Больно до...

      До зубной рези. Больно до сведенной судорогой челюсти, до белых пятен перед глазами. Почему? П о ч е м у ? Почему всегда так?       Ноа сворачивается в клубок на постели и скулит, хватается за грудь, где болит сердце, где разрывает в клочья, потому что никогда не его, всегда чей-то чужой. Финн никогда его. Он Милли, когда на площадке нового сезона, он Джека, когда начинаются съемки новой части фильма, он Джоша, когда не занят работой. Он чей угодно, но только не его. Никогда не был и никогда не будет, потому что даже не смотрит, даже не думает о том, что у Ноа Шнаппа к нему больное и трепетное, самое живое и горячее.       До сорванного дыхания. Больно так, что режет горло вдохами и глаза слезами. Как получилось? Как угораздило? К а к? Как вышло так, что именно он и именно в Финна?       Ноа зарывается носом в подушку и стонет тихо, почти приглушенно, но так протяжно и искалечено, что становится жаль самого себя. Он стискивает в руке мобильный и думает о том, что нужно позвонить Милли – он так быстро ушел с вечеринки в честь начала нового сезона, что возможно заставил ее беспокоиться. Он постоянно заставляет ее переживать – самый дерьмовый друг на свете. Вот только поделать ничего не мог тогда, когда увидел, как близко она стоит рядом с Финном, как его пальцы скользят по ее руке, а взгляд задерживается на вырезе платья, открывающем ключицы. Они не встречаются, но все ждут от них этого, и Ноа противно от того, что он не может быть рад за подругу. Как он может радоваться, когда внутри все разъедает и гниет? Как он может быть счастлив за Милли, когда сам сгорает от горя и отчаяния. Влюблен так сильно, так безнадежно. Так хочет быть хоть немного ближе к Вулфарду, иметь хоть небольшую каплю того, что есть у Браун. Чтобы хоть ненадолго перестало болеть.       До тяжести внизу живота. Больно так, что скручивает все внутренности и хочется завыть. Что теперь делать? Как избавиться? Чем выскабливать из сердца? Ч т о д е л а т ь?       Бедняжка Ноа сжимается и дрожит всем телом, трясется так, будто в морозах навечно, потому что Финн с Джеком. Он с трудом дышит и едва живет, потому что сердце разваливается мокрым песком, комьями опадает под ноги. Он никогда не сможет быть для Финна таким же, как Грейзер. Едва ли вообще сможет стать для него кем-то, ведь и не общаются почти за пределами съемок, не замечает совсем, словно и нет рядом.       Ноа ранит себя, калечит безответной любовью и ломает пополам, ведь Финн с Джеком такой свободный, каким никогда не был рядом с ним. Ведь Финн обнимает Джека подолгу и шепотом на ухо о том, что отлично сыграл, а с ним лишь быстрая улыбка и ни слова больше. Ноа обидно до слез горьких в туалете на площадке, потому что выкладывался на полную и непроизвольно ждал большего, чем кивок и сухая реакция. Больно. Больно, когда Вайнона находит его зареванного и рассыпанного по полу, и прижимает к себе, успокаивая.       И весь сезон как в тумане, потому что все еще ничего не значит для Финна, ничего не значит почти ни для кого на этой площадке. Милли словно забывает о том, что были когда-то лучшими друзьями, и проводит с Сэди каждую минуту, которую она не проводит с Финном, а Ноа один постоянно, ходит с улыбкой натянутой и глазами влажными. Держится почти молодцом при всех, но рассыпаясь, когда один.       До мороза, колющего иглами в пальцах. Больно от льдинок бегущих вместе с кровью, рвущих вены изнутри. Наверное, ему уже и не помочь ничем. Не спасти и не вытащить наружу. Н е и з б а в и т ь.       Ноа так сильно болен, так безнадежно отравлен Финном Вулфардом, что не уверен, сможет ли когда-то выкарабкаться. Он почти задыхается, почти скулит от боли, когда на одной из их общих с друзьями прогулок по магазинам, видит Джоша, вышагивающего рядом с Финном. Они все так редко собираются вместе, и Ноа ждал этой встречи так долго, но одно появление Оувелла сносит его почти наповал. Ноа плетется позади и не чувствует ничего; смотрит на Финна с Джошем, на то, как близко идут друг к другу, на то, в какой улыбке расплывается Финн, стоит Джошу сказать что-то. Он плетется за ними следом и взгляда почти не отводит, сжигая себя заживо, а Калеб смотрит на него и жалости не чувствует – какой смысл? Вместо этого на языке горит фраза: «Мы ведь тебе говорили». Лучше молчать.       А Ноа почти привык к этому, почти отгородился от существования Джоша в жизни Вулфарда; игнорирует истории в Инстаграме и быстро прокручивает посты, если видит знакомое лицо. И он почти зализал все свои раны, пока вновь не натыкается случайно на какую-то их общую фотографию. И вновь по новой; сворачивается на краю своей кровати и воет от боли.       До разбитого в мелкую крошку сердца. Больно до разодранного в лохмотья кровоточащего органа, уже почти и не бьющегося в груди. Любит так сильно, так отчаянно, но молчит постоянно. Какой смысл говорить? Зачем портить? Зачем уничтожать себя еще больше?       У Ноа внутри все увядающее и гниющее, разукрашенное цветами грязными, зараженными и воспаленными. Финн его замечает, – конечно, замечает, они ведь работают вместе и не заметить почти неживого Ноа Шнаппа невозможно, – и он греет своими приветами, теплыми ладонями собирает дрожь со спины, невзначай, даже не понимая этого. Финн залечивает раны и оставляет новые, глубже прежних, а Ноа захлебывается в боли.       Он смотрит на то, как Вулфард разговаривает с Милли, и опускает взгляд – никогда не будет с ним так же. Никогда не займет в сердце Финна места, ведь то уже переполнено людьми, уже трещит по швам. Но все равно так отчаянно хочется стать кем-то важным, кем-то дорогим, что тяжело дышать. Всего лишь мечта.       И Ноа смиряется, ввинчивает себе в искалеченное сердце острые иглы, которые пронизаны всеми приветами и улыбками Финна, и любит. Не может иначе, не умеет. Знает, что навсегда, что избавиться не получится. И любит, любит сильнее с каждым днем. До боли.