У бабочки всего лишь день, Последний день, чтобы влюбиться и умереть. Но она сидит в закрытой банке, Из неё можно только смотреть Как улетают далеко Все кто был с нею рядом. Бабочка долбится в стекло, Ей больше ничего не надо! У девочки всего лишь день, Последний день, чтобы влюбиться и умереть. Но она сидит в больнице у окна, Из него можно только смотреть Как убегают далеко Все кто был с нею рядом. Девочка долбится стеклом, Ей больше ничего не надо! Свобода придёт к ним лишь со смертью, Хотите верьте — хотите не верьте. Но ещё не поздно освободиться: Разбить банку, сбежать из больницы! Чтобы умчаться далеко С теми кто будет рядом… И это сладкая свобода, А больше ничего не надо! © Lumen — Бабочки
Бес был вне себя от злости. По правде говоря, это низменное чувство одолевало его всякий раз, стоило Сольвейг попасться нелюдю на глаза. Горячая кровь иллирийца вскипала и требовала возмездия за минувший позор. Ничто не могло умаслить Беса: ни благодарность жителей Реванхейма, ни лучшие вина из запасов Кривоносого Альба. А Ласка, глядя на гневающегося на ровном месте брата, только посмеивался. Ведьму, к огромному сожалению Беса, надо было доставить в Стоунблейд живой. Поэтому иллириец, будто обиженный ребёнок, сопел, глядел исподлобья и молча ярился на женщину. Неприятности с Сольвейг начались на первом же привале, спустя день после того, как наемники и ведьма покинули Реванхейм. После целого дня, проведённого в седле кверху задом, у Сольвейг кружилась голова, а острое чувство голода сменилось на ноющую боль в животе. Сидя под деревом, ведьма наблюдала, как близнецы разбивают небольшой лагерь и разводят костёр. Сольвейг сразу представила, как на этом костре будет обжариваться свежая дичь и сглотнула слюну. Не сразу она заметила, что Ласка исчез из поля зрения. Завертев головой, ведьма не сумела его обнаружить. Зато прямо перед ней, возле костра, сидел Бес и раздувал угли. Сольвейг негромко кашлянула. Ответом ей была тишина. Сольвейг кашлянула снова, на этот раз громче. Снова молчание. «Ну, засранец, держись!» — мысленно вознегодовала ведьма и прочистила горло. — Я хочу пить, — намеренно противными интонациями заявила джалмарийка. Бес проигнорировал её. Тогда Сольвейг, сделав голос ещё более капризным и писклявым, продолжила: — Я хочу есть! Бес продолжал старательно не замечать женщину. У Сольвейг дернулся глаз. Она попыталась сесть поудобнее, но со связанными руками это было сложной задачей. — Я хочу в туалет! — наконец, выкрикнула она. Бес медленно повернул голову в ее сторону. Весь его вид как бы говорил: «И что?» Но вместо этого он бездумно брякнул: — А сама ты ничего сделать не можешь? И сразу замолчал, резко осознав абсурдность своих слов. Сольвейг же задохнулась от возмущения. Сидя в крайне неудобной позе, голодная и готовая сходить под себя, она пристально смотрела на нелюдя и медленно закипала от злости. — Ты, — ведьма набрала полную грудь воздуха, — песья нога! Бес оторопел от внезапного оскорбления. Поджав губы, он уставился на Сольвейг, но в долгу не остался. — А ты, — нелюдь выдержал торжественную паузу, — шмара. — Вахлак, — подхватила эстафету ведьма. — Кобель. — Охальница! — Бес скрипнул зубами. — Хер псоватый! — Сольвейг смерила его презрительным взглядом. — Расщеколда! — Сквернавец! Ласка наблюдал за спонтанным цирком, стоя чуть поодаль. С тяжелым вздохом он кинул Бесу флягу с водой. — Дай ей попить и отведи в ближайшие кусты, иначе она не замолчит, — проворчал он. Сольвейг тут же язвительно заулыбалась: — Сразу видно, кто из братьев более сообразительный, — елейным голоском отозвалась она. Ласка опередил Беса, прежде чем тот успел резко ответить джалмарийке. Смерив Сольвейг