***
В последние дни я всё чаще вспоминаю Велтон. Я бы лучше горел в аду целую вечность, чем проучился бы там ещё год. Но на своём веку я вспомнил человека, который ненавидел это место больше меня — Нил Пэрри. Я в жизни не встречал более чистого и открытого создания. В своей жизни он хотел сорвать один большой и заветный бутон — стать актёром. Для этого у него было всё: любовь публики, большой талант, уверенность в себе, жажда отдать себя до конца зрителям, — всё это нельзя было приобрести после лабораторного опыта по химии или после той задачи из тригонометрии. Нельзя было получить призвание к делу лишь за хорошую и прилежную учёбу. Порой, наши мечты играют с нами злую шутку, а Нил Пэрри тому большой пример, ведь он — мальчик, который умер ради мечты. Он не видел себя никем другим в этой жизни. И знаете, я счастлив тому, что он умер. Да, я вам прямо об этом заявляю. Если бы он не пустил пулю себе в виски, то стал бы врачом, так и оставив свою мечту неисполненной. После смерти Нила я всего лишь один раз посещал театр. Тот день я вспоминаю как страшный сон. Тогда ставили «Долгое путешествие в ночь», главную роль в которой получил Роберт О’Нолан. Я смотрел на сцену и видел Нила. Видел его карие глаза и бледное лицо, которое напоминало лист бумаги. Он смотрел куда-то вдаль и не обращал внимание ни на кого. Нил отдал всё своё внимание единственному зрителю, который не понял всей сущности этого человека. Я уже давно жил без своего друга, но когда сидел в театре, то видел перед собой не то действо, что разворачивалось передо мной сейчас, а тот самый вечер девять лет назад. Тогда мне ещё нечего было терять, я лишь хотел договориться с Богом о встрече с другом. Прочитать ему свои стихи, которые я посвятил и его смерти, и его таланту, и мистеру Китингу. Неужели всё это пришлось пережить мне? — Нокс, мне так жаль, — когда я вернулся в США в 70-х, то навестил своего старого друга Нокса Оверстрита, с которым не общался со времен Велтона. — Чарли, мёртвые поэты никогда не должны ни о чём жалеть. Ведь я живу одним днём и нужно принимать то, что было уготовано для меня, — я застал Нокса в трауре по Крис, которая из-за врачебной ошибки умерла в родах вместе с их малышкой, которая никогда не услышит историю о незабываемых юных годах своего отца. — Чарли? Оу, вы наверное ошиблись, ведь меня зовут Нуванда! — в тот момент я подскочил и заметил на лице Нокса улыбку. Кажется, это было непривычное движение лица для Оверстрита. — Тодд пишет замечательные пьесы для одного из театров на Бродвее. Он издал сборник стихов, с подписью «Капитану мёртвых поэтов». Я слышал, что сначала они подверглись большой критике, но сейчас его стихи читают на каждом углу, — Нокс взглянул на меня своими глазами, которые не излучали тех пылких намерений, когда была жива Крис. — Ему есть кого благодарить, — я посмотрел на своего давнего друга и ужаснулся. Разве мог я представить, что этот упёртый малый так быстро сдастся? Я помню его уверенный взгляд, когда он впервые позвонил Крис, помню его испуг на лице, когда умер Нил, помню его негодующее выражение лица, когда я был отчислен из нашей любимой обители — Хелтон. — Чарли, ты бы хотел вернуться обратно туда? — Куда именно, Нокс? В Велтон? — Нет, — задумался Оверстрит. — В юность. Тот день был последним в жизни Нокса Оверстрита, потому что ночью он повесился в своей маленькой квартирке на Джестон-авеню, оставив предсмертную записку, содержание которой мне так и не было известно. Неужели наш разговор так повлиял на него? Если бы я знал, то в жизни бы не пришёл к нему, не стал бы говорить с ним о Ниле, не стал бы лишний раз задевать его