Clock Means Nothing on the Wrist of a Killer

Свидание затянулось до вечера, и сейчас Чонгук шёл по опустевшим улицам домой. Почти что ночь, будний день; огни клубов и баров светили не так ярко, как в выходные. Обратный отсчёт часов на запястье приближался к нулю, а Чонгук до сих пор не нашёл своего соулмейта. Когда он согласился пойти на свидание с тем парнем, то искренне надеялся, что это и был его соулмейт. Но при встрече их часы всё ещё шли. В этом была определённая прелесть: люди пытались предугадать Этот Самый Момент, но никто из пытавшихся на самом деле не смог. Однако это было не всё. Парень, пришедший на свидание, оказался милым, и они решили провести вечер вместе, несмотря на то, что не были предназначены друг другу. Уличные фонари светили тусклее, чем обычно. Наверняка из-за того что Чонгук устал и не мог полностью сфокусироваться на том, что его окружало. Он заметил лишь несколько проехавших мимо машин, рёв двигателей которых просверливал весь череп. Было спокойно, достаточно спокойно, чтобы начать жалеть о забытых дома перчатках. — ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА, ВЫСЛУШАЙ МЕНЯ! Где-то совсем близко прозвучал умоляющий голос, и первый порыв Чонгука — бежать. Он побежал в сторону, противоположную той, откуда раздался шум, но меньше, чем через полминуты, повернул обратно и подошёл ближе, чтобы посмотреть, что происходило. Возможно, его соулмейт был в беде. Возможно. Его победило любопытство. Он прошёл мимо многоквартирного дома и увидел две тёмные фигуры на узкой аллее. Лица было невозможно различить. Один из них прижал другого спиной к стене; Чонгук ожидал, что дальше последует удар. Он подбирал в голове слова, такие, которые бы заставили нападающего успокоиться и подумать дважды. А потом заметил кое-что ещё. Пистолет. Он увидел пистолет в руке нападающего. Чонгук застыл на месте, ноги отказывались идти дальше. К счастью, выходя из ресторана, он надел толстовку поверх футболки, и капюшон без труда скрывал часть лица. — Разве я тебе, блять, не говорил, что у тебя есть три дня, чтобы вернуть долг? — угрожал нападающий. Чонгук чуть-чуть передвинулся, отойдя из открытого пространства за угол и наблюдая уже оттуда, а не с середины аллеи. – Я принесу их завтра, я обещаю, Юнги, пожалуйста, пожалуйста... Жертва повернула голову в сторону Чонгука, ища источник тихого шарканья, и парень спрятался за угол. – Эй! – крикнул тот, кого по всей видимости звали Юнги. – Блять, – Чонгук сдержал тяжёлый выдох. – Я видел тебя! – рявкнул Юнги. – Почему бы тебе не показаться? Как насчёт этого, а? Чонгук не знал, что делать; руки в карманах толстовки покрылись потом, и он знал, что уже было поздно звать кого-либо из друзей на помощь. Он глубоко вдохнул и сделал несколько шагов – теперь оба человека могли как следовало рассмотреть его. На самой аллее не было освещения, но на улице, где стоял Чонгук, был фонарь, стоя прямо под которым, парень снял капюшон, чтобы его лицо можно было различить. Юнги уставился на него, крепче сжав руку на шее жертвы, предотвращая побег. Жертва хрипела от удушья, и Чонгук нахмурил брови, пытаясь сдержать ком в горле. – Парень, почему бы тебе не съебаться прямо, блять, сейчас, пока ещё есть возможность? – выругался Юнги Запястье Чонгука зудело, и он почесал его. Юнги мотнул головой, смотря на своё запястье, широко распахнув глаза. В его взгляде появилась пристальность, и он посмотрел прямо в глаза Чонгуку, будто олень в свете фар. Чонгук чувствовал, как скрутило желудок. Он не был уверен: момент смерти уже настал или ещё есть время сбежать. Вдруг Чонгук почувствовал, будто мир перевернулся с ног на голову. Ладони вспотели ещё больше, по спине пробежали мурашки, и он, опустив взгляд на своё зудящее запястье, увидел, что таймер, отсчитывающий время до встречи с соулмейтом, остановился на нуле. Наконец-то и, как он быстро решил, к сожалению. Чонгук закусил губу и поднял взгляд, Юнги всё ещё безмолвно смотрел на него. Его хватка на шее жертвы ослабла, специально или нет, и человек вырвался. Он пробежал мимо Чонгука и понёсся вверх по улице. Но он уже не смотрел на беглеца, продолжая сверлить взглядом Юнги. Как только тот сделал шаг в сторону Чонгука, парень выдохнул и тоже побежал. – Эй! Вернись! – он услышал крик Юнги из-за своей спины, но был уже далеко, не собираясь возвращаться. — Каждый раз, слыша шаги за спиной, Чонгук вздрагивал. Когда там никого не оказывалось, выдыхал с облегчением. Когда всё же кто-то был, Чонгук улыбался и притворялся, что всё было хорошо. С того самого случая он, не прекращая, носил одежду с длинными рукавами. Время от времени его дразнил Чимин, спрашивая, идут ли его часы. Чонгук, смеясь, отвечал, что да, идут. Чимин не замечал разницу в голосе по сравнению с тем, когда отсчёт всё ещё вёлся. Некоторая часть Чонгука хотела бы, чтобы часы до сих пор работали. Отсчёт на запястье Чимина остановился уже как два года назад, когда тот встретил Хосока. Чимин и Хосок были самой любимой парочкой в мире для Чонгука, который проводил много времени, мечтая, чтоб однажды и у него случилось так. Отныне он проводил много времени, мечтая о другой реальности, потому что эта делала ему больно, признавался себе Чонгук. Иногда он ходил в место, где встретил Юнги. Было интересно, сможет ли он снова его увидеть: пистолет у чьей-то шеи, колкие слова изо рта. Однако