Истец

Он неуклюже развернулся – жестяной забор, зубчато скрипящий в напоре санташа, растаял будто алтарный пак, вывернув грудино-рёберный сустав испитой тишиной дороги. С щемящим благоговением она припала взглядом к трём ранам, что оставили на крыше лачуги ханжеские камни, с возвышенным смирением узрела выбоину, которая приняла бы её бренность. Небо старчески пригнулось, притянув слепую перепонку, и она задрожала под штормом эндолимфы, стремясь выстоять плоскость, которую попирали его босые ступни. Торжественно гремело Слово в копьях гортанных нервов, Слово радовалось солью в рукавице и смеялось подспудной болью. Да преклонит свет свои колени к macula lutea! Он направился к щебневой аорте, увлекая за собой исступленную прогалину и её преданный шаг, что чеканил омытым серебром. Он отверзал дельту, возвращая в дом время, разомлевшее сторожевым псом. – Отпряньте от суетного да уразумейте, сёстры! – упоённо воскликнула она, засеменив за ним с замершим сердцем, – три отроковицы, вышедшие на путь, встревоженно попятились, старшая отвела их ослабшей рукой, малодушно порываясь сбежать. Глаза их глаголили презрение и ужас. Смуглый человек, в обхвате составляющий сажень, тяжеловесно приближался к ним, и молчание его было грузнее поступи. Он сопел, подавлял кашель и вдруг выхватил из-за пазухи стрелковое оружие. – Не робейте! – она экзальтацией укрощала испуганных. Раздался выстрел, разорвавший пульс, – кровь исторглась из мозолистой пятки. – Не видите ли вы? – страдальчески вопросила она. Второй изъял багрянец на левой ноге. Он начал беспомощно всхлипывать. – Как смеете вы? – гневно вскричала она. – Он мог прийти к вам в любом обличии! Ваш человеческий долг был – разглядеть! Алый окропил чистую десницу, и она остервенело вырвала орудие убийства из его ещё детских рук. Холодное железо обожгло растерявшихся грешниц. – Не печалься, – тихо и горячо запричитала она, прижавшись к его дородной груди – покрасневшее лицо уткнулось ей в плечо, скривившись в безутешном рыдании. – Помилуй незрячих. Ими владеет смятение. Вера абсолютна, но не каждый способен наполнить ей душу. Даруй нам спасение. Мёртвый воздух сводила судорога, и смурное небо продолжало бесконечно слушать его теменную кость.