно навис над парнем, и тот, активно покивав головой, поспешил ретироваться к барной стойке с напитками.***
— Что-то долго тебя не было, — Иван, который сидел на скамейке под лестницей и словно пытался с ней слиться, вновь опасливо осмотрелся. — Да там такая толпа, что сто раз откинешься, пока проберешься к бару. А еще там есть бармен, представляешь, и я попросил его сделать безалкогольные коктейли, — воодушевленно, пытаясь скрыть жуткое волнение и страх быть раскрытым, рассказывал Яо. Ван протянул Брагинскому большой пластиковый стакан со светло-розовым коктейлем и разноцветными посыпками на горке взбитых сливок. Он в который раз умилился этому по-детски восторженному взгляду, а потом вспомнил, что насыпал туда какую-то дрянь, что всучил ему этот подонок Джонс. Яо с волнением смотрел, как Иван отпивает из трубочки напиток. Больше, чем страх быть избитым Джонсом, он боялся за здоровье Брагинского. Вдруг Джонс соврал, и эта гадость сейчас просто вырубит Ивана или, что еще хуже, убьет. — Ты в… порядке? — испуганно пробормотал Ван. — Ну, да… — Иван подозрительно взглянул на друга. — Ну, я имею в виду, до тебя никто не докапывался? — Яо с облегчением выдохнул, не заметив в состоянии и поведении Ивана никаких изменений. — Нет, все сейчас на танцполе или играют в дурацкие игры. Сюда никто не подходит, — радостно сказал Брагинский и продолжил пить свой коктейль, прикрывая глаза от наслаждения. — А как тебе здесь в целом? Если честно, то мне кажется, что Джонс постарался на славу, если взять в расчет жесткие правила и то, как народ хорошо веселится. — Да, здесь и правда весело, — грустно пробормотал Брагинский. Ему не познать этих радостей, ведь, наткнись он на Джонса, веселье мигом пропадет. — Ты видел, кстати, его? — спросил Иван слегка дрожащим голосом. — Нет, — соврал Ван. — Кажется, он тусуется где-то со своей компанией на другом конце зала. Во всяком случае, он меня не заметил. Брагинский на это лишь облегченно вздохнул и кивнул, и они оба продолжили пить свои напитки в тишине. — Тебе не кажется, что как-то жарковато стало? — Брагинский слегка ослабил петлю шарфа и расстегнул две верхние пуговицы своей рубашки. Яо взглянул на него, и в его смольных волосах, кажется, появилась седина. Иван тяжело дышал через приоткрытый рот. Его лицо покраснело, а в глазах застыла туманная пелена. Вещество подействовало. А в это время Джонс взглянул на свои часы и улыбнулся. Он незаметно ускользнул из толпы своих друзей, которые уже были, как это говорится, готовы. Сам он не выпил ни глотка алкоголя. Во-первых, потому что хотел оставаться в трезвом уме во время своих дальнейших действий, во-вторых, он не хотел спугнуть Брагинского, который патологически не выносит пьяных людей, а в-третьих, он успеет ещё опьянеть… от Ивана. Альфред, чеканя шаг, направился к лестнице, лавируя между пьяными, веселящимися тушами. Зайдя за неё, он улыбнулся, наблюдая прелестное зрелище. — Ты в порядке, Иван? — Яо взволнованно вглядывался в чужое лицо. — Он в порядке. Яо и Иван резко обернулись к нему, и во взглядах обоих мелькнул испуг. — Можешь идти, Ван, — это было сказано Альфредом в приказном тоне. — Что с ним происходит?! — завопил Яо, глядя то на счастливого Джонса, то на дрожащего Ивана. — С ним все нормально, — твердо сказал Альфред, не отрывая взгляд от Брагинского. — Тебе показать дверь, Яо? Джонс медленно подошел к Ивану, присев перед ним на корточки. Брагинский попытался встать, но ноги его подкосились от какой-то приятной ломоты в теле, и он рухнул обратно на скамейку. — Что ты