открытую рану, не пытался бы его самого вспомнить Общество мёртвых поэтов. После смерти Нокса я захотел встретиться с Тоддом, который жил в Нью-Йорке. Мне удалось это в 1982 году, когда я намерено пришёл на постановку его новой пьесы. Я не заходил в зал, потому что считал себя уязвимым в театре, поэтому ждал его в холле. То и дело доносились громкие звуки, поддерживающие характер пьесы, были слышны громы оваций и бодрые звуки публики. Воспоминания нахлынули вновь. Если бы Нил был жив, то стоял бы там и купался в любви зрителей, он бы бил набатом в колокол своей славы, оставаясь всё тем же добрым Нилом Пэрри, которому ничего не нужно было в этой жизни, кроме того, чтобы стать актёром. — Чарли… — я услышал знакомый дрожащий голос и резко обернулся со своей широкой и манерной улыбкой. — О, капитан, мой капитан! — я обнял своего старого друга. Он был совсем не похож на себя. Высокий мужчина с прямой осанкой, чуть поседевшими волосами, обвислой кожей на шее и серым цветом лица. От Тодда сильно пахло сигаретами и дорогим парфюмом, хотя его выцветший клетчатый костюм оставлял желать лучшего. — Как ты тут оказался? — он смотрел на меня как на новое чудо, а не как на Чарли Далтона. В нашем длинном разговоре было место быть всем произошедшим событиям нашей жизни. Тодд вместе со своей женой Деборой побывал в каждом уголке нашей страны, запечатлев возле каждой значимой достопримечательности собственные стихи. Они ощущали себя счастливыми людьми, которые, казалось, ничего не скрывают друг от друга, но Андерсон каждый раз хотел поделиться с Деборой тем, что он был членом Общества мёртвых поэтов, решившись рассказать ей об этом лишь после рождения дочери. — Прости, старина, мне уже пора, — я взглянул на часы, а затем и на растерянное лицо Андерсона. Он был напуган быстрым уходом старого друга. — Нуванда, не уходи! — он посмотрел на меня жалостливым лицом и всем своим видом просил остаться хотя бы на несколько минут. Я лишь стоял и ничего не мог с собой поделать, ведь мне и впрямь нужно было возвращаться домой. — Тодд, мы встретимся с тобой ещё, обещаю, — я чуть приобнял его за плечи и старался вселить в его сердце надежду о скорой встрече. — Ты не представляешь как много мне хочется сказать. С того самого дня, когда застрелился Нил. Столько эмоций хотели вырваться наружу, но я словно был хранителем того замка, который не поддавался слезам и желанию выговориться. Я не понимаю почему, но Нил стал для меня больше, чем просто другом или соседом по комнате. Он верил в меня, в мои способности, поддерживал и не насмехался надо мной, как это делали другие люди, даже мой брат. Он был мечтательным человеком, который хотел стать актёром, хотел жить так, как считал для себя нужным. Разве он многого просил? Он был скромен на желания. Он первым понял ту идею, которую пытался донести до нас мистер Китинг, перенёсший судьбу, подобную всем мальчишкам из Велтона — он тоже был заложником надежд своих родителей. Китинга забросила к нам сама судьба, чтобы сложилось всё так как есть, чтобы мы что-то поняли, чтобы все что-то поняли, — Тодд сделал большую паузу, чтобы осмотреть меня — шокированного слушателя. — Но что стало с Нилом, Китингом, что стало с родителями, которые так и не смогли сделать своего сына счастливым? — Они удобряют нарциссы, — шёпотом произнёс я. — И мы тоже станем с тобой кормом для червей, Чарли. Нам тоже придётся встретиться со смертью и остановить своё существование в этом мире. Каждый день в этом городе, в этом мире творится несправедливость, которая втягивает в гроб одарённых людей. Разве к этому стремилось человечество? Ради того, чтобы внести в каждый