Вечный

      Листва шуршит сухо на деревьях, встревоженная прохладным ночным ветром, а луна холодно пробирается своим светом через окно, ложась посеребрённой вуалью на постель. Некто, мужчина, лежавший под зелёным покрывалом, переворачивается на живот, размеренно и тихо дыша, укладываясь правой щекой на пышную подушку. Он спит в блаженном неведении о своей полной уязвимости перед ночной тьмой.              Ещё одна фигура стоит в противоположном конце комнаты. Наблюдает горящими ядовито-алым цветом глазами за спящим, считая каждый вдох и выдох, сорвавшийся с приоткрытых губ. Слух улавливает каждый удар сердца, звук несущейся по венам крови, расширяющихся при дыхании лёгких. Ступает бесшумно к по-королевски широкой кровати, не сводя взгляда с лежащего на ней человека.              Чонгук склоняет голову набок, любуясь спящим красавцем. В его оливковой коже будто бы отражается лунный свет; прикрытые сейчас миндалевидной формы глаза днём имеют теплейший шоколадный оттенок; нос тонкий и аккуратный; а розовые, сочные губы хранят на себе улыбку до такой степени яркую, что та способна ослепить даже мёртвого. Или нежить. Длинные, бледные пальцы Чонгука касаются аккуратно кожи плеча спящего, оставляя за собой след из рассыпающихся повсюду мурашек, и подбираются к задней стороне шеи, чувствительными кончиками ощущая биение жизни. Алый в его глазах пульсирует, как то самое сердце.              Чонгук чистокровный вампир, обращённый после смерти его человеческой формы. Мама рассказывала, что его человеческая мать обратилась к ней, умоляя спасти её дитя, когда сам он, ещё будучи живым, умирал медленно от какой-то болезни. Мама исполнила просьбу, а Чонгук лишь спустя три столетия узнал, что первой жертвой его была та, что подарила ему человеческую жизнь. Однако, к тому моменту его уже мало что действительно волновало — та женщина сама была виновата в том, что искала спасения во тьме. К тому же, человеческие эмоции были Чонгуку всё равно чужды. Или так он думал.              На шестой век своей жизни он, наконец, почувствовал. Почувствовал! Чонгук скрывался в небольшой деревеньке в России (то был, должно быть, тысяча двести пятьдесят восьмой раз, как он «сбегал» из дома), когда взгляд случайно выхватил её — оливковая кожа, что отражала лунный свет, миндалевидной формы глаза, имевшие теплейший шоколадный оттенок, нос тонкий и аккуратный и розовые, сочные губы, что хранили на себе самую тёплую на свете улыбку. Запах её крал весь воздух из лёгких, а тело звучало громко в ушах. Однажды от брата Хосока он услышал, что люди, якобы, верят, что двое могут быть рождёнными друг для друга. Такую пару называли «предназначенными». Хосок тогда задавался вопросом: могли ли и у вампиров быть предназначенные, ведь и они сами когда-то были людьми. Чонгук, помнится, сказал, что всё это было слишком глупо и нелепо для правды. Вампир с предназначенным-человеком? Определённо, глупость.              Однако, вот он стоял, наблюдая за ней, спешащей по каким-то своим делам. Смотрел на неё, дышал ею, слушал её. Чонгук помнил (Екатерина, как выяснилось после третьей ночи) у неё был муж и сын, а по человеческим меркам ей было около тридцати лет. В те времена редко кто жил дольше тридцати, вот и она ушла тихо в свои тридцать два. Поначалу Чонгук, стоило ему увидеть горящее в огне тело предназначенной, обезумел от горя. Он целое десятилетие не пил крови после этого, однако брату Намджуну, сообщившему об очередном человеческом явлении, называемом «перерождением душ», удалось заставить младшего снова есть. «Перерождение душ» — человеческая душа после смерти возвращается в новой форме.              Чонгук верил с трудом, прямо как когда-то в слова Хосока. Однако позволил слабой надежде поселиться внутри.              Он уловил знакомый аромат во время своих путешествий по Южной Америке, когда ему уже шёл восьмой век. Потрясение охватило его — ведь он ждал перерождения Екатерины два долгих века, отчаянно разыскивая её в лесах Амазонии. Когда всё же нашёл источник запаха, он был ошеломлён. Брат Намджун опустил как-то такую небольшую деталь, что души не всегда перерождались в человеческой форме. Екатерина в этой жизни стала деревом Астрокариум Жауари — высоким двадцатиметровым растением, тридцатью сантиметрами в диаметре, вооружённым длинными, чёрными шипами. Листья её разрастались в воронкообразную крону, что клонилась в разные стороны под весом плодоносящих цветков. Его родственная душа запомнилась Чонгуку даже в такой форме. Он трепетно касался дерева, ощущая под ладонью то же биение, что чувствовал в прошлой жизни. Кора была грубой, но по-родному тёплой. Чонгук остался в Амазонии с Жауари до конца столетия, отбиваясь от жуков и животных, которые посягались на дерево. Однако, неизбежно, и Жауари умерла.              Чонгук веками продолжал искать свою перерождённую родственную душу. Она принимала разные формы за всё это время: медуза, ягуар, цветок жасмина. Однажды во время очередных своих поисков Чонгук наткнулся на пару вампиров из Мексики. Женщины были озадачены и заинтересованы чистокровным, ни на секунду не расстававшимся с Иловой Ялисконской черепахой. Старшая женщина погладила аккуратно шею младшей:              — Почему бы тебе просто не пометить свою родственную душу?              Чонгук завис, связь — он ведь даже не подумал о ней. Возможно, дело в том, что он был слишком юн для этого — ему было всего лишь четырнадцать веков, в конце концов. В ту ночь Чонгук оставил свою метку на шее черепахи, надеясь, что в скором времени его родственная душа переродится в человеческой форме.              Так случилось на чоновском девятнадцатом столетии: знакомый запах привёл его обратно в родной Пусан, Южную Корею.              