наделал?! — вновь завопил Ван. — Пошёл отсюда, живо, — Джонс перевел взгляд на Яо, а того аж бросило в дрожь от этого, и он, печально взглянув напоследок в глаза Ивана, ушел. Джонс протянул руку, убрав отросшую чёлку с глаз Ивана, что смотрели на него с животным страхом сквозь пелену возбуждения. — Какой ты красивый, — прошептал Альфред, оглядев Брагинского. — Ты пьян, Джонс, отстань, — он даже не пытался скрыть дрожь в своём голосе. — Странно, а мне сказали, что ты запах алкоголя чувствуешь с другого конца планеты, — засмеялся Джонс. — Так что, фиговое у тебя вышло оправдание моих действий. Альфред приблизился губами к носу Ивана, легонько чмокнув его. Ошарашенный поначалу, Брагинский немного погодя только понял, что от Джонса алкоголем-то и не пахнет. Тогда что за фигня с ним творится? — А теперь, Иван, мы с тобой покинем эту вечеринку. Джонс хитро ухмыльнулся и рывком подхватил далеко не лёгкого Ивана. — Что?.. Что ты творишь?! — Брагинский попытался отстраниться, но тело его не слушалось, а его голова бухнулась на плечо Джонса. Он был такой теплый… Альфред ринулся вверх по лестнице. Остановившись на последней ступеньке, он взглянул сверху в гостиную. — Посмотри, котенок, это всё было для тебя, — он бросил лукавый взгляд на совершенно ничего не понимающего Брагинского. — Я брошу весь мир к твоим ногам, если захочешь. — Я не понимаю… — Поймёшь. Но для начала нам надо с тобой уединиться, — Джонс провёл носом по макушке Ивана и продолжил путь дальше по коридору. Он не заметил, как из толпы вышла Роуз и понеслась наверх, вслед за ними.***
Джонс пинком открывает дверь в свою спальню и вмиг оказывается возле огромной кровати. Он сначала слегка смущается, ведь на ярко-синем покрывале красуется огромная эмблема Супермена, но Иван этого даже не замечает, лишь в упор глядит на Альфреда, не отводя взгляд. Ал аккуратно усаживает Ивана на край своей кровати. Как только он убирает от него руки, Брагинский резво начинает отползать к спинке, а Альфред усмехается, лезет на кровать и ползёт к нему. — Не подходи! — кричит Иван, прижимая к груди ноги. — А я подползу! — весело кричит ему в ответ Альфред. — Вау, Ал! — в комнате внезапно включился свет, заставляя парней щуриться. Брагинский видит, как темнеет взгляд голубых глаз, а счастливая улыбка меняется на презрительный оскал. Кажется, Альфред не очень сильно обрадовался появлению сестры в своей комнате в этот особый момент. — Не думала, что ты можешь так изощряться, — радостно и с явным предвкушением защебетала Роуз. — Оу, Брагинский, ты что, выпить успел? — Кёркленд гаденько усмехнулась. — Только попробуйте меня тронуть! — закричал Брагинский. — Я в полицию пойду! — Да кто ты такой, чтоб на Кёрклендов жаловаться? — Роуз прыснула, заметив, как угасает в нем былая уверенность. — Трахни его, Ал. А я засниму этот чудный момент полного унижения: как Брагинский будет визжать от удовольствия под тобой. Но, упс, видео по непредвиденным обстоятельствам будет показано всей школе, но, увы и ах, до полиции оно не дойдёт, какая жалость, — Керкленд сделала печальное лицо, а затем мерзкая улыбка снова появилась на её тонких губах, и она выудила свой телефон из кармана джинсов. Альфред взглянул на дрожащего Ивана, который беспомощно хлопал огромными глазами, не зная, что делать дальше, и скрипнул зубами. — Роуз. Выйди из моей комнаты, — Кёркленд сначала не поняла, что это ей сказал Альфред. — Ал… Джонс медленно встал с кровати и подошёл прямо впритык к сестре. — Я сказал, пошла вон из моей комнаты. Роуз нечасто видела, как обычно озорной