аллея всегда пустовала. Любой бы сказал ему, что поиски Юнги — занятие необдуманное. Но соулмейт Чонгука — преступник. И рано или поздно с этим фактом пришлось бы смириться. — В следующий раз запястье Чонгука зудело, когда он, зайдя на заправку, выбирал пиво для Сокджина. Капюшон толстовки был натянут на голову настолько, насколько это вообще было возможно. С недавних пор Чонгук старался не смотреть на людей, просто на всякий случай. Он почесал запястье, после того как поставил четыре бутылки пива на кассу. — Готово, забирай их, — произнёс кассир. Чонгук поднял взгляд, и да, это был он. Юнги. Чонгук не успел глазом моргнуть, как ноги уже унесли его прочь с заправки, а пиво так и осталось прямо там, на кассе. — С тех пор Чонгук каждый день проходил мимо той заправки. Одна его часть надеялась, что Юнги выйдет на улицу и они снова увидят друг друга; другая хотела, чтоб его уже убили. Не потому что Чонгук действительно хотел умереть, а потому что знал, что пистолет в руке соулмейта неизбежно будет приставлен однажды к его голове. Обратный отсчёт на твоём запястье, помимо конкретного времени встречи с твоим соулмейтом, значит ещё, что, встретив его однажды, ты уже не сможешь сбежать. Слишком большое расстояние между вами будет причинять боль. Если вы будете избегать друг друга, то это тоже будет причинять боль. Некоторые пытались описать свои ощущения: запястье Чонгука, например, зудело. В конечном счёте всё прекратит пистолет, приставленный к его голове. — Когда Чонгук всё же решился зайти на заправку, Юнги там не оказалось. Он наконец-таки купил четыре бутылки пива Сокджину, которые должны были быть куплены ещё в прошлый раз, и надеялся, что Джин достаточно свободен, чтобы можно было развеяться в его компании... — Что-то ты долго до меня добирался, — хохотнул Джин, включая фильм у себя на ноутбуке. — Ага, — ответил Чонгук, видя, что старший не заметил надломленность в его голосе. Он не знал, с каких пор она появилась. — — Вам чем-нибудь помочь? — обратился консультант к Чонгуку, пока тот изучал многообразие одеколонов. Он вздрогнул и быстро направился к выходу из магазина. Теперь это стало привычкой. И она ещё долго не исчезнет. — Его запястье зудело весь день. Симптом разлуки или что-то, о чём Чонгук даже знать не хотел. Однако позже ему пришлось выйти из дома за продуктами. Ноги принесли его на заправку, а не в ближайший продуктовый. Чонгук не был уверен, произошло ли это по его собственному желанию, но тем не менее зашёл внутрь и взял маленькую корзинку. Здесь действительно можно было купить часть необходимого. Хоть и дороже, что, в общем-то, его сейчас не особо волновало. — Что-нибудь ещё? — прозвучал голос Юнги, едва Чонгук закончил выкладывать всё на кассу, ни разу не подняв взгляд. — Да, пачку Мальборо Голд, пожалуйста, и зажигалку, — прошептал он. — Тебе хотя бы восемнадцать есть? — Мне двадцать два. — Тогда тебе уже поздно начинать. Чонгук так и не купил сигареты. Вместо этого Юнги дал ему пакетик фруктовых мармеладок. — Следующие несколько дней запястье было в полном порядке. Не зудело, не ощущалось по-особому. Часть его сознания надеялась, что так будет продолжаться всегда. — Он проснулся из-за кошмара, в котором был нападающим с оружием. Он испугался самого себя и не знал, испытывал ли Юнги то же самое. — — Фруктовые мармеладки? — ухмыльнулся Юнги, когда Чонгук зашёл на заправку в следующий раз. Чонгук никогда раньше не видел улыбку Юнги, но ему однозначно понравилось. Он чувствовал пистолет, направленный на то место, где обычно были бабочки. Возможно прицел был наведён, каждую бабочку уничтожили одну за другой. Чонгук не ухмыльнулся в ответ. — Нет, спасибо, не стоит, — пробормотал вместо этого. — Как тебя зовут, парень? — спросил Юнги максимально тихо, чтобы не привлечь внимание остальных покупателей. Чонгук скидал всё купленное в рюкзак и, бросив "Спасибо" Юнги, сбежал. — — Чонгук, — прошептал он в следующий раз, стоило Юнги выйти из магазина на заправке. Он стоял недалеко от входа, держа во рту сигарету. Одну из купленных не у Юнги. Юнги забрал сигарету и кинул на землю. — Не приближай своими руками и так неизбежную смерть, — сказал Юнги, даже не остановившись, — Чонгук. — Это лучше, чем твой пистолет у глотки. — Я никогда и пистолета в руках не держал, — Юнги вскинул руки, показывая их, но не оборачиваясь. — Тогда стоит спросить ночное небо, что ты делал под ним, — повысил голос Чонгук, и Юнги остановился. Он обернулся, стоя слишком далеко, чтобы различить эмоции Чонгука. — Что ты знаешь о ночном небе? — Я знаю, что встретил тебя под ним. Чонгук поднял сигарету с земли и снова закурил. — — ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО! Я ВСЁ ОБЪЯСНЮ! — ТЫ УЖЕ ОЧЕНЬ ДАВНО ДОЛЖЕН БЫЛ МНЕ ВСЁ ОБЪЯСНИТЬ, ПРИЯТЕЛЬ. — Я МОГУ ОБЪЯСНИТЬ, ГОСПОДИ, ЮНГИ, НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО! Чонгук бежал напролом через все аллеи, пока в конечном итоге эти голоса перестали до него доноситься. Это был второй раз, когда он слышал человека, кричащего от рук насильника, от рук Юнги. Запястье не зудело – оно горело. Но он был готов перейти с боли на жжение в любой момент. — — Могу я пригласить тебя на свидание, Гуки? На секунду Чонгуку показалось, что он мог видеть каждое слово, различать шрифт, с которым оно было произнесено. Только друзья звали его "Гуки". Юнги — никогда. Чонгук