Имя души было Пак Чимин. Когда Чонгук только нашёл его, мальчику было лишь пять лет, он ужинал за столом со своими родителями и младшим братом. Даже в таком возрасте его родственная душа уже была красива невероятно, а её запах, в сравнении с предыдущими жизнями, был более живым, насыщенным. Когда Чимина уложили спать, Чонгук пробрался к нему в комнату, позволяя своей ладони коснуться аккуратно мягких на ощупь волос цвета воронова крыла, и наслаждался тем, как в ушах гремело ровное, размеренное дыхание ребёнка. Впервые за всё свое долгое существование Чонгук почувствовал неодолимую жажду поцелуя, поэтому он, не мешкая, склонился над мальчиком, касаясь своими губами с предусмотрительно спрятанными клыками тонкой кожи бледного лба. Всё тело вампира задрожало, губы горели так, словно они могли вот-вот стлеть в пепел, нос жадно хватал расцветающий в воздухе аромат. Пришлось разодрать собственные колени, чтобы сдержаться и не укусить тут же мальчишку. Тем не менее, Чонгук той ночью остался с ребёнком, охраняя его сон до самого утра, и как-то незаметно это вошло в каждодневную привычку. Мама не была в восторге от того, что её ребёнок бегал каждую ночь «играться с едой».              Чонгук наблюдал за взрослением своей родственной души, он видел, как постепенно живой, непоседливый малыш становился неловким подростком с проблемной кожей, а затем зрелым мужчиной. Достаточно зрелым для того, чтобы Чонгук мог сделать его, наконец, полностью своим.              — Ты не можешь просто присвоить его себе, — ругал его брат Намджун, — у людей принята такая штука, как «отношения», сначала тебе нужно расположить его к себе, а уж только потом можешь повязать его.              Именно поэтому Чонгук решил поближе познакомиться с человеческими «отношениями», исподтишка подсматривая за разными парочками. Наблюдал за их действиями: за тем, как они разговаривали, как смотрели друг на друга, как занимались сексом. Он также наблюдал и за Чимином, запоминая постепенно, чего он желает и как ведёт себя. В итоге, у него сформировался чёткий план по захвату Чиминового сердца.              — Как тебя зовут? — спросил Чимин, наливая в стоящий перед Чонгуком стакан немного соджу. Вампир был напряжён как никогда, тело словно горело изнутри, дрожа; в горле пересохло, и на лбу выступила, кажется, испарина. Тот, за кем он гнался не одно столетие, сидел прямо напротив; в нос забивался соблазнительный аромат; прекрасные глаза шоколадного оттенка, чьё тепло ничуть не угасало в каждом новом перерождении, смотрели прямо в его собственные глаза. Чонгук облизался немного нервно.              — Чонгук? — сонно бормочет Чимин, слегка приоткрывая глаза. Чонгук одёргивает поглаживающую плечо руку, отстраняясь. — Ты дома.              — Прошу прощения за то, что разбудил тебя, — шепчет Чонгук. Чимин лишь качает головой, легко и едва заметно улыбаясь.              — Всё в порядке, — у Чимина сердце пропускает удар — то, что случается всегда в чоновском присутствии. Чонгук понял со временем, что это хороший знак, знак человеческой любви, и подобное заполняет до краёв его собственную грудь теплом. Чимин тянется к чужой руке, переплетая пальцы друг с другом. Вампир улыбается, поглаживая большим пальцем горячую кожу ладони своего предназначенного, на что тот мычит довольно, притягивая ближе к себе. Чонгук присаживается на край кровати, проводя раскрытой пятернёй по чёрным как смоль волосам (делает подобное уже, вероятно, миллионный раз, но по-прежнему поражается успокаивающей мягкости блестящих локонов как в самый первый). Он склоняется, чтобы поцеловать висок своего человека, спускаясь после к щеке и следом к челюсти. Чимин снова мычит благодарно, а сердце пропускает удар.              — Могу я поинтересоваться кое о чём? — шепчет Чонгук, накручивая тёмный локон на указательный палец. Чимин угукает в ответ, убаюканный приятными прикосновениями. — Как долго ты хочешь быть со мной?              Чонгук чувствует, как Чимин напрягается, а сердцебиение его слегка убыстряется — верный признак замешательства. Он открывает глаза, поворачиваясь так, чтобы смотреть прямо на Чона.              — Что?              — Как долго ты бы хотел со мной быть? — Чимин сжимает в тонкую полосу губы, отводя взгляд куда-то влево — так он делает, только когда глубоко задумывается. Чонгук так и продолжает играться с его волосами, ожидая ответа.              — Сотню лет, — смущённо улыбается Чимин, глаза блестят в холодном свете луны, а честное сердце бьётся гулко в распираемую от чувств грудь. Чонгук улыбается в ответ: век — это довольно долго по людским меркам. Длинные пальцы выпутываются из мягких локонов и, поглаживая, спускаются от виска к челюсти.              — Я хочу провести с тобой вечность, — признаётся Чонгук, наклоняясь и целуя полные губы. Человеческое, живое сердце своим громким биением отдаётся в чоновских ушах, сообщая о том, что слова его имеют нужный эффект. Звук любви. Чонгук наклоняет голову чуть на бок, сильнее прижимаясь своим ртом к Чиминовому, проходясь языком по пухлой нижней губе. Чимин же морщит нос, слегка отворачиваясь, заставляя вампира нахмуриться. — Что-то не так?              — Запах изо рта… — мямлит едва слышно Чимин, на что Чонгук лишь посмеивается, утыкаясь своим носом во вздёрнутый носик человека.              — Не выдумывай. Ты, вероятно, уснул недавно совсем, потому что я чувствую вкус зубной пасты, — успокаивает его, поглаживая щёку. Чимин недоверчиво смотрит на него, поднося ладошку ко рту и носу, но прежде, чем он успевает сделать что-либо, Чонгук убирает его руку, придерживая своей за шею и настойчиво целуя. Такому напору приходится сдаться, поэтому Чимин лишь обнимает своего парня, притягивая к себе как можно ближе. Вампир улыбается в чужие губы, быстро целуя и переходя на щеку и прикрытые глаза. Человеческое сердце стучало как заведённое в грудной клетке, являя собой самую прекрасную на свете музыку. Широкая ладонь гладит аккуратно по скрытому зелёным покрывалом бедру.              — Скажи, можем мы заняться любовью? — спрашивает Чонгук, касаясь обеими ладонями лица темноволосого и проводя большими пальцами по мягким щекам. Чимин смотрит удивлённо и немного потерянно.              — Ты про секс, что ли? — также поражённо произносит он в ответ, лаская короткими пальцами кожу на шее вампира. — Тебе точно девятнадцать? Говоришь, как мой дедушка.              — Я серьёзно, Чимин, — шепчет Чонгук, желая, чтобы его слышал только Чимин, а не обступающая их со всех сторон темнота, — хочу тебя навечно.              — Я тебе хён вообще-то, — наигранно строго произносит Чимин, приподнимая голову, чтобы быстро поцеловать Чонгуковы губы, заставляя тем самым тело над собой вздрогнуть. Ему нет нужды, на самом деле, ведь сошедший с ума пульс говорит громче любых слов. Так что Чонгук тянется навстречу, укладывая Чимина обратно на подушку и углубляя поцелуй. Человек жмёт к себе сильнее, окончательно убивая любые сантиметры, разделяющие их тела.              Чонгук снова ведёт языком по полной нижней губе, однако в этот раз Чимин приоткрывает ему навстречу рот. Вампир пользуется предоставленной возможностью, изучая каждый отвоёванный сантиметр, позволяя вкусовым рецепторам улавливать бесконечную сладость человеческого рта. Мятный налёт пасты на зубах, ребристость нёба и шершавость и гибкость горячего языка — Чонгук с наслаждением пробует всё. В какой-то момент Чимину явно перестаёт хватать воздуха, и вампир пытается отстраниться, однако сделать этого ему не дают, прикусывая его нижнюю губу. В тёмных глазах блестит опасно алая искра. Чимин лишь улыбается на это, зализывая ранку юрким язычком. Чонгук ощущает, что его клыки вот-вот появятся, а какое-то странное, новое чувство бурлит закипающей водой внутри. Чимин начинает целовать его мелко и быстро в щёку, добираясь до виска и оставляя после своих поцелуев горящие участки на коже.              — Между нами так много ненужных тряпок, — Чимин наклоняет голову, чтобы укусить за шею. Чонгук рычит, почти физически ощущая, как горят красным его глаза от всё растущей чувствительности.              — Полностью согласен, — он целует сладкие губы, обнимая своего предназначенного одной рукой и с нечеловеческой скоростью вставая. Выдёргивает покрывало и отбрасывает его прочь, а после сразу возвращается обратно на кровать.              — Как ты так быстро? — спрашивает Чимин в поцелуй, отцепляясь от Чоновой шеи и хватаясь за заднюю часть его чёрной футболки. Чонгук лишь ухмыляется, разрывая поцелуй и потираясь своим носом о паковский.              — Годы тренировок, — мямлит он, жадной ладонью исследуя и запоминая предоставленную голую грудь человека, кожа которого покалывает жарко под каждым малейшим прикосновением. Чиминово сердце заходится от счастья, а в воздухе появляется ощутимый аромат возбуждения. Немного острого к его обычно сладкому запаху — Чонгук рычит как дикое животное. — Могу я поинтересоваться, почему ты спишь полуголым?              — Лучше будет спросить, почему это ты всё ещё не полуголый? — Чимин тянет чёрную футболку нетерпеливо, заставляя вампира улыбаться. Тот садится ровно, хватаясь за вещь на спине и стягивая через голову, отбрасывает ненужную деталь гардероба в один из углов комнаты. Он наблюдает за тем, как Чимин сканирует его взглядом, прикусывая нижнюю губу. Тёплый шоколад его глаз почти пропал за расширившейся чернотой зрачков. Небольшие пальцы предназначенного очерчивают рельефно проступающие мышцы напряжённого живота, и спокойно лежащий на кровати парень вряд ли понимает, какую химию творит с Чонгуком, касаясь вот так его кожи. — Мы встречаемся уже несколько месяцев, а я только сейчас понял, что ни разу не видел тебя без футболки.              — Не отчаивайся, моя любовь, — Чонгук жмётся ближе, снова целуя, — я буду услаждать твои очи собой ровно столько, сколько ты пожелаешь. Всегда.              Чимин хихикает, ведя ладошкой вверх по чоновской груди.              — Знаешь, твои средневековые речи, на самом деле, дико заводят, — мурчит Чимин, целуя шею вампира и пальцами поглаживая чувствительную кожу между лопаток. Чонгук едва слышно шипит из-за незнакомого покалывания, пронёсшегося по всему телу. — Какой-то совершенно новый уровень грязных разговорчиков.              — Скажи, какие непристойности тебе хотелось бы услышать, и я, клянусь, выполню любое твое пожелание, — выдыхает Чонгук в Чиминово ухо, заставляя того крупно задрожать и вцепиться ногтями в спину. — Мне следует нежить твой слух приятными слогами комплиментов? — вампир выдыхает почти огнём в самую челюсть, так что тело под руками гнётся и льнёт навстречу. — Например, как невероятно соблазнительно ты выглядишь в лунном свете или как вызывающе смотрятся твои губы на моей коже? — рот сам находит бьющуюся жилку на шее, оставляя влажный след.              — Чёрт, Чонгук, — поскуливает Чимин, — ты такой эротичный.              Чонгук утыкается носом в чужую шею, вдыхая сводящий с ума аромат полной грудью и прислушиваясь к бегущей по артериям и венам крови. Глаза его загораются алым, почти дыры прожигая в молочной коже.              — Или как аппетитно ты выглядишь для моего жадного взора, — у Чонгука появляются клыки, которые дразняще царапают самыми кончиками мягкую плоть. Чимин дрожит, наклоняя голову в сторону и открывая тем самым шею полностью, а с губ его слетает тихий стон. Человек источает каждой своей клеточкой возбуждение настолько сильное, что оно буквально сметает все чоновские чувства. Всё, что он видит и слышит, — это тихий, почти немой крик лежащего под ним парня, умоляющего заклеймить, сделать своим. Именно это Чонгук и собирается сделать.              Он вонзает свои клыки в судорожно бьющуюся сонную артерию.              — Чонгук! — Чимин дёргается, распахивает глаза широко, чувствуя, как рвётся и начинает болезненно ныть кожа на шее. Чонгук хватается за чужую руку, удерживая на месте и наслаждаясь сладчайшей кровью из всех, что он когда-либо пробовал. Чимин продолжает бороться, а пульс у него бьётся судорожно, испуганно, потому что сам он в панике от происходящего, однако Чонгук всё продолжает. Есть причина, по которой вампиров считают самыми чувственными созданиями тьмы, и очень скоро Чимин ощущает это на себе, прикрывая глаза и переставая бороться. Стон сам собой рвётся наружу.              