огонёк в голубых глазах её брата меняется на холодный презрительный прищур, и в такие моменты она невероятно сильно боялась Альфреда. — И если кто-то узнает про то, что происходит в этой комнате, отвечать будешь ты. Роуз сглотнула ком страха и, уняв дрожь в пальцах рук и коленях, выскочила прочь. Джонс закрыл за ней дверь на ключ, а затем хлопнул один раз в ладоши, и свет в комнате стал менее ярким, делая атмосферу гораздо интимнее. Настроение вновь постепенно возвращалось к Альфреду, и оно окончательно обрело тот самый привкус радости, когда Джонс увидел, как Иван развалился на его подушках, находясь в полубреду. Это было очаровательное зрелище. Грудь Ивана быстро вздымалась от частого дыхания, выраженные ярко-малиновые губы были слегка приоткрыты, лицо его было таким же красным, как и подушки с той же эмблемой любимого супергероя Альфреда. Потемневшие от возбуждения глаза Ивана настороженно глядели сквозь длинные ресницы на приближающегося к кровати Джонса. Альфред облизнулся, заметив большой бугорок, что выпячивался между ног Брагинского, который судорожно попытался его прикрыть концом своего шарфа. — Не… Не подходи… — Вань, давай мы с тобой по душам поговорим обо всём после. А сейчас, — Альфред навис над Иваном и легко поцеловал его ладони, что начали судорожно отталкивать Джонса, а затем закинул их Брагинскому за голову, придерживая одной рукой. — А сейчас нашим телам надо поболтать кое о чём. Джонс буквально впился губами в оголенную шею Брагинского. Иван вскрикнул и запрокинул голову назад, открывая ещё больший доступ к ней. Его кадык дергался, а с каждым выдохом вырывался из глотки стон. Он не ведал, что творил. На мгновение Иван забыл, что над ним сейчас ненавистный Джонс, что это он оставляет засосы на его бледной коже. Его голову заволокло каким-то приятным туманом, а тело требовало ещё большей ласки, ещё больше поцелуев, ещё, ещё и ещё… Альфред тщательно выцеловывал каждый сантиметр тонкой кожи на шее Брагинского, оставляя яркие метки. Он чувствовал, что его самого уже потряхивало от невероятного возбуждения. Этот запах Ивана, привкус его солоноватой кожи, тихие стоны, руки, которые вырвались из захвата, а теперь корябали кожу на голове и притягивали ближе к себе, — Джонс готов был кончить только от этих моментов. Не отрываясь от терзания чужой кожи, Джонс постепенно начал расстёгивать крохотные пуговки на рубашке Ивана, спускаясь поцелуями ниже и ниже. Он распахнул рубашку Брагинского и на секунду остановился, с ужасом глядя на крупные и мелкие шрамы, сильно выделяющиеся и поблёклые от времени, покрывавшие юношеское тело. Альфред мысленно пообещал себе, что разберётся с будущим тестем, но явно не сейчас. Он припал губами к самому крупному шраму с выделяющимися следами от швов возле пупка, пройдясь затем по нему языком. А Иван, словно временно очнувшись, попытался притянуть к себе ноги и свести их, но Альфред с рыком развел их, закинул себе на спину и принялся покрывать поцелуями плоский живот, вцепившись пальцами в тонкую талию. Брагинского вновь разморило, и он начал извиваться и выгибаться навстречу горячим губам. Джонс расстегнул чужие джинсы, а затем рывком стянул с себя футболку. Заметив, как восторженно по его телу скользит взгляд Брагинского, Альфред усмехнулся. Иван смущенно скривился и отвернул голову. Не без усилий Альфред стянул с Брагинского узкие — слишком узкие для его отменных бедер — джинсы, а потом и сам выскользнул из штанов. Иван уже не пытался как-то остановить Джонса и просто внимательно следил за его действиями. Он понимал, что