не хотел слышать это слово из его уст, но тем не менее понимал, что со временем попросту привыкнет. — Нет. — Почему нет? — Я не встречаюсь с убийцами. Юнги нервно засмеялся: — Пистолет нужен, только чтобы угрожать. — У тебя он есть, Юнги. Мой соулмейт — человек с оружием. — А мой соулмейт — самый прекрасный человек, которого я когда-либо видел. — Боже, хотел бы я быть на твоём месте. Следующие три недели он не заходит на заправку, игнорируя ужасное жжение в запястье и сильное желание в груди. Он не знал, испытывал ли Юнги то же самое. — Чимину понадобилось три месяца, чтобы заметить, что привычные искорки в глазах Чонгука, постоянно горевшие раньше, появлялись теперь максимум раз в неделю. — Что-то не так, Гуки? — Всё, Чимин. Всё. Чимин был единственным, кому Чонгук рассказал о своём соулмейте. О Юнги. О парне с милейшей улыбкой и добрейшими словами. О ночном монстре с оружием в кармане. Чимин не вздыхал тяжело. Он не сидел в шоке и не распинался о несправедливости жизни. Он плакал. Всё, что он делал, — плакал. И Чонгук впервые за это время плакал вместе с ним. — — Пойдём на свидание, — потребовал Чонгук, едва выложив на прилавок деньги за энергетики. — Что изменилось? — Ты в любом случае меня убьёшь. Но знаешь, нужно брать от жизни всё, пока она у тебя ещё есть, верно? — Ох, Гуки... Больше он ничего не сказал. — Чонгук стоял на коленях на земле, глаза были полны слёз. Его рюкзак с кинутым сверху кошельком валялся рядом. Какой-то незнакомец ограбил его, забрав все деньги. Царапины на горле — тот человек ногтями вцепился в его кожу. Чонгук был искренне уверен, что на лице тоже остался синяк. Он не запомнил ничего из произошедшего. В глазах помутнело. — Малыш, что произошло? Он надеялся, что это Юнги погладил его щёку и потом потащил куда-то. В то же время он понял, что отныне не чувствовал разницы между жжением и болью. — Он никогда раньше не просыпался под звуки игры на фортепиано. Комфортно устроившись на диване в окружении тысячи подушек. Ну, по крайней мере казалось, что их тысяча. Чонгук попытался протереть глаза, чтобы окончательно проснуться, но они болели. Он вспомнил про синяк и вздрогнул. — Доброе утро, — Чонгук увидел, как Юнги улыбнулся ему, выглянув из-за фортепиано, а потом нахмурился. — Не трогай, я сам всё сделаю. Юнги принёс тёплое полотенце и приложил ко лбу Чонгука. — Я в порядке, — тот попытался ускользнуть от Юнги. — Ш-ш-ш, тихо ты, — успокоил его Юнги и взъерошил волосы Чонгука. — Я позабочусь о тебе. — Ага, до первого ножа в спину. Юнги нахмурился. Между бровями образовалась маленькая морщинка. — У него была неплохая квартира. Гораздо лучше, чем должна быть квартира кассира на заправке, думал Чонгук. Он хотел знать, неужели остальные деньги пришли от ограблений. Над этим вопросом он предпочёл не задумываться. — Тебе нравится? — Юнги стоял рядом с фортепиано, поглаживая кончиками пальцев поверхность инструмента. — Фортепиано? — Всё. — Хотелось бы. — А почему нет? — Шучу. Как мне могло не понравиться? Юнги улыбнулся одной из тех улыбок, которой улыбаешься некогда близкому человеку. Чонгук почувствовал боль в сердце. Он почесал запястье. — Твоё тоже жжётся? — Юнги опустил голову, посмотрев на руку Чонгука. — Зудит, — скорчился тот. — Только когда мы далеко друг от друга. Или когда... — Когда что? — ... Когда твоё сердце болит. Юнги протянул руку к Чонгуку, будто бы желая коснуться, но тот стоял слишком далеко. — — Ты долго не отвечал мне, — едва приняв звонок, Чонгук услышал мягкий голос Чимина. Чонгук был удивлен, почему хён не злился, ведь не принято так вести себя со старшими. — Где ты был? — С Юнги. — О Гуки... Они уже дважды плакали вместе. Во второй раз — по телефону. — Чем больше времени проходило, тем больше Чонгук осознавал, что живёт в пузыре. В пузыре, где никто не может навредить ему, но тем не менее оставалась уверенность в том, что он мог умереть в любой день. Юнги был добр с ним. Юнги обращался с ним, как с королём. Он дарил ему цветы. Он готовил завтраки и ужины. Он приглашал куда-нибудь пообедать. Он ходил с ним на прогулки. Он проводил большим пальцем по щеке, глядя в глаза, будто там были звёзды. Чонгук не оставался в стороне. Он приглашал Юнги в кино. Он как-то вытащил его на природу с палатками, потому что Юнги никогда не ходил в походы, а теперь было самое время. Он приносил ему на заправку кофе каждый день, перед тем как снова уйти домой. Домой. Он не знал, с каких пор дом стал значить для него то же, что и для Юнги. — — Можно я поцелую тебя? — Юнги водил рукой по его затылку, зарывшись пальцами в волосы. Между их губами были считанные сантиметры, но они никогда раньше не целовались. И Чонгук не был уверен, хотел ли он этого. Он боялся, что это поцелуй что-нибудь решит. Например, его судьбу. — Поцелуй меня, — прошептал Чонгук. Когда их губы соприкоснулись, он понял, что жжение в запястье не прекращалось всё это время. Он попросту к нему привык. Однако сейчас он абсолютно ничего там не чувствовал. Был только усиливающийся огонь между их телами. — — Он причиняет тебе боль? — спросил Чимин, до последнего сомневавшись, стоило ли задавать такой вопрос. — Нет, — прямо ответил Чонгук, в голове добавив "Пока что нет". — Он долго не видел Юнги. Если быть точнее, то пять дней. Однажды утром Чонгук проснулся, увидев, что Юнги всё ещё нет. Тогда же он понял, что у него