холодным взглядом, он равнодушно заметил: — Не усугубляй своё положение, ведьма. Нам сказали привезти тебя живой, но необязательно целой и невредимой. Ласка, не мигая, смотрел на Сольвейг. Она ничего не могла прочитать по его безразличному лицу, но вот от взгляда ведьме становилось не по себе. Сольвейг уже начинала жалеть, что вообще затеяла эту перепалку, когда наёмник, наконец, моргнул. Стоило ему отвести взгляд в сторону, как неприятное зудящее чувство в голове Сольвейг исчезло. — Бес, займись этой женщиной, иначе она так и будет ныть. Близнец, услышав своё имя, закатил глаза. — Ну почему всегда я? Возись с ней сам! Ласка фыркнул: — Никак не могу, я срочно должен отвести лошадей на водопой. Развлекайся! С этими словами он взял ездовых животных под уздцы и решительным шагом отправился вглубь леса, где совсем недалеко протекал ручей. Бес не удержался и скорчил близнецу в спину довольно забавную рожицу. Ласка, не оборачиваясь, вскинул руку и согнул пальцы в неприличном жесте. Оставшись наедине с Сольвейг, Бес страдальчески вздохнул и отправился выполнять поручение брата. Когда ведьма, справив нужду, недовольно плюхнулась на плащ под деревом, нелюдь кинул ей флягу и небольшой свёрток с пайком. Сольвейг, не размениваясь на комментарии, жадно вгрызлась зубами в сухое и жесткое мясо. Веревки впивались в запястья, но ведьме было все равно: голод давал о себе знать. Прикончив паёк в считанные мгновения, она жадно припала губами к фляге. Все это время Бес неотрывно и с легкой усмешкой на губах наблюдал за ведьмой. — Набрасываешься на еду, словно видишь ее в последний раз. Сольвейг сделала последний глоток живительной воды и неуклюже вытерла губы. — Отказываться от того, что спасёт мне жизнь, было бы неразумно, — отрезала она. Под пристальным взглядом Беса женщина пошевелила руками, пытаясь ослабить путы, и разочарованно вздохнула. В лагере повисла тишина. Наёмник, будто забыв про существование пленницы, занялся розжигом костра. Сольвейг разглядывала его широкую спину, размышляя о том, как она сцепилась с нелюдем насмерть. Ведьма готова была убить его, иссушить и забрать себе почти вечную жизнь иллирийца. Но что-то ее тогда остановило, обожгло, словно дикое, живое пламя. Разумеется, это не помешало Сольвейг вытянуть из Беса несколько лет, а то и девятилетий жизни. Для долгоживущих это был сущий пустяк, разумеется, да и оклемался наёмник на удивление быстро. Не то что те мужики из Реванхейма, которых Сольвейг едва не загубила. И одна мысль не давала ведьме покоя. У каждого живого существа, не важно, зверь это, человек, шеддар, иллириец или хельги, была своя неповторимая сила, что течёт в жилах вместе с кровью. Носители Дара вроде ведьмы прекрасно чуяли ее. И златоглазый нелюдь был как пламя, яростное и всепожирающее. Может, потому и не смогла джалмарийка задавить Беса — он опалил и обжег ее своим огнем. Даже если бы Ласка не оттащил ее, Сольвейг отпустила бы нелюдя сама. Шальная, поначалу нелепая мысль в голове женщины окрепла и переросла в уверенность. Порченая шеддарская кровь текла в жилах близнецов. Будь они внешне хоть тысячу раз серокожими нелюдями, Дитя Хасидзиль нельзя было обмануть. Любуясь точеным профилем иллирийца, с сосредоточенным видом возившимся с костром, Сольвейг улыбнулась своим мыслям. Бес казался больше зверем, чем остроухим полукровкой. А зверя всегда можно приручить, каким бы диким он ни был. Следующая пара недель в пути превратилась в настоящее испытание. Сольвейг доводила Беса до белого каления. Вспыльчивый нелюдь не оставался в долгу и отвечал ей сторицей. Едва ли не на каждом привале Сольвейг или не оставляла попыток сбежать, доставляя близнецам неприятности, или