даже если каким-то магическим образом он выберется из-под мускулистой и сильной туши Альфреда, то просто не сможет и пары метров пройти, потому что его ноги не выдержат веса превратившегося от дикого желания близости в желе тела. Естественно, секс с самим Альфредом Ф. Джонсом просто тот еще предел диких мечтаний Ивана, но Брагинский всегда рассуждал здраво, и даже сейчас с головой, которая, казалось, набита соломой, он понимал, что лучше просто сдаться. Да и, вроде как, ему было даже очень хорошо от столь приятных ласк, и Джонс, кажется, даже не собирался его колотить или унижать — взять в расчёт хотя бы эту странную семейную сцену с Роуз. Альфред медленно стягивал мокрые от смазки боксеры с Ивана, проходясь губами по низу живота, а затем зарылся носом в пушок его паховых волос. Двумя пальцами он сжал колом стоящий член Брагинского у основания, а затем медленно прошёлся по всему стволу к багровой головке, с удовольствием наблюдая, как из уретры начинает вытекать новой порцией мутноватая смазка. Брагинского буквально колотило. Он с силой сжал покрывало в руках, совершенно не стесняясь стонать в голос — услада для ушей Джонса. Иван приподнял голову, когда тепло чужого тела внезапно исчезло. Он попытался хоть слегка прогнать мутную пелену на глазах, немного проморгавшись, и начал искать взглядом Альфреда, который обнаружился роющимся в комоде, что стоял возле кровати. Брагинский сам себе удивился, когда понял, что он жадно разглядывает мускулистую спину, с плавно перекатывающимися от движений Джонса мышцами под загорелой кожей, зауженный таз с подкаченной задницей, сильные руки со взбухшими на них венами. А ведь добрые три четверти школы мечтают оказаться на его месте, и Иван даже немного позлорадствовал, так как здесь сейчас он, а не они, но потом как-то сами собой выплыли смутные воспоминания о слухах, что ходили про личную жизнь Джонса. Злорадство ушло так же неожиданно, как и появилось, а на смену пришла грусть — он очередное тело на одну ночь. — Заждался меня? — хихикнул Альфред, запрыгивая назад на кровать с какой-то баночкой в руках — догадаться было, в общем-то, нетрудно, что в ней. Джонс нежно провел кончиком носа по щеке Ивана, смачно поцеловал ее, а затем отстранился, выдавливая на руку густую субстанцию из баночки. Она достаточно приятно пахла — насколько понял Иван, это были ягоды. — Альфред… — прошептал Иван. Альфред остановил свою бурную подготовительную деятельность, удивленно посмотрев на Брагинского, а затем ярко улыбнулся — его счастливая улыбка чуть не ослепила Ивана, и он как-то для себя отметил, что такое выражение лица вряд ли можно подделать. — Ваня? — он приблизил свое сияющее лицо прямо вплотную к лицу Брагинского и посмотрел тому прямо в глаза. — Зачем?.. Зачем тебе это?.. Здесь может быть любой — только пальцами щёлкни. Неужели тебе так хотелось потешить своё самолюбие, что ты уложил теперь именно меня в свою постель? Джонс нахмурился. Его глаза даже в этом полумраке сияющие минутами ранее небесной голубизной приобрели оттенок чёрного оникса — кажется, Иван его очень сильно разозлил. — Во-первых, котенок, я не каждого тащу в ту кровать, в которой сплю сам полжизни, — то бишь, на эту самую. А во-вторых, глупо полагать, что я позволю любому человеку пачкать своими выделениями мое самое любимое покрывало, — Альфред прошипел это прямо в самые губы Брагинского, а затем его лицо снова посветлело, а Иван, который даже не понял, что был все это время напряжен от страха, немного расслабился. — Ты особенный. С этими словами Джонс поддался