не было номера телефона Юнги и с ним вообще невозможно было связаться. Скорее всего Юнги сделал это преднамеренно. Чтобы не оставить следов, когда время придёт. На шестой день Чонгук ушёл из квартиры Юнги. Он оставил букет цветов на столе и записку с одиноким "Увидимся". Он не знал, хотел ли этого, но сделал просто на всякий случай. — Прошёл месяц. Чонгук так и не возвращался. Он не заходил на заправку, количество его улыбок в неделю увеличилось до двух. Чимин был очень рад. Сокджин был очень рад. Но Чонгук сомневался, рад ли он сам. А если не был, то являлся ли Юнги единственным, кто мог сделать его счастливым? Ответ обжёг запястье, и Чонгук раскатал рукав рубашки. — — Тебе предназначено быть МОИМ, — кричал Юнги ему в лицо, после того как увидел Чонгука на прогулке с другим человеком, державшим его за руку. Тэхён. Чимин познакомил их, когда Чонгук сказал, что ему необходим кто-нибудь, кто проебал свою судьбу так же, как и он. Часы Тэхёна остановились на нуле, когда тот был один. Он свыкся с мыслью, что его соулмейт — призрак. Возможно он давным-давно умер. Юнги прижал Чонгука к стене, сдавив рукой его горло. — Он причиняет тебе боль? — отозвались эхом в голове слова Чимина. — Пока что нет. — — Мне жаль, малыш, мне так жаль, — Юнги плакал после каждого раза, когда срывался и кричал. Каждый раз крик чуть громче, чем в предыдущий. Каждый раз Чонгук ближе к слезам. В конечном итоге он научился сдерживать их. Он в совершенстве мог скрывать слёзы. — Всё в порядке, Юнги, — безэмоционально отвечал Чонгук. — Это бывает. И это бывало. Часто. Юнги не был доволен тем, что Чонгук проводил слишком много времени со своими друзьями. Он не был доволен тем, что тот не делал ничего особенного со своей жизнью. Когда Чонгук устроился на работу, Юнги не был доволен тем, что его парень не был рядом. Иногда он не был доволен словами Чонгука или тем, как он на него смотрел. Чонгук мог только гадать, за что в следующий раз его толкнут к стене, а слова "Пока что нет" не покидали сознание. Юнги не делал ему больно. — Что-то изменилось. Возможно причина была в тишине или подслушанных украдкой слёзах, когда Чонгук думал, что Юнги не было рядом. Теперь Юнги стал другим. Он больше не кричал. Он больше не прижимал Чонгука к стене, начиная кричать ещё громче. Снова появились цветы. Каждый день. Чонгук не знал, неужели он уже умер и был в раю, но его запястье зудело, когда они не были вместе, а поцелуи отдавали сладостью на языке. Он просыпался, надеясь. Ведь если его соулмейт — человек, прятавший в кармане оружие, надежда — всё, на что можно было опереться. Юнги изменился из-за вины, и это невозможно было принять. — Первый раз, когда Юнги признался в любви, произошёл возле реки. Они держались за руки, их освещала луна. Чонгук представил такую же сцену, но в фильме. — Я люблю тебя, — выпалил Юнги ни с того ни с сего. Они не смотрели друг на друга, предпочитая глядеть в даль реки. — Ты это знал? — спросил Юнги. — Я... Чонгук не смог тогда произнести те же слова. — Первый раз, когда Чонгук признался в любви, призошёл посреди фильма в окружении диванных подушек. — Я люблю тебя, — прошептал Чонгук, продолжив чертить круги на ладони Юнги. — Ты это знал? Юнги пробежался пальцами по таймеру на своём запястье: — Теперь да. — Их поцелуи были светлыми и невинными. Всегда, ни за что не заходя дальше. — Я не фарфоровый, — прошептал Чонгук, пока Юнги поглаживал ладонью его щёку. — Я думал, ты боишься. — Чего? — Меня. Чонгук почувствовал, как его захлестнуло волной вины. — Они занимались любовью. Снова, и снова, и снова. Это была одержимость телами друг друга. Чонгук никогда раньше не чувствовал себя настолько любимым, и он обожал Юнги. Он обожал его так, будто они были в раю. Дорожки, оставляемые его губами на коже Юнги, звуки, когда Чонгук отстранялся от его губ — всё это принадлежало только ему и было полностью в его распоряжении. Он чувствовал влюблённость и кое-что ещё: ощущение того, что ты кого-то любишь и кто-то любит в ответ. Он чувствовал любовь в царапинах на спине, в укусах, оставленных на коже, в следах от языка. Юнги обращался с ним, как с королём, и Чонгук себя им чувствовал. — — Он причиняет тебе боль? — спросил Чимин, до последнего сомневавшись, стоило ли задавать такой вопрос снова. — Нет, — прямо ответил Чонгук, в голове добавив "Никогда". Чимин видел в глазах Чонгука не появлявшийся там ранее свет. Чонгук смеялся чаще, чем раньше, улыбался чаще, чем раньше, звонил ему чаще, чем раньше. Но какая-то часть Чимина всё равно беспокоилась за жизнь друга. Та же часть Чонгука была уже настолько вытеснена из сознания, что тот вообще забыл об её существовании. Юнги обращался с ним, как с королём, и это было единственным, о чём Чонгук хотел думать. — Первый раз, когда Чонгук увидел пистолет Юнги, произошёл случайно. Он вышел из душа, а Юнги не заметил этого. Пистолет лежал на кухонном столе, как будто в этом не было ничего особенного. Чонгук нахмурился и развернулся, собираясь уйти. — Не волнуйся об этом, — сказал Юнги, пока Чонгук ещё был на кухне. — Не могу. Юнги не пытался ответить. — Свет. — Что случилось? Трясущиеся руки. Тяжёлое дыхание. — Что случилось, Юнги? — Ничего. Кровь. Капающая на пол кровь. Раз капля, два. — На твоих руках кровь! — Я убил его. Трудно дышать. — Что? — Я не знаю, что случилось. Быстрые шаги. Один бегом к