резала словами, точно ножом по маслу. Бес от ее поведения, разумеется, пребывал в состоянии непреходящего раздражения. Разочарованный тем, что невыносимая ведьма за словом в карман не лезла, он развлекался, как мог. Если Бес сажал пленницу на лошадь, то делал это так, что после дня в седле у Сольвейг все седалище было в синяках. Когда наступал черёд нелюдя нести ночное бдение, ведьма изводила его постоянными насмешками и веселилась, видя, как у Беса дергается глаз. Сегодняшний привал не был исключением. Несмотря на то, что северные заснеженные пейзажи сменились более тёплым климатом, зима все ещё правила бал. Сольвейг сидела, зябко кутаясь в меховой плащ, и уже по привычке наблюдала за бурной деятельностью близнецов. Перебрасываясь легкими фразами, они разбили лагерь вокруг кострища. Затем, то и дело поглядывая на хмурую ведьму, нелюди начали о чем-то тихо спорить. Как бы Сольвейг ни прислушивалась, ничего вразумительно расслышать не удалось. Зато она увидела кислое выражение лица Беса, а потом Ласка с крайне самодовольным видом подхватил лук и, судя по всему, отправился на охоту. Сольвейг хмыкнула, сообразив, что Бес только что продул брату в споре насчёт охоты. И теперь, оставшись с ним наедине, она просто не могла упустить столь великолепный шанс поиздеваться. — Должно быть, тебе нелегко, — вкрадчиво начала ведьма. Бес бросил в ее сторону усталый взгляд и тяжело вздохнул. — Может, ты помолчишь для разнообразия? — недовольно протянул он, неторопливо готовя лежанку. — Я смотрю, тебе досталась самая тяжёлая работа, — не унималась Сольвейг, — и кормить тебе меня приходится, и в кусты водить… Ах да, ещё я бы с удовольствием искупалась! Надоело, наверное, присматривать за мной? Вдруг опять убегу. То ли дело твой брат: и на охоту сходит, и лошадей на водопой отведёт… Что-то громко хрустнуло, и ведьма, вздрогнув, осеклась на полуслове. С тихим ужасом она наблюдала, как Бес отбросил в сторону треснувший в пальцах сук. Почему-то Сольвейг представила, что в руках нелюдя могла бы оказаться ее шея. Впрочем, Бес даже не взглянул в ее сторону. Сольвейг поерзала, устраиваясь поудобнее, насколько позволяли связанные руки. Затем она недовольно посмотрела на веревку вокруг своей лодыжки и укоризненно вздохнула: некоторое время назад близнецы начали во время привала привязывать ее к ближайшему дереву, чтобы пресечь дальнейшие попытки побега. Ведьма перевела взгляд на Беса. Он, насвистывая под нос незатейливую мелодию, уже почти закончил собирать лежанку. «Как же я тебя раздражаю, верно, златоглазик?» — мысленно улыбнулась женщина. Откинув голову и прислонившись к древесному стволу, она снова заговорила: — С каких пор Шемза Трехпалый стал настолько состоятельным, что смог позволить себе украсть ведьму? — Сольвейг поморщилась. — И зачем я ему понадобилась? Бес обычно игнорировал ее бесконечные вопросы, но сегодня, видимо, встал не с той ноги. Не оборачиваясь, он бросил в ответ: — Очевидно, за тем, что он страдает от собственного скудоумия, — иллириец был язвителен и ворчлив. — Впрочем, какая разница, кто купил шлюху, если платят хорошо? Ведьма, конечно же, мгновенно рассвирепела и не осталась в долгу: — Тогда почему ты все еще не ушел с молотка? Бес замер и медленно повернулся в ее сторону. В золотых глазах опасно плескалось яркое пламя. — Что ты сказала? — он сощурился. Сольвейг очаровательно улыбнулась в ответ: — Я слышала, что в борделях любят полукровок вроде тебя. Лицом пригож, речами тоже можешь быть умилен… И не скажешь, что ты плод любви иллирийки и козла. Нелюдь оскалил острые зубы. — Ты сейчас… оскорбила моего отца? — обманчиво спокойно вопросил он. Сольвейг приосанилась под его горящим