вперед, касаясь своими губами пересохших, но слишком мягких губ Брагинского. Он ненавязчиво скользнул языком по ним и неописуемо обрадовался, когда Иван начал отвечать на поцелуй. На свой первый поцелуй. Альфред, углубив поцелуй, от которого, кажется, крышу снесло обоим, развел Ивану ноги, нащупывая пальцами в смазке плотное мышечное кольцо. Брагинский дернулся, ощутив прохладу, но Джонс не позволил ему разорвать поцелуй. Он ввел один палец, а Ивана вновь заколотило: он сильно сжал внутри себя палец и попытался отстраниться, однако Ал крепко держал его другой рукой за бедро. — Я знаю, милый, знаю, что это у тебя первый раз. Я сделаю тебе очень хорошо, только потерпи немного, — он на несколько секунд оторвался от губ Ивана, чтоб сказать это, а потом вновь прильнул к ним. — И, Ваня, предохраняться не собираюсь, так как собираюсь сделать тебя только своим. Брагинский захныкал ему в губы, когда почувствовал в себе еще один палец. Альфред аккуратными и размеренными движениями разрабатывал слишком тугие стенки. Долго и тщательно, чтобы Ивану не было слишком больно в дальнейшем. Однако Джонсу самому было уже чрезмерно тяжело сдерживаться. Собственный стояк неприятно терся о хоть и мягкую ткань нижнего белья, а яйца были готовы лопнуть от возбуждения. Тело горело и чуть ли не воспламенялось, когда Альфред касался торсом и пахом чужой пылающей кожи. — Прости меня, Иван, не могу больше… Ты слишком потрясающий, — Альфред прислонился лбом ко лбу Брагинского и отстранился, стягивая с себя боксеры. Он снова навис над Иваном. Джонс закинул длинные ноги Брагинского к себе на плечи и провел багровой головкой члена по его промежности. Иван зажмурился и напрягся от страха перед будущей болью, прерывисто задышав. — Посмотри на меня, — Альфред легко прикоснулся рукой к щеке Ивана, и тот распахнул глаза, жалобно взглянув на него. Джонс положил его руки к себе на шею и сказал: — Если будет больно, то можешь сильно царапать и кричать, но постарайся расслабить таз, — Ал провел ладонью по его члену, и Иван немного расслабился. — И смотри прямо мне в глаза. Даже не смей закрывать свои. Альфред медленно толкнулся головкой внутрь, и по комнате прокатились болезненный вскрик и вздох облегчения. Только ногти, которые впились в загривок Джонса со всей силой, причиняя неприятную боль, и эти огромные глаза, где, кажется, уместился чертов целый космос, смотревшие ему прямо в душу, останавливали Альфреда от каких-то опрометчивых и резких движений, что так желало его тело. Джонс опустился на локти прямо к лицу Ивана, захватывая его губы зубами, а затем вновь слился с ним в поцелуе. Когда Альфред вошел до упора, то остановился. Приподнявшись на руках, он оценивающим взглядом посмотрел на Ивана. Это было настолько прекрасно, что Джонс не мог поверить в то, что это явь, а не повторяющийся в день изо дня сон. Да, даже еще не кончив, он почувствовал невероятное удовлетворение — как моральное, так и физическое. Его сердце начинало выстукивать какую-то невероятную симфонию, когда их с Иваном взгляды пересекались, когда Брагинский практически неслышно шептал его имя, когда его длинные пальцы ласково поглаживали по загривку, а затем снова больно впивались в кожу, отчего волосы на всем теле вставали дыбом. Ал вышел из него, а затем вновь толкнулся до упора, выбивая вздох и стон из груди Ивана. Плавными движениями он двигался в Брагинском, пока того не подкинуло и он не сжался всем телом, сотрясаясь. Джонс улыбнулся и начал ускорять темп, попадая по простате Ивана. Альфред для большего удобства Вани