другому. Руки на щеках, взгляд глаза в глаза. — Зачем ты сделал это? — Я не знаю. Быстрыми шагами к раковине. Бегущая вода. Мыло. Избыток мыла. Первый, стирающий слёзы второго. — Юнги, что случилось? — Я не знаю. — Юнги, он мёртв. ЧЕЛОВЕК МЁРТВ! Слёзы. Много бегущих слёз. Формирующиеся бассейны, океаны, ломающие стены. Руки в крови и трясущееся тело. Мыло, не помогающее, если только не использовать его по назначению. — Я замарал руки. — Думаешь, они поймают тебя? — Я замарал руки, Гуки. Свои руки. Поцелуй в лоб. — Я помогу тебе найти выход. — Это не должно коснуться тебя. — Оно и не коснётся. Сталкивающиеся руки. Переплетающиеся пальцы. Пачкающая кровь. — Хорошо. — После этого было затишье. То ли короткое, то ли длинное. Чонгук не мог сказать; он забыл о существовании часов и о том, что они шли быстрее, чем он предполагал. Они подолгу валялись на диване. Приютившись, близко друг другу. Ближе, ближе, ближе. Юнги обнимал Чонгука, который хотел чувствовать себя защищённым, но вместо этого чувствовал, как трясло Юнги. — Они найдут тебя? — спросил Чонгук настолько тихо, что почти не было слышно. — Не думаю, что смогут. — Ты уверен? — Пока да. Чонгук не рассказал никому о произошедшем: ни Чимину, ни Сокджину, ни Хосоку. Он избегал Чимина, потому что тот увидел бы пятна крови на его руках, хотя их давно уже не было. Но просто на всякий случай. — Гуки, когда встретимся? — звонил Чимин, и в его голосе была едва слышимая мольба. — Не могу сказать точно, но, думаю, скоро. Чонгук знал, что Чимин знал. Поэтому-то они и были друг у друга. Но Чонгук никогда сам не сказал бы. А Чимин никогда бы не спросил. — Они медленно скатывались в лимб. Чонгук помнил, как смотрел "Начало" и размышлял, каково это быть в бесконечном сне. Теперь он понял. Юнги всегда оставлял пистолет, уходя из дома. На всякий случай. Он больше не доверял себе. Чонгук видел, что Юнги был в ужасе от самого себя, но не мог ничем помочь. Он не мог предложить ничего, чего бы Юнги уже не знал. В конце концов Чонгук понятия не имел, зачем Юнги угрожал всем тем людям. Он долго думал, что дело было в наркотиках, потом решил, что просто ради интереса. Но Чонгук не знал, правда ли это. Он никогда не спрашивал, а Юнги никогда не объяснял. — — Ты рассказал своим друзьям, да? — Что? — Ты рассказал своим друзьям о случившемся? — Нет. — Я видел сообщения. Гуки, не смей врать мне. — Какие сообщения? — Я сказал, не смей мне врать! Экран телефона, освещающий комнату. — Где? — Ты удалил их. — Я ничего не удалял, Юнги, в чём проблема? — Зачем ты постоянно притворяешься ангелом, на деле не являясь им? — Что? — Я видел сообщения, почему бы тебе не перестать вра... — ЗДЕСЬ НЕТ НИКАКИХ СООБЩЕНИЙ! — Я видел... Спина к стене. Рука на груди. Давление. Затруднённое дыхание. — ... их! — Почему ты держишь руку за спиной? — Прости меня, Гуки. Нож, входящий между рёбер. Крик. Затихший. Скорая помощь. — Первое, что увидел Чонгук, очнувшись, — Юнги, сидевший на его больничной койке. Он уткнулся лицом в ладони, и первый порыв Чонгука — коснуться его руки. Но боль в левом боку оказалась настоящей пыткой, из-за чего он застонал. Юнги быстро поднял голову и нажал на кнопку рядом с кроватью Чонгука. — Он очнулся, — прошептал Юнги, когда в палату зашла медсестра. — — Что произошло? — спросил Чонгук. Память подводила его. Ну, по крайней мере он хотел так думать. Юнги посмотрел на него. Чонгук никогда не видел столько грусти в его глазах. — Ты знаешь, что произошло. — Как ты мог? — Не знаю. Юнги пододвинул стул ближе к больничной койке и протянул дрожащую руку к Чонгуку, чтобы тому не пришлось лишний раз шевелиться, чтобы дотронуться. Чонгук взял его руку и сжал так сильно, как мог. Его запястье жгло. Он думал, что возможно это предупреждение, а не страстное желание как раньше. — Дом. Шёпот. Другой. — Извини, что тебе пришлось пережить это. — Не извиняйся. — Что? — У меня была возможность уйти. Я мог уйти. Тишина. Тикающие часы на стене. Звёзды, тускло сияющие в глазах обоих. — Ты остался. Почему? — Потому что я люблю тебя. Текущее время. Быстрее. Медленнее. В зависимости от твоего настроения. — А любишь ли ты меня? Тишина. Переплетающиеся пальцы. Поцелуй, ещё два. Тело к телу. — Юнги, это не ответ. — Люблю. — Любишь? — Да. И всегда буду. Возникающие мысли. Воспоминание, другое. Нож, вонзающийся в плоть. Кровь, так много крови. — Ты не можешь любить меня, Гуки. — Почему? — Ты не можешь любить преступника. Щека к щеке. Рука на чужой груди. Вдох. Выдох. Умиротворение. Момент. — Могу. Стон, молчаливый. Застрявший в горле. — Теперь. Три поцелуя в шею. Обещание, неистинное. Но похожее на правду. Очередное воспоминание. Пистолет в первом выдвижном шкафчике, пистолет у виска незнакомца. — Теперь. — Чимину всё-таки удалось уговорить Чонгука на встречу. Чонгуку было стыдно, он чувствовал ответственность. Чимин не желал ему зла, хотя Чонгук относился к нему так, будто тот сделал что-то плохое. Чонгук боялся, что друг снова задаст ему этот вопрос. В этот раз он был не уверен, что сможет сказать "Нет". Юнги не причинял ему боли. Никогда, верно? — Как ты? — кофе Чимина остывал, но парень забыл о нём, наблюдая за деталями, которые изменились в Чонгуке. У него была другая осанка. Менее гордая, чем раньше; чувствовалась побеждённость. Его глаза больше не сияли, но в них всё ещё были звёзды. Звёзды надежды. Чонгук