взглядом, невероятно довольная собой. — Я так и знала, что здесь замешан рогатый народ! Она растянула губы в торжествующей улыбке, уверенная в победе в словесном поединке. А дальше все произошло очень быстро: Бес, стоявший на расстоянии нескольких шагов, вдруг исчез из поля зрения ведьмы. Она почувствовала рывок за талию, и мир перевернулся вверх тормашками. Голос, не предвещавший ничего хорошего, тихо прорычал на ухо: — Ну все, джалмарийка, ты доигралась. Быстро срезав верёвку на ноге, Бес перекинул ведьму через плечо, точно мешок с картошкой. Невзирая на то, что Сольвейг верещала, вырывалась и колотила его руками по спине, он решительным шагом пересёк поляну и углубился в лес. Сольвейг сыпала забористыми ругательствами и норовила ткнуть нелюдя локтем под рёбра. Но он словно был сделан из стали и не чувствовал ее тычки и удары. Нес Бес ведьму совсем недолго, и уже через несколько минут довольно грубо сдернул джалмарийку с плеча, удерживая в охапку. Однако, не успела она обрадоваться, как иллириец с паскудной улыбкой с размаху кинул вздорную ведьму, как ей показалось, на землю. Но тут же Сольвейг окатило ледяными брызгами. Посадка оказалась довольно жёсткой, а вода — обжигающе холодной. Ведьма взвыла на весь лес, пытаясь выбраться из небольшого заболоченного пруда. Ей удалось встать, но нога предательски соскользнула с покрытого илом булыжника, и Сольвейг немедля плюхнулась обратно, завизжав пуще прежнего и изрыгая ругательства. Она с ненавистью вскинула голову и увидела Беса. С отвратительно довольной улыбкой он сидел на корточках и смотрел на стучащую зубами ведьму. — Ты, кажется, не так давно хотела искупаться? — любезным тоном поинтересовался он. — Лучший сервис этого леса к твоим услугам, госпожа ведьма. — Т-ты-ы… — от холода у Сольвейг зуб на зуб не попадал, и она даже не могла как следует выругаться. — М-мерзавец! Ведьма что есть силы ударила ладонью по воде, окатив иллирийца ледяными брызгами. Бес успел отскочить в сторону и теперь посмеивался, наблюдая за безуспешными попытками джалмарийки выбраться на сушу. Но илисто-каменистое дно мешало ей занять устойчивое положение. Чувствуя, что ещё немного, и она замёрзнет окончательно, Сольвейг жалобно посмотрела на соперника. Бес с невинным видом созерцал деревья позади пруда. — Если хорошенько попросишь, — протянул он, — то я тебе помогу. В ответ джалмарийка прошипела нечто оскорбительное. — Ну, как пожелаешь, — с этими словами нелюдь поднялся на ноги и развернулся к ней спиной. Сольвейг, испугавшись, что ее оставят здесь замерзать в одиночестве, тут же воскликнула: — Стой! — она стиснула зубы и сделала над собой усилие. — Помоги мне выбраться! — Помоги мне выбраться…? — Бес сделал выжидающую паузу. — П… Пожалуйста, — выдавила из себя Сольвейг. — Пожалуйста, помоги мне! От холода немело тело и затуманивался разум, погружая ее в безмятежный сон. Ведьма была готова лишиться чувств, когда несговорчивый иллириец оказался рядом. Сильные и тёплые руки выдернули Сольвейг из воды, и она тут же прильнула к широкой груди, дрожа и пытаясь согреться. Сольвейг чувствовала щекой гулкое и мерное биение иллирийского сердца. Она прикрыла глаза, всем своим Даром ощущая бегущую, точно живое пламя, кровь в жилах Беса. Всего одно короткое соприкосновение с нелюдем растянулось для Сольвейг в сладкий мираж, который мог бы стать реальностью, стоило ей только прикоснуться к нему ладонями. Соблазн отнять у Беса ещё немного жизни оказался слишком велик. Не задумываясь, Сольвейг скользнула пальцами вверх по груди нелюдя и прочертила кончиками витиеватый узор на шее. Бес тут же вздрогнул и отшатнулся от ведьмы, словно от прокажённой. Тепло, всего мгновение