перекинул его ноги к себе на талию, и Брагинский мгновенно сомкнул ноги за его спиной, приближая к себе. Альфред продержался не так долго, как планировал. Ему было настолько хорошо, что уже через несколько минут он кончил от нахлынувшего оргазма. В глазах потемнело, и он сжал Ивана в крепких объятьях, чувствуя, как его сперма начинает капать на покрывало из Брагинского. Он сел на колени и вышел из Ивана. Того трясло из-за приближающегося оргазма, до которого его так и не довели. — Божественно… По-ангельски божественно… — прошептал Альфред, глядя на то, как из Ивана вытекает его семя белесоватыми каплями. Джонс улыбался. Он внимательно скользил взглядом по ярко-красным засосам, что сияли на мраморной коже как гирлянды; всматривался в то, как трясутся колени Ивана, а пальцы на его ногах то сгибаются, то разгибаются; наблюдал за тем, как вздымается аккуратная грудь с мило сморщенными от возбуждения сосками; а затем наткнулся на убийственно прожигающий взгляд и сглотнул. — Не смотри на меня так, я не забыл, — пробурчал Джонс и наклонился к паху Брагинского. Он развратно прошелся языком по налитой кровью головке члена Ивана, заставив того замычать и запрокинуть голову. Джонс не стал более мучить своего любимого и взял ствол полностью, быстро скользя губами по нему. От того, как Альфред глубоко брал его член в рот, от опытных движений юрким языком по чувствительной уретре и уздечке, от потрясающей тесноты мягких, горячих стенок рта и глотки Джонса Ивану было гораздо лучше. Он чувствовал, как Альфред вымазанными теперь уже в своей сперме пальцами собственнически размазывает её по растянутому кольцу анального отверстия, а затем проталкивает их внутрь и нащупывает его простату, надавливая на неё. Иван даже подумать не мог, что секс не просто с кем-то, а с Джонсом, может доставить ему такое нестерпимое удовольствие. Вскоре, не вытерпев больше таких ужасающе обалденных пыток над своим телом, Брагинский приподнял таз, выгибаясь в спине, и с громким стоном кончил. Альфред откашлялся и слизал с губ остатки семени. Иван, казалось, находился уже где-то за пределами человеческого сознания. Он судорожно дышал и всматривался в потолок комнаты, пытаясь собрать мысли в хотя бы небольшую кучку. Брагинский повернул голову, почувствовав, как провалилась под чужим весом кровать рядом с ним. Они долго вглядывались в лица друг друга и молчали, пока не услышали восторженные крики с первого этажа. — Это, пожалуй, лучшее Рождество в моей жизни, Ваня, — улыбнулся Джонс, легонько поглаживая подушечками пальцев по торсу Ивана. Однако Брагинский ничего не ответил. Он отвернул голову и перевернулся на другой бок, спиной к Альфреду. — Ладно, поговорим утром, — обиженно пробормотал Ал. — И, кстати, даже не пытайся сбежать. Ключик ты не найдешь. А из окна будет сложновато прыгать тому, у кого будет завтра ломить спину. Да и высоко там. Джонс захихикал на злобное бурчание, а затем вытянул из-под них обоих несчастное покрывало, сбросив его на пол, и одеяло и укрылся им вместе с Иваном, по-хозяйски притянув того за талию к себе и зарываясь носом в кудрявую макушку. — Спокойной ночи и счастливого Рождества, котенок, — ответа не последовало.***