мог только молиться надежде и надеяться. Его руки тряслись, пропала былая уверенность. Чонгуку было интересно, мог ли Чимин видеть сквозь одежду, мог ли видеть заживавшую рану. Но в этом-то и было дело, не так ли? Рана затягивалась. Всё было в порядке. — Всё нормально, Чимин. Я влюблён, — ответил Чонгук без намёка на сомнение в голосе. Юнги — его соулмейт, а соулмейты не причиняют друг другу боль, верно? — Ярость. — Ты опять за старое? — Я ничего не сделал. Капающая из крана вода. Глубокие вдохи. Но дышать нечем. — У тебя снова руки в крови. — Ага. — В каком смысле "Ага"? — Ага, они в крови. Кулаком в живот. Крик. Боль дошла до адресата. — Что ты сделал, Юнги? — НИЧЕГО! — Тогда почему у тебя руки в крови? Рука на шее. Удушье, удушье, удушье. Лови ртом воздух. Пистолет к виску. — Почему у тебя руки в крови, Юнги? Почему? — Тебя, блять, не касается, Гуки. — Ты так хорошо относился ко мне. — А ты знал, когда следует держать рот на замке. — Извини меня, Юнги. Слёзы. Слёзы, появившиеся неожиданно. Трясущееся тело. Рука, опустившая шею. Пришлось подхватить. Смятение. Спроси, всё ли хорошо. — Ты в порядке? Нет ответа. — Гуки! Ты в порядке? Падение на пол. Одного трясёт, другого поглотили волнение и беда. — Гуки, я не хотел! — Ты был так добр со мной. — Я НЕ ХОТЕЛ! — Ты был моим выходом из серости. — Пожалуйста, Гуки. Я не хотел, мне так жаль, Гуки, мне так жаль! Оба на полу. Плачь, свернувшись на коленях другого, уткнувшись в грудь. Руки, обнимающие его. Ещё один порыв слёз. — Ты был моим солнцем в небе. Горе. — Чонгук бежит. Впервые с того момента, когда часы на запястье остановились, он понял, почему именно Юнги не дал ему ни номер телефона, ни каких-либо других способов связаться. Он понимает, почему он не хотел знать ничего лишнего о Чонгуке. Чтобы Юнги не смог найти его в подобных ситуациях. — Чимин, — Чонгук со слезами в глазах упал на колени. — Чонгук! — Чимин упал на колени рядом, тут же обняв своего друга так, будто он был самой дорогой вещью, которая у него когда-либо была. — Что я натворил, Чимин? — плакал Чонгук. — Я не знаю, Гуки. Ты никогда мне не рассказывал. — Я влюблён в преступника. Чонгук оттолкнул Чимина, задирая рубашку, чтобы тот мог увидеть. Третий раз, когда они плакали вместе. Чонгук знал, что и четвёртый был не за горами. — — Он причиняет тебе боль, — начал Хосок. — Да, — прошептал Чонгук. — Но он любит меня. И я люблю его. Хосок особо-то и не поддерживал связь с Чонгуком, но здесь и сейчас он хотел быть ближе и ни за что не отпускать от себя. Чимин и Хосок были самой любимой парочкой в мире для Чонгука, который проводил много времени, мечтая, чтоб однажды и у него случилось так. Но теперь всё встало на свои места: его любовь обречена быть другой. — Захлопнувшаяся дверь. — ПОЧЕМУ ТЫ ЗДЕСЬ? Приближающиеся шаги. Первый за спиной второго. — ПОЧЕМУ ИЗ ВСЕХ, БЛЯТЬ, МЕСТ НА ЗЕМЛЕ ТЫ ЗДЕСЬ?! — КАК Я МОГ УЗНАТЬ? Я ШЁЛ ДОМОЙ! Ближе, ближе. Шаг, другой. Горячий воздух в его шею. Сейчас он близко, так близко. — Ты не должен был это видеть. Ничего из этого. — Тогда прекрати. Прекрати делать это. — Я НЕ МОГУ! ПОЧЕМУ ТЫ, БЛЯТЬ, НЕ ХОЧЕШЬ ПОНЯТЬ! Передвижение. Обернись, поменяйтесь местами. Теперь он близко к краю. — Сбрось меня. Разве не за этим ты поднялся на крышу? — Поверь, я сделаю это, если ты не заткнёшься. — Ты рано или поздно окажешься за решёткой. — ДА ПОШЁЛ ТЫ, ГУКИ! Рука на чужой груди. Один толчок, отделяющий от падения. Смерть, смерть уже близко. — Толкни меня, Юнги. Маниакальный блеск в его глазах. Отступи ещё на шаг. Темнота, препятствующая хорошему зрению. Руки. Трясущиеся. — Что? Ты испугался? Разве я не один из многих? — ТЫ НИЧЕГО НЕ ЗНАЕШЬ! — Тогда расскажи мне, Юнги. Расскажи мне всё. Дрожащие губы. Шёпот. — Ты не будешь слушать. — Уверен? — Ты никогда не слушал. Никогда, когда я действительно пытался. — Держа руки на моей шее? Пистолет у виска? Втыкая мне нож в живот? — ЗАТКНИСЬ! Правда. Правда, доверенная, как по секрету, перед тем как пойти спать. — Вот именно. — ЗАТКНИСЬ! ЗАТКНИСЬ-ЗАТКНИСЬ-ЗАТКНИСЬ! — Толкни меня, Юнги. Время пришло. Неприятный сквозняк. Неприятные мурашки по спине, рукам, по всему телу. — Ты помог мне побывать везде, где я хотел. Дрожь. — Последнее место — рай. Сделай это. Рука, хватающая чужую рубашку. Тяни на себя. Треск ткани. Толкни на пол. Как можно дальше от края крыши. Тяжёлое дыхание. Страх. — С радостью. Вытертый со лба пот. Отступающий страх, сменяющийся любопытством. — Если б только не любил тебя. Вздрагивание. — В этот раз он не сбежал. Он остался с Юнги. Возможно потому что знал, что его время шло к концу. Возможно потому что знал, что время Юнги шло быстрее. При каждой встрече Чимин замечал, что Чонгук всё больше и больше натягивал рукава. Он замечал заживавшие синяки на лице Чонгука. — Можно взглянуть на твои руки? — спросил Чимин, потревожив ушедшего в себя Чонгука. Чонгук не смог выдавить ни слова, лишь вздрогнув и крепче зажмурившись. Чимин пересел поближе и закатал рукава рубашки друга. Чонгуку нравилось думать, что Юнги разрисовывал его тело. Синяки напоминали ему о цветах космоса. Но Юнги использовал краски, причинявшие боль, и ничего не могло заставить его перейти на другие. Юнги не причинял боль Чонгуку. Никогда. — Юнги не только дарил ему цветы каждый день, но ещё и приносил мороженое и фруктовые мармеладки. Чонгуку пришлось начать