Укус обращённого вампира (живого человека, ставшего нечистью), лишает жертв сознания, делает слабыми для того, чтобы они не смогли сбежать. Укус чистокровного вампира (обращённого мертвеца) заставляет мозг жертвы вырабатывать эндорфины, вовсе лишая их желания убегать.              — Чонгук, — стонет Чимин, откидывая голову назад и подставляя шею под чоновские клыки. Вампир закрывает глаза и мычит в ответ, поглаживая кругами предплечье своего предназначенного. Чимин стонет снова, так как тело становится очень чувствительным к любым прикосновениям. — Больше, трогай больше.              Чонгук улыбается, отстраняясь от шеи с влажным звуком, широко ведя языком по наливающемуся фиолетовым укусу, из-за чего очередной стон слетает с губ Чимина.              — Где я должен тебя коснуться? — шепчет Чон, ведя одним пальцем под чужой челюстью, выбивая из лёгких очередной грешный звук.              — Везде, — задыхаясь, произносит Чимин. Его дрожащие руки хватаются за широкие плечи вампира, ища в них поддержку. Чонгук поднимается чуть выше, облизывая голодно ушную раковину и слыша совсем рядом с собой тихие постанывания.              — Как прикажешь, любовь моя, — выдыхает Чон, дразня кончиками пальцев челюсть, затем адамово яблоко и ниже грудь, напряжённый пресс и дорожку уходящих от пупка совсем низко волос. Чимин выгибается под его прикосновениями, прикрывая блаженно глаза и выстанывая от того, как длинные пальцы оставляют свои отпечатки по всему его телу. Чонгук на каждом углу кричать готов, что учащённое Чиминово сердцебиение — это лучшее вознаграждение, которое он только за всё своё долгое существование получал. Один из пальцев добирается до края красных пижамных штанов. Чонгук дразняще забирается на жалкий сантиметр под ткань, слыша в ответ нетерпеливое хныканье. Он склоняет голову набок, а глаза его горят уже по-настоящему бордовым, соблазнительным блеском. — Чимина, ну так что?              Чимин сильнее цепляется за плечо вампира.              — Пожалуйста, Чонгук, — умоляет он, подбрасывая невольно бёдра вверх. Чонгук ухмыляется и нависает снова над шеей, облизывая с чувством оставленный укус и слыша на своё действие ещё больше хныканья и просьб. — Чонгук!              — Не переживай, — мурчит Чонгук, дразня клыками оставленные ими же дырочки на коже, — я исполню любое твоё желание, — он снова вонзает зубы в свой укус, спуская с ног человека штаны правой рукой. Чимин выстанывает его имя, сверкая полным удовольствия взглядом, опьянённый очередным выбросом эндорфинов. Чонгук сосёт кровь неторопливо, ведя свободной рукой от верха бедра до колена, запоминая каждый изгиб и мускул кончиками пальцев. У Чимина по всей коже бегут мурашки.              — Чонгук! — вампир поглаживает внутреннюю сторону бедра, наслаждаясь движениями человеческого тела. Он отпускает шею, нависая вместо того над лицом.              — Хочешь, спущусь ещё ниже? — соблазнительно произносит Чонгук. Чимин кивает, смотрит умоляюще поплывшим от наслаждения взглядом, тело его всё кричит возбуждением.              Чонгук ведёт ладонью вверх по дрожащему бедру, ловя губами все стоны и хныканья, что сыплются беспрерывным потоком из Чиминового рта. Сначала он касается мошонки, заставляя тем самым Чимина дёргаться всего и извиваться. Яички легко перекатываются между длинными пальцами, неожиданно возбуждая вампира сильнее. Однако бархатная кожа так идеально пульсирует под прикосновением, а сам Чимин только громче стонет и выгибается — устоять нет никаких шансов. Другой палец повторяет очертание вздувшейся венки на паковском члене, вытягивая больше приятных слуху звуков и занятных реакций. Чонгук поражён тем, какая твёрдая и чувствительная сейчас человеческая плоть, как возбуждённо она подрагивает. Он продолжает водить указательным пальцем вверх-вниз, совсем увлекаясь.              — Перестань изводить меня! — хнычет Чимин, наклоняя голову в сторону, разводя пошире ноги и стараясь сильнее потереться о чужой палец. Чонгук ведёт им к влажной дырочке уретры, растирая любопытно выступившую смазку, на что его предназначенный шипит несдержанно и громко.              — Тебе кажется, что я тебя извожу? — спрашивает Чонгук слегка поражённо, потому что тело Чимина совершенно не против того, что с ним делают, а запах возбуждения становится только сильнее. Человек рычит разбито.              — Просто коснись меня уже, Чонгук! — глаза вампира сами выхватывают вид потемневшего, пульсирующего члена под его указательным пальцем. Он хмыкает, повторяя своё предыдущее движение и слыша, как шумит в плоти кровь. Чимин снова стонет, самостоятельно касаясь своего члена, чем прилично удивляет девятнадцативекового вампира. Он начинает дрочить себе, хватается за подушку над головой и выгибает, как может, спину. Медленный, дрожащий на самом кончике языка стон срывается с его губ, прекрасные, миндалевидные глаза прикрываются. Эффект, который оставляет после себя вампирский укус, делает стимуляцию более ощутимой. Зрение и слух Чонгука чувствуют только разбитое им же тело: каждый удар сердца, каждое движение, каждый слышный и внутренний крик удовольствия. В его собственных глазах колотится бешеное возбуждение.              Чонгук хватает чужое запястье, заставляя человека хныкать от недостатка прикосновений, отводит руку от члена и поднимает к собственным губам. Он зарывается носом в ладонь, наслаждаясь запахом чистого удовольствия, который нюхал бы, без преувеличения, вечность. Чимин вздыхает, когда горячий язык пробует соль его тела, смешанную с неизведанной ранее сладостью. В любом случае, пахнет невероятно аппетитно. Пак давится воздухом, чувствуя вонзившиеся в ладонь клыки, и очередная волна удовольствия топит его. Краем глаза Чонгук замечает, как подрагивает член его предназначенного. Свободной рукой он тянется к плоти, повторяя движения Чимина и полностью обхватывая его ствол. Пак сразу же вскидывает таз навстречу прикосновению, совсем тихо и тонко выстанывая имя любовника. Чонгук начинает дрочить ему, слыша участившееся сердцебиение, работая рукой более уверенно в такт забившемуся во всём человеческом теле наслаждению. Чимин закидывает голову назад, сильнее хватаясь за подушку над головой.              — Чёрт! — всё человеческое существо разваливается под натиском напирающего удовольствия, потому что укус вампира и его творящая настоящие чудеса ладонь — всё, о чём только можно мечтать! Чонгук легко ведёт кулаком вверх и вниз с той скоростью, которую предпочитает Чимин, сжимает ровно так, как он любит. Лучшей наградой является горящее в грешном огне страсти тело, трясущееся от каждого нового движения и издающее всё новые и необычные звуки. Честно говоря, Чонгук и сам сходит с ума от того, как крошится под ним человек от, пожалуй, самых сильных ощущений за всю его жизнь, пока вампир продолжает сосать. На головке выступает всё больше и больше смазки, что упрощает во многом скольжение его кулака по плоти. Однако делу совсем не помогал ещё и усилившийся сладкий аромат. Чонгук отпускает руку из захвата своих зубов и смещается, желая почувствовать больше этой сладости.              Мысли вампира возвращаются к тому дню, когда он следил за одной парой. Он помнит, что-то было в каком-то колледже, так что девушка тайно пробралась в общежитие к своему парню. Чонгук понять не мог, зачем она тогда взяла в свой рот член того парня, однако у них обоих сердца бешено зашлись в тот момент от возбуждения. Сам он надолго не задержался рядом с парой, но, когда вернулся к себе, спросил об этом у брата Намджуна.              «Людям такое нравится, это часть их брачного ритуала.»              — Боже, Чонгук! — восклицает Чимин, как только горячие губы накрывают головку его члена. Чонгук чувствует участившееся сердцебиение и понимает, что всё делает правильно. В конце концов, уж вампиры-то точно знают, как сосать. Он берёт в рот больше, надавливая языком сильнее на дырочку уретры, чтобы ощутить прекрасный вкус. Укушенная Чиминова рука крепко цепляется за волосы вампира, когда плоть сантиметр за сантиметром погружается в давящий со всех сторон жар. Член его оказывается идеальной толщины, чтобы поместиться ровно между клыками, и постоянно трётся о них, сводя Чимина с ума. Клыки острые только на самых концах, по бокам же идеально гладкие и добавляют больше новых ощущений к и без того безумному коктейлю удовольствия. — Чонгук!              Красные Чоновы глаза горят, запоминая разные выражения лица Чимина, когда головка члена того касается задней стенки его горла. Чимин кусает губы, начиная подмахивать навстречу чоновскому рту. Чонгук позволяет ему это, лишь втягивая сильнее щёки и прижимая скользящую плоть языком к нёбу. С человеческих губ так и сыплются вздохи и протяжные стоны, пока какое-то безумие заставляет его сильнее толкаться в рот своего парня. Член Чимина дёргается слегка, и у Чонгука в ушах словно вода шумит, когда живое сердце начинает биться хаотично, судорожно, а бормотание и стоны становятся громче.              Чонгук чувствует, как по его горлу растекается что-то вязкое, а в воздух ударяет необычный сладко-солёный запах. Чимин стонет слишком громко, прикрывая глаза, и бёдра его дёргаются. Чон выпускает его член изо рта с влажным звуком, а от его губ к обмякающей плоти тянется блестящая ниточка слюны.              — Чонгук, — произносит задушено Чимин, массируя непослушными пальцами кожу головы, потерянный совсем в волне сильнейшего за всю его жизнь оргазма. Чонгук улыбается, целуя мелко головку и утыкаясь после носом в бедро человека, глубоко вдыхая.              — Я очарован твоим ароматом, — признаётся Чонгук, оставляя поцелуями дорожку вниз по Чиминовому бедру, — опьянён.              Пак вздыхает довольно, чувствуя, как упругий язык ведёт с нажимом по мышцам его ноги.              — Я никогда прежде так сильно не кончал, — постанывает Чимин, фокусируя наконец взгляд на потолке и убирая рукой волосы со своего лица, — ты лучший.              — Любовь моя, — целует нежно кожу Чонгук, готовя клыки, — ты мне льстишь, — взгляд Чимина снова плывёт, стоит только вампиру впиться снова в его кожу. Свободная чоновская рука поднимается тут же, поглаживая мошонку его парня, а сам он наблюдает с интересом как обмякший было член снова начинает твердеть. Чимин закидывает голову назад, сгорая в пепел всем своим телом.              — Хочу тебя! — горячо выкрикивает он, пытаясь посмотреть в глаза устроившемуся между его ног вампиру. — Хочу тебя, Чонгук, пожалуйста!              В одно мгновение Чонгук оказывается нос к носу с разбитым под ним человеком, и хищный рык сам собой срывается с его губ.              — Повтори.              — Хочу тебя!              — Ещё раз.              — Я хочу тебя! — у Чонгука по позвоночнику бежит крупная дрожь, он возбуждается болезненно от одной только нужды в чиминовском голосе. Руки человека тянутся к поясу чужих джинсов, ведя пальцами вниз до тех пор, пока те не натыкаются на пуговицу, вынимая её из петли. — Ты мне нужен, — целует слабо, растягивая попутно и молнию, — возьми меня, Чонгук.              Глаза у Чонгука темнеют, когда он целует Чимина так глубоко, что тот буквально проваливается сильнее в подушки от такого напора, а затем тянется вниз и, используя свою нечеловеческую силу, рвёт в клочья собственные джинсы и бельё, отбрасывая остатки одежды в стороны. Чонгук не перестаёт целовать, водя руками вверх и вниз по крепким бёдрам. Чимин слишком легко теряет себя, ведь его тело само кричит буквально вампиру о каждом своём желании. Он обнимает крепко Чонгука за шею, прижимая к себе максимально близко, и инстинктивно толкается вверх тазом, надеясь, что его член коснётся наконец чоновского.              Вампир смотрит во все глаза за тем, как под ним стонут. Чимин продолжает тереться головкой о его плоть, как его всё более грешные и развратные стоны тают сахаром на чужом языке. Чон задыхается, неосознанно впиваясь ногтями до отметин-полумесяцев в упругую кожу человеческих бёдер.              