дом несправедливость? — Тодд! Суд всегда совершается очень быстро, если судья заранее вынес приговор. Думаю, твоя тонкая натура должна понимать это. И мы не вправе судить то, что произошло. Все мы несправедливы, Тодд. Но боюсь, что мы никогда не сможем прожить один день дважды, — я развернулся и уже приоткрыл дверь, когда почувствовал томное дыхание Тодда. Я замер. — Ты поведал эту жизнь, Чарли? — Этот мир не достоин Нила Пэрри, — и я громко захлопнул дверь, оставив Тодда в смешанных чувствах, хотя я знал, что в тот момент он понял всё. Все остается внутри. Оно не забывается, как говорят многие, не выветривается, не исчезает. Это как будто бросаешь камень в море: сначала брызги, потом на дно. Вот так же все наше прошлое лежит на дне. Как осадок чего-то на дне кружки. Мне кажется, если ты человека запустил в свою жизнь, то он там и останется, оттуда нет выхода назад. Представляешь, внутри у тебя мегаполис — целый город людей, которых ты так и не забыл, но обещал забыть. Я помню каждого: Нила Пэрри, Тодда Андерсона, Нокса Оверстрита, Стивена Микса, Джерарда Питтса и даже Ричарда Кэмерона. Я никогда не забуду дни, прожитые с этими людьми, не забуду слова, которые они говорили, не забуду их смех, который заставлял и меня самого смеяться. — Чарли, дорогой, ужин готов! — донеслось с кухни. Это был голос моей любимой Элайн. — Простите, мадам, но меня зовут Нуванда! — я прямиком отправился на кухню и увидел свою семью. — О, мой капитан, — и я почувствовал на своей щеке прикосновение знакомых губ.Глава 1.
1 января 2018 г. в 20:31
Нью-Йорк, 1985 год.
И пьеса жизни ещё не кончена, и ты, быть может, впишешь свою строку. Каждый день мне приходится вспоминать слова мистера Китинга, который был светом в окошке для прыщавых мальчишек, которые должны были стать джентльменами и услужливыми мужичками в белых воротничках. Для каждого из нас была приготовлена своя особая участь, которую родители бережно называли предназначением. Если бы мои родители были живы, то послали бы меня прямиком на эшафот, чем приняли бы то, кем я стал.
А что же мне было уготовано? Я должен был стать влиятельным банкиром, чтобы впоследствии мой дорогой отец мог козырять моим именем перед своими небедными друзьями, которые завидовали даже себе самим. По иронии судьбы я был исключён из самой престижной школы США и не смог поступить в Кембридж, чтобы получить должное образование, из-за чего отец направил меня в военную академию, где меня вытерпели всего пару месяцев. Пришлось уехать в Англию и искать удачи там. Впоследствии я стал магнатом и добился большого успеха в бизнесе, который, увы, не застал мой благоверный отец.
— О, да это же Чарли Далтон! — именно так меня встретила Америка в 70-х.
Я жил богатой жизнью, торопясь за временем. Мне хотелось развивать весь мой английский бизнес в Нью-Йорке, преследуя и тут свой успех. Кругом были люди, желающие втоптать другого в безвылазные проблемы, нажиться на любых грязных делах, лишь бы в кармане позвякивали моменты. Увы, но эпоха джентльменов прошла, а я так много отдал за то, чтобы стать им.
— Мистер Далтон, все женщины Нью-Йорка готовы исполнять любую вашу прихоть, лишь бы видеть рядом с вами ваш мешочек с деньгами. Вы никому не нужны, мой дорогой, — это я слышал практически каждый день от каждого прохожего. Жизнь в Америке начинала угнетать меня.
В тот момент я был намерен уехать навсегда в Англию, которая так полюбилась моему сердцу, но в семьдесят четвёртом я встретил свою будущую жену Элайн, которая подарила мне двух сыновей — Айзека и Джона. Наверное, я больше не буду так счастлив в жизни, как сейчас. Что ж, мистер Китинг, carpe diem!