Завернутый в несчастное покрывало Супермена, что стало свидетелем их развратных действий, Иван медленно ходил по большой комнате Альфреда, внимательно разглядывая плакаты, диски, фотографии, всяческие статуэтки и сувениры. Мысленно Иван сравнивал эту комнату со своей двухкомнатной квартирой, что была, вроде, такого же размера. Джонс же по-королевски развалился на кровати аки турецкий султан, не отрывая взгляда от своего Ивана. Альфред проснулся первым. Почувствовав, что на его плече кто-то лежит, а его собственная рука покоится на этом ком-то, Джонс сначала разозлился, потому как подумал, что переспал с очередной шлюхой, да еще и в своей комнате, а ночной секс с Иваном был лишь очередным миражом, но затем Альфред открыл глаза. Он чуть не завизжал от восторга, когда увидел Ивана. Как будто нашел рождественский подарок под елкой. Иван мило сморщил свой нос и медленно открыл глаза. Словно ошпаренный, он приподнялся и попытался отодвинуться от Альфреда, а затем болезненно сморщился и смерил Джонса диким и озлобленным взглядом. — Ты доволен, да? Потешился? Могу я наконец уйти? — прошипел Иван. — Иван, я тебя не отпущу, пока ты не выслушаешь меня, — выпалил Альфред на одном дыхании, пытаясь пододвинуть Брагинского к себе. — Не хочу я ничего… — Я люблю тебя! — закричал ему в лицо Джонс. Брагинский на мгновение остановился, подозрительно взглянув на Альфреда. — Какая наглая ложь, Джонс! Как тебе не стыдно разбрасываться такими словами! — Иван покраснел, а Альфред не понял: то ли от смущения, то ли от дичайшей ярости. — Тебе было мало того, что между нами ночью произошло? — Что именно, Джонс? То, как ты подговорил Яо привести меня на эту тупую вечеринку и подсыпать какую-то дрянь, чтоб я не убежал, а ты преспокойно смог меня трахнуть? — Брагинский оскалился, а из его глаз покатились слезы. — Да, я сделал это только потому, что по-другому не получилось бы! — в сердцах закричал Альфред и немного сбавил жар своих речей, заметив, как вздрогнул Иван. — А просто поговорить?! — А ты что, поверил бы? Просто представь. Подхожу я, значит, к тебе в школьном коридоре. Даже если бы ты еще не сбежал на другой конец школы и выслушал меня, то какова вероятность, что ты бы поверил мне, а не рассмеялся в лицо? — Джонс говорил уже немного тише и медленно провел ладонью по мокрым от слез щекам молчавшего Ивана, вытирая их. — Я люблю тебя, Иван Брагинский, и любил, кажется, всю свою жизнь. Сможешь ли ты простить меня когда-нибудь за ту боль, что я причинил тебе? Я знаю, что это вряд ли возможно, но я хочу попытаться хоть как-то загладить перед тобой вину, потому что нестерпимо сильно люблю… Просто мне скажи, как. — Нет. Простить не смогу, — отрезал Иван. Альфред убрал с его щеки руку и взглянул на него как-то слишком затравленно, а потом опустил взгляд на одеяло. Хотя чего он, собственно, ожидал? Ивана и так ломали дома, а Джонс в школе только доламывал. Ал был зол на себя. После всех его отвратительных издевательств не было, наверное, смысла в том, чтобы любовью попытаться расположить к себе человека, у которого в сердце вечно будут плескаться ярким пламенем ненависть и обида. — Но полюбить — возможно. Джонс не сразу осознал смысл слов Ивана. А когда понял, то душа его будто взлетела от скинутой вместе с грузом злобы сильнейшей печали. Он с надеждой поднял глаза, встретившись с тем самым потеплевшим взглядом, который так мечтал увидеть в отношении к себе. — Но ты же понимаешь, что это будет не так быстро и не очень гладко. Однако Альфред был готов к любым трудностям, лишь бы Иван был с ним. — Несмотря на то, что солнечный мальчик всегда вызывал у меня симпатию, я, к твоему и своему сожалению, видел еще и личину гнусного ублюдка, что сильно повлияло на меня. Я и до сих пор тебя ненавижу, но эта ненависть в моем сердце сейчас постепенно растворяется крупицами странного чувства из-за прошедшей ночи, потому как, несмотря на то, что ты меня