Чонгук Чимина чувствует, но это далеко не те же самые ощущения, что испытывает Чимин. У вампира тело реагирует на инстинктах, однако он не переживает то же физическое удовольствие, что и его человеческий партнёр. Его удовольствие строится на звуках того, как реагирует Чимин, поэтому, кажется, прямо сейчас двинуть чужим бёдрам навстречу — самое правильное решение. Чонгук прикрывает глаза, чувствуя усилившуюся на своей шее хватку, позволяя жадному языку сплестись с собственным.              — Ч-чонгук, — задушено произносит Чимин, смещаясь так, чтобы губы были по-прежнему приклеены обжигающим жаром к губам напротив, — хочу тебя внутри.              Чонгук замирает, пялясь в самую бездну блестящего чистейшей похотью взгляда цвета горячего шоколада. Внезапно в его памяти всплывают все Чиминовы перерождения, а также связанная пара вампиров, которых он встретил в Мексике.              — Секс довольно приятен, Чино, — сказала старшая женщина, попивая кровь из бедного сельчанина и не сводя задумчивого взгляда с луны прямо над ними. Чонгук поднял недоверчиво брови, пальцем поглаживая маленькую голову Иловой Ялисконской черепахи.              — Секс… а это не чисто человеческое понятие? — спросил, опуская взгляд на животное на своих коленях. — Мы всё равно ничего не чувствуем.              — Не чувствуем, но можем, — ответила она, пригладив рукой волосы на голове своей предназначенной, — когда эта душа станет человеком, Чино, обязательно во время образования связи попробуй и ощути на себе, каким потрясающим может быть секс.              — И каким образом я должен это сделать? — спросил Чонгук, женщина отвела руку, чтобы задрать слегка собственную рубашку, явив тем самым белый, ровный шрам на животе.              — Преврати ваши тела в одно целое, Чино, — просто сказала она.              — Смазка в тумбочке, — тихо выдавливает из себя Чимин, возвращая Чонгука обратно в реальность. Тот быстро целует своего парня в губы и тянется после к выдвигающемуся шкафчику, находя внутри голубую баночку. Он берёт её аккуратно, внимательно разглядывая то, что, по идее, должно упростить проникновение. Вампир узнал об этом чудо-средстве во время своих небольших исследований, когда наткнулся на двух мужчин, занимавшихся сексом во время своего полуночного перерыва на работе. Чимин съезжает чуть вниз, чтобы удобнее было оставлять влажные поцелуи на чужой шее, пока Чонгук открывает баночку.              Пак наблюдает в ожидании, как Чонгук покрывает свои пальцы блестящей субстанцией. Взгляд его по-прежнему сияет из-за вампирского укуса. Чон наклоняется, целуя и утыкаясь своим носом в чиминовский.              — Я собираюсь присвоить тебя, Чимин, — шепчет он, опуская руку меж расставленными ногами человека и обводя быстро сжимающуюся дырочку. Чимин раздвигает колени шире, улыбается влюблённо, несмотря на свой давно поплывший рассудок — доказательство его искренних чувств и доверия.              — Присвой, — отвечает также шёпотом. На губах вампира расцветает та же нежная улыбка, он наклоняется, чтобы подарить один мягкий поцелуй перед тем, как тёмное, собственническое чувство вгрызается в него самого. Он собирается присвоить Чимина, сделать его своим навсегда.              Чонгук выцеловывает шею человека, поднимая чистую руку для того, чтобы легко погладить покрывшуюся мурашками кожу вслед своим губам. Чимин мычит, прикрывая глаза. Чон целует в последний раз и отстраняется, кусая своё запястье. Вкус собственной крови ужасен: она словно несвежая и ржавая, выбивающаяся из вен неровными толчками. Он быстро убирает руку, удерживая всю кровь в чуть вздутых щеках. Той же ладонью он ведёт нежно по чиминовской шее, а свободной, блестящей от лубриканта, смазывает свой член.              Уже скоро Чимин станет его.              Пак распахивает глаза, чувствуя, как по горлу течёт отдающая медным привкусом жидкость. Он извивается тут же, упирается руками в Чонгуковы плечи в бесплодной попытке оттолкнуть от себя. Чонгук, естественно, ни на сантиметр не отодвигается, лишь больше и больше давая Чимину своей крови, убирая его руки от себя за запястья. Человеческое сердце колотится в страхе и замешательстве, заставляя вампира почувствовать короткий укол вины и сожалея, что заставил такой прекрасный орган так сильно паниковать — однако, другого варианта всё равно не было. Чиминов рвотный рефлекс срабатывает всё чаще и чаще, у него ощущение, словно он тонет, и паника крупными пузырями перекрывает доступ кислорода в горле. Чонгук разрывает поцелуй, когда человек заходится сильным кашлем.              — К-какого чёрта только что бы… ах! — Чон припадает губами к шее, потираясь твёрдым членом о чужую мошонку. Чимин откидывает голову назад, потому что гигантские волны удовольствия топят его, ворочая безостановочно как в стиральной машине и заставляя забыть всё, что было до этого момента. Чонгук целует неровной дорожкой выше, облизывая юрким языком покрасневшую ушную раковину.              — Я делаю тебя своим навечно, — ногти на чоновских пальцах становятся достаточно длинными для того, чтобы он смог разрезать кожу на ладони своей правой руки, а затем проделывает то же самое с левой чиминовской. Пак шипит от боли, стоит Чонгуку переплести их пальцы, соединить ладони, позволяя крови смешаться. Он снова наклоняется, чтобы поцеловать Чимина, и поцелуй в этот раз выходит более тёплым, более сладким на вкус. Вампир впервые даже ощущает собственное сердцебиение, пульсирующее очень слабо в одном ритме с паковским.              Это то, как чувствует сам Чимин, вдруг осознаёт Чон, совершенно иное тепло циркулирует по его телу — тепло, заставляющее его ощущать себя живым. Слишком много для него было: испытывать всё как человек или просто знать, что тело могло испытывать.              «Преврати ваши тела в одно целое.»              Свободная Чиминова рука хватается за спину Чонгука на уровне лопаток, пока таз неожиданно толкается вверх. Чонгук стонет, впервые чувствуя колючие укольчики возбуждения. И как только вампиры могут спокойно жить, не испытывая чего-то подобного, становится для него сложнейшей загадкой. Чимин разрывает поцелуй, смещаясь на шею вампира и заставляя того ещё громче и чаще стонать. Человеческие ощущения такие яркие. Чимин слегка покусывает, потому что необъяснимое желание впиться в плоть зубами обрушивается на него совершенно неожиданно. Чонгук выдыхает, подставляя шею под укусы. Вероятно, так и его собственные действовали на людей: слегка расслабляя и возбуждая. Чимин кусает в сгиб, где шея переходит в плечо, и вдыхает глубоко.              — Ты пахнешь железом, — комментирует он, свободной рукой ведя вверх по чоновской спине. Чонгук дрожит, крупные мурашки высыпаются по всей его бледной коже. Чимин возвращается к его губам, прикусывая нижнюю, выбивая всё больше приглушённых стонов. Вампир отвечает, выпуская клыки и в нежный Чиминов рот. Оба стонут громко, а Чонгук, наконец, чувствует эффект укуса чистокровки. Чиминова хватка крепнет, когда он поднимает одну ногу, потирая пяткой Чонову икру, и даже такой незначительный контакт ударяет бешено по ним обоим.              — Блять, — шепчет Чонгук модное слово в распухшие губы напротив, стоит их переплетённым рукам сжаться друг в друге сильнее. Чимин сгибает колени, приподнимая повыше бёдра.              — Чонгук, — задыхается, — х-хочу тебя, — Чонгук опаляет жаром своего рта в ответ, придумывая, что ответить, исходя из своих исследований однополого человеческого секса. Его рука, что сжимала до рваных полос простыни, нежно гладит раскрасневшееся Чиминово лицо.              — Я, поверь, хочу тебя не меньше, — шепчет он. Пак улыбается той самой ослепительной улыбкой, за которой Чонгук гонялся веками. Он улыбается в ответ, целуя ещё раз и возвращая руку обратно на кровать, чтобы упереться в неё и подвинуться слегка вверх. Член его по-прежнему блестит от смазки, стоит очень крепко, болезненно. Тело Чимина под ним дрожит всё, хотя, оказывается, его собственное дрожит тоже. Предвкушение словно одно на двоих бежит по их венам, и Чонгук действительно не может поверить, что вампиры могут спокойно без всего этого жить.              Чонгук шипит, утыкаясь лицом в шею своего предназначенного, а Чимин стонет надрывно, когда крупная головка проталкивается в колечко розовых, сжимающихся мышц. Костяшки на пальцах белеют от того, как восхитительно горячая теснота проглатывает в себя наполовину; Чонгук чувствует посылаемые его телом сильные сигналы удовольствия, к которому он совершенно не привык. В конце концов, чувства вампиров куда острее человеческих, поэтому прямо сейчас он, кажется, теряет рассудок. Чимин продолжает длинно и низко стонать, принимая в себя ещё сантиметр за сантиметром; он дёргается, и член его, дрожа, выпускает больше естественной смазки. Чонгука едва не разносит в мелкую крошку, как только он оказывается полностью внутри, плоть его невероятно чувствительна к давлению и пульсации гладких стеночек, потому что, чёрт, в Чимине находиться просто невероятно. Пак царапает лопатки своего парня и снова стонет.              — Так хорошо! — он прикрывает глаза, бёдра дрожат слегка из-за удовольствия и давления на мышцы, — и так… ах! — Чимин дёргается, стоит Чоновой хватке стать крепче. Запах его меняется, становясь более острым, чем сладким. Чонгук улыбается, целуя шею: Чимин становится вампиром. Он потирает своим большим пальцем паковский.              — Не сопротивляйся, Чимин, — шепчет вампир, слыша, как кровь человека несётся бешено в его собственном теле, — мы теперь навсегда будем вместе.              Чонгук отстраняется медленно, а после толкается резко снова. Чимина буквально подбрасывает над кроватью, он закидывает назад голову, раскрывая широко глаза.              — Чонгук! — глаза у того становятся красными и губы складываются в «О», стоит его члену скользнуть обратно внутрь. Чимин снова царапается в кровь. Чонгук снова выходит, оставляя внутри лишь головку, и на сей раз с большей силой проникает по гладким стеночкам обратно в обнимающий со всех сторон жар. В этот раз он рычит по-звериному, когда человеческое тело под ним дёргается, испуская самый громкий стон. — Чонгук!              — Чимин, — снова рычит вампир в ответ, сжимая в кулак простыни так сильно, что те начинают рваться с характерным треском. Чонгук точно толкается тазом вперёд, так что яйца его со звонким шлепком ударяются о Чиминов зад, а красные глаза его закатываются под нисходящее и всё ещё шумным ревом вырывающееся из его груди рычание. — Чимин, Чимин, Чимин, — член Чонгука стиснут плотно кипяточными стеночками: они так идеально подходят под каждые углы и изгибы друг друга, что один их контакт посылает миллионные разряды удовольствия в их тела. Все Чоновы чувства обострены до максимума, настроены на Чиминовы вздохи, Чиминовы стоны, Чиминову дрожь, Чиминовы объятия, Чиминово сердцебиение, Чиминовы крики всем телом от удовольствия, которое мешается со страхом, вместе с ощущениями, что сам он весь трясётся и задыхается от движений внизу. Чонгук так разбит незнакомым прежде удовольствием, что делает единственную вещь, на которую только сейчас способен: кусает чужую шею.              Чимин сплошной беспорядок. Всё его существо мечется между страхом и удовольствием, пока взгляд затуманивается красными полутонами. Те самые ощущения внизу — это выскальзывающий с оттяжкой член и грубый толчок следом обратно, и из-за этого нет ни секунды, когда бы его не охватывала нужда кричать, стонать или хныкать. В ушах звенит Чонов рык, и звук этот, кажется, влияет на его эрекцию сильнее, чем он мог ожидать. Однако, Чимин никогда бы не поверил, что клыки Чонгука, впивающиеся в кожу его шеи, могут сделать так хорошо, что даже больно от этого. Пак никогда прежде не чувствовал такой сильной стимуляции, такого бешеного удовольствия — хотя вот Чонгук задевает его простату, и он, кажется, разваливается окончательно.              — Чёрт! Да, Чонгук, да! — кричит он, поджимая пальцы на ногах и опрокидывая назад голову, упираясь макушкой в мягкую подушку. Чонгук тоже закатывает глаза от удовольствия, стонет, потому что и его тело чувствует эффект укуса и того, как его член задевает комок нервов внутри. Он даже закричал бы, если бы рот его не был уже занят шеей Пака. Чимин царапает всю спину вампира, то прикрывая, то распахивая глаза. Его никогда в жизни так хорошо не трахали. — Ох, чёрт, да!              