бегать, чтобы сохранить фигуру и повысить концентрацию. Было тяжело, хотя когда-то он бегал довольно быстро. Сейчас получалось только втрое медленнее. Юнги целовал его, задерживая дыхание, Юнги раз за разом влюблял в себя. И так каждый день. Перебирая пальцами волосы Юнги, он слышал его кошачье урчание и видел, как тот рисовал сердечки на запястье Чонгука. — Ты ведь знаешь, что я тебя люблю, да? — Да, знаю. — Это, — Юнги надавил пальцем на таймер, — Это подтверждение. Чонгук верил ему. Он тоже любил Юнги. — Поздняя ночь. Крик. — Что ты сделаешь на это раз? Вызовешь копов? — Если б я хотел вызвать копов, то сделал бы это год назад. — Тогда хватит жаловаться! — Ты думаешь только о себе! Перемещающиеся тела. Спиной к стене — обыденность для таких дней. Нож к шее. — Давай же, Юнги, дави. Слёзы в уголках глаз. Невидимые. Ну почти. — Ну же, дави. Ведь ты этого хочешь. Слёзы, текущие по щекам. Водопады, в которых нельзя искупаться. — Почему ты всё ещё здесь, Гуки? — Ты знаешь. — НЕ ЗНАЮ! МНЕ ПОЕБАТЬ НА ТВОЮ ЕБАНУЮ ЛЮБОВЬ, ПОЧЕМУ ТЫ ВСЁ ЕЩЁ ЗДЕСЬ? — Тогда дави, раз уж держишь нож у моей шеи. Кулак в воздухе. Крик. Одышка. Нож на полу. Падение на колени. Руки в волосах. — Что я натворил? Спиной к стене. — Что я натворил? Одышка. Вдох, выдох. Пауза. Вдох. Руки на лице. Слёзы, льющиеся, капающие, словно дождь. — Я люблю тебя, и даже это не останавливает меня. — Неправда. Смотри, Юнги, нож на полу. Пристальный взгляд. Осмысленность. — Уходи. Взгляд на плачущего. Нахмуренные брови. Взгляд на расстоянии. Мысль, истина. — Уходи, пока он снова не оказался у твоей шеи. Я не могу контролировать это, Гуки. Я не могу. — И не надо. Его уже дважды прижимали к моей шее. Боль. — — Я должен уйти, — прошептал Чонгук посреди их завтрака. — Что? — Я ухожу, Юнги. — Уходишь? — Я не могу так больше. Не могу смотреть, как ты уничтожаешь себя. Чонгук оставил омлет нетронутым, кружку с кофе полупустой. Единственный след, оставшийся от него, — записка. Записка с адресом, где его искать. Он знал, что Юнги не придёт. Ни сейчас, ни потом. Но если Юнги когда-либо будет нуждаться в нём, то он будет рядом. Юнги всё так же сидел на стуле, когда подошёл Чонгук и поднял его подбородок, глядя глаза в глаза. Юнги провёл пальцами по шее, где заживали несколько синяков. — Прости меня. — Мы оба знали, чем это закончится. Чонгук ушёл не оглянувшись. — Чимин наблюдал за заживавшими синяками Чонгука. Чимин наблюдал за появлявшимся в его глазах светом. Чимин наблюдал за возвращавшейся осанкой. Чонгук не замечал ничего из этого; по его мнению, всё было по-прежнему. Чем бледнее становились цвета космоса на его коже, тем сильнее жгло запястье. Ему казалось забавным, что оно больше не зудит. Только жжёт, жжёт, жжёт. Но отныне было всё равно. Ведь он был в безопасности. Зима пришла на смену осени. Потом весна. Затем лето. И наконец осень. Чонгук научился не сожалеть о былом. Он не думал о руке Юнги в его собственной, пока зимний мороз щипал нос и он был один. Он не думал о катающем его на спине Юнги, пока весеннее солнце согревало грудь. Он не думал о напрочь сорванном на американских горках с Юнги голосе, пока стоял летний зной. Он не думал о шуршащих листьях, которые они пинали вместе, когда наступала осень. Он переехал к Сокджину. Сокджин умел оберегать, и Чонгук ему доверял. Они проводили вечера, занимаясь тем, что Чонгук привык делать с Юнги. Разговоры, просмотр фильмов, видеоигры, готовка. Поцелуи и секс пришлось опустить, но Чонгук жил под впечатлением о тех поцелуях, а секс значил цвета космоса на коже. Он научился ненавидеть их. Он гулял с Тэхёном. Не единожды и не дважды. Много раз. Тэхён заставлял его смеяться, громче, чем кто-либо ещё. Кроме Юнги, но Юнги уже нет. Часы Тэхён были так же неподвижны; он не чувствал ни зуда, ни жжения. Его соулмейт всегда был рядом, как казалось им обоим. Чонгук рассказывал Тэхёну о боли, начинавшейся с запястья и ударной волной проходящей по всему телу. Тэхён поглаживал кончиками пальцев таймер Чонгука, после целуя его. Просто потому что. Спустя время Чонгук понял, что после поцелуев Тэхёна на коже не оставалось цветов космоса. Он понял, что его губы были мягкими, прикосновения — изящными. Он понял, как же прекрасно было забываться в объятиях Тэхёна. Они никогда не говорили о любви, да им и не нужно было. Тэхён понимал, что Чонгук любил Юнги, но также любил и его. Чонгук тоже понимал. Чонгук побывал с Тэхёном во всех местах, куда ходили они с Юнги. Он иногда оглядывался, боясь, что за ними следовал Юнги. Тэхён всегда оберегал его. В конечном счёте воспоминания Чонгука слились воедино: места, принадлежавшие только ему и Юнги, теперь были также и Тэхёна. Жжение в запястье усиливалось, но теперь он гораздо лучше его переносил. Тэхён всегда оберегал его. Чуть позже Чимин пригласил их в гости. Чимин, Хосок, Чонгук и Тэхён. Все четверо сидели за столом, улыбаясь, непринуждённо смеясь и наслаждаясь приятной атмосферой. Чимин поймал взгляд Чонгука, и впервые за долгое время они улыбнулись друг другу. И Чонгук знал, что обязательно улыбнутся снова. — Воспоминание прошлого заставило Чонгука дрожать. На экране телефона отобразился неизвестный номер, но он знал, чей голос он услышит по ту сторону. Он чувствовал разрывающую запястье боль. Он чувствал за собой Тэхёна, лежащего на расправленной кровати, плакавшего, будто в попытках принять на себя всю боль и всё горе, избавив от них Чонгука. Чонгук ответил, прижав телефон к уху и тяжело дыша. Только тяжело дыша. — Возвращайся домой, Гуки. И этого было достаточно. Ему и не требовалось больше. Потребовалось две секунды, чтобы схватить куртку и уйти. Оставить Тэхёна c обещанием "Я вернусь", хотя никто из них не знал, вернётся ли он на самом деле. — — Здравствуй. Глубокий вдох. — Здравствуй. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. — Как поживаешь? — Я ждал тебя. — Зачем? — Я любил тебя. — Любил? — И ты тоже меня любил. Шаг. Другой. Шаг. Другой. — Мы целовались под дождём. — Разве? — Мы объединяли звёзды в созвездия. — Разве? — Мы пели друг другу песни. Вдох. Шаг. Выдох. Шаг. Вдох. Шаг. — Зачем ты выключил свет? — Не хочу видеть тебя. — Почему? Спичка. Вспышка. Огонь. Горящая свеча. Замеченный тёмно-красный. Два лица, между ними огонь. Два вздоха, разные вселенные. — Почему? — Потому что ты был прав, говоря, что я не слушал. — Что ты сделал? — Всё. Уже завтра я буду за решёткой. Дыхание. Блестящий тёмно-красный. На стенах, на полу, на руках, на одежде. Затухшая свеча. Поцелуй, ещё один. Руки на щеках, мольба меж губ. — Извини, Гуки, пожалуйста, извини меня. — Это метафора? — Что? — Темнота. — И что, по-твоему, она значит? — То, что ты не можешь увидеть свет. Ткань, скрипящая на холодном полу. Руки вокруг талии. Голова на плече. — Ты был моим светом. А темноту я захотел оставить просто так. — Когда я смогу снова тебя увидеть? — Боже, буду молиться, чтобы никогда. — Прости, Юнги. Прости меня. Выдох. Пауза. Вдох. — За что? — За то, что был спичкой, забывшей загореться. Стук в дверь. Яркий, но не слепящий свет. Наручники на руках, льющиеся слёзы. — Вы арестованы. — Я знаю. Я люблю тебя, Юнги. Шёпот в пространство. В ответ тишина. — Чонгук свыкся с двумя вещами, которые точно были правдой. Первая: его соулмейт — убийца. Вторая: он убил не его. Он был жив, и кожа вернула себе былой блеск даже быстрее, чем в прошлый раз. Чонгук мог поклясться, что настолько чётко ощущал наручники на руках Юнги, будто закованы были его собственные. Но каждый раз, смотря вниз, он видел то же самое. 0:00:00:00. Прошло два года, однако ничего не изменилось. Иногда он мечтал, чтобы часы снова заработали, мечтал, чтобы эти два года были обычным сбоем, аномалией. Однако зеркало напоминало, что это было не так, когда он видел в нём зажившую рану на животе, подобную произведению искусства, которому люди уделяли недостаточно внимания. Тэхён поглаживал рану пальцами, и Чонгук представлял, будто после каждого движения шрам затягивался чуточку быстрее. Он знал, что ему повезло. Повезло, что рядом был Чимин, игравший с ним в настолки; повезло, что был Сокджин, приносивший ему очередную бутылку из магазина; повезло, что был Хосок, учивший его улыбаться шире; повезло, что был Тэхён, целовавший его на ночь. Повезло, что был весь мир, с готовностью принимавший его в свои объятия. — — У Вас есть двадцать минут. Стул. Напротив хорошо знакомое лицо. Улыбка, напоминающая недовольную. — От вечности до двадцати минут. — Зачем ты здесь, Гуки? — Пришёл повидаться. Взгляд, смотрящий прямо в душу. Пауза во времени, разрыв в непрерывности. Опустошение. — Я не хочу видеть тебя. — Это было так давно. Целых три месяца. — Осталось шесть лет. — Ты найдёшь свой путь. Ослабшая душа. Музыка, звеневшая в ушах, когда было светло и всё ножи лежали только на столе. — Я не собираюсь сбегать. — Конечно же не собираешься, Юнги. Недоверие. — Я скучаю по тебе. — Хотел бы я ответить так же. — Почему? — Потому что это ложь. Я не скучаю по тебе, Гуки. Часы на запястье убийцы ничего не значат. Ножом в сердце. Попадание точно в середину. — Неправда. Они имели значение. Ты не смеешь отрицать это. — Я не могу видеть тебя. Я не могу чувствовать тебя. Я не могу поцеловать тебя. Я не могу прикоснуться к тебе. — Я... — И даже когда я делал это, то в другой руке у меня был либо нож, либо пистолет. Тяжёлый вздох. Но незаметный. Другой даже не слышал. — Я хотел убить тебя, Гуки. Замедлившееся время, замедленная съёмка. Остановившиеся часы, прекратившиеся движения. — Я ведь хотел убить тебя. Секунда. Две, три. Шестьдесят. Минута. — Ваше время вышло. Моргание. — Он хорошо относится к тебе? — Кто? — Я вижу свет в твоих глазах, Гуки. Сейчас он ярче. — Он обожает меня. Прямо как ты, помнишь? Слёзы. — Извините, Вам пора уходить. — Не забывай меня, Гуки. — Ни за что. У меня часть на запястье, забыл? Вымученая улыбка. Водопад, не замеченный им ранее. Встань со стула. Тошнота. Помутнение в глазах. Продолжай идти. — Осенние листья снова настигли его. — Ты ведь всё ещё любишь его, да? — Тэхён перебирал волосы Чонгука. Чонгуку было спокойно. — Да, — прошептал он. — Но тебя я тоже люблю. — Буду надеяться, что смогу с этим жить. Чонгук повернул голову, встречая взгляд полных слез глаз. Он протянул ладонь к щёке Тэхёна. — Мы не соулмейты, Тэ. — Я знаю. — Я могу игнорировать жжение, но оно никуда не денется. — Я знаю. — Юнги всегда желал мне лучшего. Тэхён нахмурился. Чонгук гладил большим пальцем его скулу. Уголки глаз Тэхёна наполнились слезами, замутнившими зрение. Чонгук прижался поцелуем к его лбу. Страх не был частью его переживаний. — Ты заставил его желание сбыться. Ты сделал то, на что он никогда не был способен. — Тэхён не причинил ему боль. Ни сейчас, ни потом.