практически изнасиловал, мне было хорошо с тобой. Джонс не отрывал от него глаз. Сейчас этот зрительный контакт был чересчур важен для них обоих, для их будущего. — Я верю в твою любовь, Альфред. Как бы это ни было странно, я верю тебе и верю в нее. Но все же доверять я тебе пока не готов. Ты спрашивал о том, что ты можешь сделать, чтобы искупить свою вину, — Альфред кивнул, и Иван понял, что тот был готов на все условия. — Любить меня бесконечно сильно. Говорить об этом каждый день и вместе с этим извиняться за все, что ты со мной сотворил. Я не уверен, что прощу, но влюбиться… Я уже влюбляюсь, — Иван подполз ближе к Джонсу, и тот притянул его к себе за талию, усаживая к себе на колени. — В нежные прикосновения, — Брагинский провел большим пальцем по его скуле. — В слова, в улыбку, — Иван оставил на чужих губах легкий поцелуй, но не дал углубить его. — Во взгляд, полный обожания, — он прислонился ко лбу Альфреда, глядя ему в глаза. — И во многое другое. — Я люблю тебя. Прости меня за все, — прошептал Джонс, а Иван первый потянулся за поцелуем. Они проговорили уже практически весь день, прерываясь иногда на секс — просто Иван как-то вошел во вкус, и, к удивлению Альфреда, был уж слишком ненасытным, — и недлинный сон после него. Говорили они на разные темы. Иван рассказывал, пускай и не охотно, про свою жизнь, а в это время Альфред крепко прижимал его к своей груди, не смея перебивать, и Брагинский впервые чувствовал себя защищенным, ведь ему надоело бороться со всем в одиночку, и он посчитал, что заслужил хоть немного чужого тепла и любви. Альфред тоже делился своими историями. Естественно, кроме смерти матери, в ней было больше положительных моментов. И даже про мать Джонс рассказывал с улыбкой, вспоминая какие-то забавные моменты с ней и с отцом. А Иван слушал внимательно, ведь так хотел узнать больше об этом Альфреде. Во время многих рассказов Джонс говорил ему «Ты первый, кому я это говорю», и Брагинскому это льстило, ведь несмотря на то, что Альфред казался многим открытой книгой, он был очень закрытым человеком на самом деле, который ценил свое личное пространство и личную жизнь. Странно, что такие разные люди слишком быстро нашли общий язык. Хотя у них не было никаких общих интересов. Книги — комиксы, классическая музыка — альтернативный рок, романтические фильмы – экшены… — Могу я посмотреть твою комнату? — спросил Иван, предварительно в качестве маленькой оплаты поцеловав Джонса в губы. — Конечно, — пожал плечами тот. Дабы не светить голым задом и не чувствовать на себе голодный взгляд зорких голубых глаз, Иван завернулся, словно в кокон, накинув на себя синее покрывало, и стал ходить по комнате. Он остановился возле большого плаката, на котором был изображен довольно симпатичный мужчина в костюме с той же эмблемой, что была и на покрывале. — Это и есть тот самый Супермен? — Иван вопросительно посмотрел на Альфреда. — Ага. Он клевый. Устрою нам с тобой марафон супергеройских фильмов как-нибудь. Завалю тебя разными сладостями и буду приставать весь фильм, — Джонс мечтательно облизнулся, а Брагинский закатил глаза, пробурчав о том, что Альфред перепутал название марафона. Брагинский подошел к соседнему плакату, где было уже несколько каких-то героев. — А этот в черном кто? — А, это Бэтмен. Он тоже ничего, но Супер нравится мне больше, — отмахнулся Ал. — Мне этот Бэтмен как-то интереснее кажется. — Что, прости?! И Иван, взглянув на ошарашенное лицо Альфреда, рассмеялся. Лишь поэтому Джонс решил не продолжать спор, а просто насладиться улыбкой своего Вани.