Чонгук отпускает измученную шею с влажным чмоком, откидывая голову назад.              — Боже, Чимин! — рычит он, в глазах пульсирует красный, белые клыки контрастируют красиво с его зацелованным ртом, пока он на каком-то животном инстинкте сильнее толкается в Чимина. Кстати говоря, такой Пак — это лучшее, что вампир видел за время всего своего существования. Взгляд совершенно рассредоточенный, но потонувший полностью в наслаждении, губы припухшие и покрасневшие, брови нахмурены трогательно, шея вся покрыта кровоточащими отметинами и синяками, влажная от пота кожа отражает пробивающийся в окно лунный свет. Такой разрушенный из-за него, Чонгука, и тот на сто процентов уверен, что именно этот вид хочет лицезреть целую вечность. — Чимин!              — Чонгук! — зрачки Чимина вспыхивают красным каждый раз, когда Чонгук ударяет по чувствительному месту, а тело по ощущениям словно закипает изнутри. Обычный, не совсем приятный процесс был сглажен укусами и массажем простаты, становясь глубоким сексом. Чонгук упирается лбом в подушку, в два раза увеличивая скорость толчков и прислушиваясь к тому, как Чиминовское сердце начинает стучать в нечеловеческом темпе. Чимин выгибается, прижимаясь к Чонгуку, сильнее хватаясь за вампира. — О, чёрт возьми, Чонгук!              Пак ощущает застрявшее в горле дыхание и откидывает голову назад. Нос улавливает густой аромат секса, свет луны, что ещё недавно был серебряно-белым, сейчас кажется абсолютно красным, слух выхватывает шорох от каждого мельчайшего движения Чонгука, и ощущения внизу живота становятся только интенсивнее. Чон вцепляется в руку своего предназначенного так сильно, что ногти раздирают нежную кожу, и запах Чимина совершенно меняется. Пак хватается пальцами за Чоново плечо в отчаянной попытке остаться в реальности, пока крик его так и не может пробить ставший поперёк горла ком. Вся его сущность тряслась от дикой эйфории, а ведь он ещё даже не кончил.              Чонгук жмурится, разрывая в клочья уже матрас под ними от того, как чиминовы стеночки сжимаются тесно на нём, отчаянно стараясь удержать внутри только для того, чтобы выхватить больше таких необходимых сейчас скольжений плоти о плоть. Сердцебиение у Чимина мчится невероятно быстро, тело не справляется со всем, поэтому он трясётся, способный лишь на то, чтобы издавать тихие, задушенные звуки удовольствия. Чонгук чувствует то же самое, ощущение готовой в любую минуту излиться плоти делает каждый его толчок более неровным, коротким и сильным. Чимин продолжает дёргаться от каждого, ожидая и своей разрядки.              Сердце его останавливается.              Сперма разливается между телами, стоит Чонгуку заполнить Чимина так сильно, что немного семени вытекает почти сразу же. Чон смог лишь обронить задушенный выдох, когда они кончили вместе, тело словно разобралось на части и склеилось заново, как только эйфория пронеслась ослепительной вспышкой от пальцев на ногах до кончиков ушей. Он падает обессиленно, дрожа всем существом. В тишине комнаты одно лишь его дыхание отражается эхом от стен. Красные чоновские глаза фокусируются, наконец, и он, приложив последние усилия, отодвигается.              Чиминовы расфокусированные глаза раскрыты широко, прекрасный оттенок тёплого шоколада утонул почти весь в красном, сверкающем зловеще в свете луны; рот его приоткрыт, но горячее дыхание больше не рвётся из него наружу; всё тело, что прежде тряслось неконтролируемо, теперь лежит недвижимо. Чонгук поднимает руку с матраса, касаясь остывающей щеки любовника. Большой палец оглаживает нежно кожу.              — Чимин, — глаза Чимина пульсируют, и Чонгук слышит знакомое, слабое сердцебиение в чужой груди. Он наклоняется ближе, оставляя на паковских губах целомудренный поцелуй, и отстраняется снова. Выпутывает вторую руку из чужого захвата и касается чувствительных сейчас ушей неподвижно лежащего тела. — Чимин, любовь моя.              Глаза Пака начинают фокусироваться на чоновском лице: словно новорожденный смотрит в первый раз на окружающий его мир. Чонгук улыбается, слыша, как у молодого, только что обращённого вампира сердце пропускает удар словно человеческое. Человек он или вампир, Чимин по-прежнему обладает самым честным сердцебиением.              — Как чувствуешь себя, любовь моя? — спрашивает Чон, сверкающий взгляд встречается с таким же красным блеском напротив.              — Голоден, — отвечает Чимин слегка хрипловатым голосом. Чонгук смеётся тихо, поглаживая его щёку.              — Вероятно, скорее чертовски голоден, — произносит, целуя легко побледневшие губы, — однако побудь со мной так ещё немного. Я ждал веками, — ладонь Чимина гладит вдоль чоновской спины, размазывая кровь по его левому боку. Чонгук снова его целует. Пак прикрывает глаза, стараясь сосредоточиться на мужчине над собой, прислушиваясь к его слабому биению сердца. Чон отстраняется и гладит щёку снова, на что Чимин медленно открывает глаза и успокаивающе вырисовывает кончиками пальцев странные узоры вдоль позвоночника.              — Так много, — начинает Чимин. Чонгук склоняет голову набок.              — Чего много?              — Всего, — Чон мычит в ответ, целуя своего предназначенного в кончик носа.              — Любовь моя, ты привыкнешь, — просто говорит он. Чимин поворачивает голову, заглядывая в окно, слыша мельчайший шорох деревьев, едва различимые звуки современного мира, пульс в венах остальных жильцов его дома. Чонгук повторяет взглядом и пальцами шрам на его ладони. Кровь сотрётся, а вот он не исчезнет никогда. Чон целует чиминовский висок, улыбаясь на одобрительное мычание в ответ. — Стоит нам поискать еду, любовь моя?              — Да, Чонгук, я голоден как волк, — Чимин отодвигается, улыбка его не скрывает теперь совершенно белых клыков. Чон улыбается в ответ, как всегда ослеплённый.              — Ты по-настоящему прекрасен, — шепчет, наклоняясь и целуя мягко губы своего предназначенного, переплетая с ним пальцы, — и принадлежишь теперь только мне.              Навсегда.