split

— Ты с каждым разом справляешься всё лучше, молодец, — горделиво говорит Дайшо — Коноха проклинает себя за это. Конохе хочется кричать, лишь бы не слышать этих слов, потому что Дайшо произносит их с неуместной гордостью, когда Акинори в очередной раз смывает со своих рук чужую кровь в затхлом мотеле, где им опять придётся прятаться от погони. Их снова чуть не убили. Он смотрит на бледно-розовые тонкие потоки воды, стекающие по раковине; на бурые пятна, впитавшиеся в ткань рубашки, которую он даже не попытается отстирать — выкинет сегодня же. Коноха не хочет смотреть в зеркало, потому что и так знает, что увидит в нём: пустой мутный взгляд, алые капли на скулах, так сильно контрастирующие с бледной кожей, и ухмыляющегося Сугуру за его спиной, который стал олицетворением всего тёмного, что теперь присутствует в жизни Конохи. Он замирает, когда Дайшо подходит слишком близко — всё ещё не избавился от страха, преследующего с того момента, как в его окружении появился Сугуру. И вроде как бояться не должен — они ведь вместе, он ничего не сделает, не должен, правильно? — но перед глазами Акинори по-прежнему вспышки выстрелов, мёртвые тела и безумная улыбка Дайшо, который ещё давно научился получать садистское удовольствие от процесса. Руки начинают дрожать, мыло без запаха выскальзывает из них, и Коноха упирается в раковину, закрывая глаза, надеясь, что образы сегодняшнего дня дадут покой воспалённому сознанию. Но пока Дайшо так близко, они лишь становятся всё ярче и ярче. По ощущениям — за его спиной стоит сама Смерть. Сугуру обнимает, и Акинори обволакивает холодом. Дрожит, словно сейчас замёрзнет насмерть, задушит, поглотит ледяной тьмой навечно — ему страшно. — Чего ты? — ласково спрашивает Дайшо. Кладёт голову на чужое плечо, выдыхает, и Конохе кажется, что его кожа покрылась инеем. Коноха никогда не поймёт, какое лицо Дайшо настоящее. Коноха совершенно не знает, чему верить больше: несмываемым пороху и крови на обнимающих руках или заботливой улыбке в отражении. Кому стоит верить: тому, для кого человеческая жизнь ничего не стоит, у которого в кармане всегда лежит обойма, кто может убить не колеблясь, или же тому, кто любовно гладит кожу и говорит нежным шёпотом «скоро мы будем счастливы, Акинори, обещаю». В какую же цену обойдётся им это призрачное счастье? Сугуру — сплошное минное поле. Окажешься неосторожен, ступишь не туда — и останки в старом номере грязного мотеля никто собирать не будет. Коноха в этом уверен. — Устал просто, — говорит Акинори и не врёт. Устал буквально от всего. Ставим ставки, сколько ещё он так продержится, проклиная тот день, когда поклялся быть с Дайшо вместе до самого конца. И даже если сбежит, Сугуру найдёт его на краю света, без уточнений — какого именно. Отыщет везде. Коноха выключает кран, вытирает саднящие ладони об дырявое полотенце. Надеется, что сможет дожить до того момента, когда всё это закончится. Если закончится. — Тогда пошли спать, — Дайшо невесомо целует его в шею и выходит из ванной. И говорит так, словно Коноха заснуть сможет после всего. И всё как всегда: вместо постоянного дома и тёплой постели — ночлег на койке с выпирающими пружинами, на тумбочке не лампа с ажурным абажуром и кружка чая — на ней фляга с дешёвым виски и пара пистолетов. За окном с разводами гремит ветер, стекло дрожит в деревянной раме и видны жёлтые вспышки молний, Коноха жмурится, потому что вспоминает искры, когда спускал курок, простреливая людей. Коноха начинает бояться грозы. Коноха начинает бояться себя. Акинори не видит в потолке ничего кроме трещин и мёртвых звёзд. Больше не найдёт падающие, придётся забыть о всех загаданных желаниях. Дайшо расслабленно лежит на боку за спиной, касается губами кромки волос, выступающих из-под ворота футболки позвонков, Коноху прошибает током. — Я не сделаю тебе больно, хватит бояться, — Сугуру ведёт шершавыми кончиками пальцев по лицу Конохи, от виска до подбородка, очерчивает линию. Нависает над ним, просит посмотреть на себя. Матрас прогибается ещё сильнее, пружина больно давит в поясницу, глаза Акинори блестят от слёз — Дайшо думает, что это он виноват. Почти близок к истине. — Если ты ещё сомневаешься в этом, — выдыхает в изгиб шеи. В темноте перед глазами плывут цветные круги, Коноха теряет ускользающую реальность в абстрактных узорах. Едва ощутимо зарывается ладонью в спутанные на затылке пряди Дайшо, сжимает. Я стараюсь не сомневаться, но это так сложно, знаешь. Дайшо целует в губы слишком мягко, и образы необратимо путаются между собой. В касаниях — все слова, которые Дайшо никогда не говорит. Во взгляде — отражение их существования, оставляющего кровавый след за каждым из них. Выбирай быстрее что-то одно, подчиняйся и пробуй выживать с этим дальше, времени до рассвета не так уж много, как кажется. Бессонные ночи стали слишком короткими. Плечи Акинори трясутся в беззвучном смехе. — Это всё просто безумство, скажи? Потому что это всё абсолютно ненормально. Как далеко до полной потери рассудка, а? — Кто ты, Сугуру? Хотя бы ты должен знать ответ на этот вопрос. Просто не молчи, милый, ну же. Я знаю, что ты понимаешь, о чём я. Давай, всего несколько слов, и это решит проблему между нами. Односпальная кровать протяжно скрипит, когда Дайшо садится на ней. Скрипит от боли в сердце (если от него хоть что-то на самом деле осталось). Сугуру смотрит в окно, за ним гудит неоновая вывеска с погасшими двумя буквами, гудят обвисшие длинные провода. И мысли в голове. Тихо проносятся странники на машинах по шоссе, с тихим ходом описывает круги стрелка часов, и тихий голос слышен: — Я не знаю.