назад согревавшее ведьму, сменилось пронизывающим до самых костей ветром. Сольвейг зябко обхватила себя за плечи. — Я тебя ненавижу, — с трудом выговорила она, стуча зубами. — Я тебя тоже, — тут же парировал Бес. За спиной нелюдя появился силуэт близнеца. В одной руке Ласка держал изящный лук, а в другой же сжимал тушки подстреленных кроликов. Завидев брата и Сольвейг, иллириец в недоумении остановился на пригорке и внимательно вгляделся в обоих. Увиденное зрелище явно не привело его в восторг. — Что здесь происходит? — Ласка переводил строгий взгляд с Беса на Сольвейг и обратно. Оба тут же понурились, чувствуя себя нашкодившими детьми. Наконец, нелюдь вздохнул. — Ты, — он ткнул пальцем в Беса, — к пленнице больше не подойдёшь, иначе живой мы ее не довезем. Совсем извёл девку. А ты, — Ласка уставился на Сольвейг. — Иди за мной. Живо. И возблагодари Первозданных за то, что я все это время не затыкал тебе рот кляпом. Ведьма и иллириец смерили друг друга неприязненными взглядами. — Благодарю, господин наёмник, — простучала зубами Сольвейг. — В отличие от своего братца, ты, кажется, нормальный. Нелюдь презрительно вскинул брови: — Поверь, через пару дней ты уже не захочешь, чтобы я держал тебя рядом с собой, — усмехнулся Ласка. — И будешь безмерно счастлива вернуться под опеку моего брата. Сольвейг недоверчиво повела бровями, но возражать не стала. Больше всего ей хотелось как можно скорее вернуться к костру и согреться. Поэтому она молча последовала за Лаской, чувствуя, как прожигает ей спину взгляд Беса.***
Ласка сдержал слово: отныне рядом с Сольвейг находился именно он. Первое время ведьма была этому рада. Затем ей стало скучно, и она попыталась поточить зубы о неразговорчивого наёмника, но все попытки вывести нелюдя из равновесия были бесполезны. Наконец, Сольвейг начала ловить себя на том, что ей крайне неуютно рядом с Лаской. Он почти не разговаривал с ней и держался предельно учтиво. Но вежливость нелюдя была настолько безупречной, что Сольвейг всегда казалось, будто ее только что элегантно оскорбили, а она и не поняла как. Холодное презрение Ласки раздражало ведьму куда сильнее, нежели неконтролируемые вспышки его близнеца. К тому же, когда остроухий наёмник находился рядом с Сольвейг, она каждой частичкой своего тела ощущала его Дар. Тягучий, словно вересковый мёд, он разливался вокруг Ласки, подавлял и не давал свободно дышать. Порой, замечая на себе внимательный взгляд нелюдя, ведьма ощущала странное давление и копошение в голове, вызывавшие желание схватиться за виски и разодрать кожу в кровь. Слыхала Сольвейг о таких: люди звали их шаманами ночных ветров, проклятыми Неназванной. Но разве ж это проклятье — столь великий Дар? Сами иллирийцы называли себя «айя», сновидцами и читающими мысли. Сольвейг завидовала им, ведь живут они в стократ дольше людей и могут черпать бесконечные знания прошлого и настоящего. Но Сольвейг инстинктивно боялась Ласку. Будучи Дитем Хасидзиль, женщина чуяла его сильный Дар, и ее ощущения были подобны тому, как если бы она оказалась одна в бескрайнем океане бушующей силы. Это было выше ее понимания, но Сольвейг не сомневалась: какой бы ни была его сила, Ласка носит в себе невероятное могущество, и то, что он может изгнать демона Хаоса, лишь капля в море. Насколько ярким был Бес, настолько же тёмным и опасным казался Ласка. Бес, беспрекословно повинуясь воле брата, почти не разговаривал с Сольвейг. Стоило им хотя бы пересечься взглядами, как нелюдь тут же сухо поджимал губы и отворачивался. Но по ночам, во время стражи Беса, женщина ощущала на себе его пристальный взор. И ей не нужно было открывать глаза, чтобы убедиться в этом. Она знала: полукровка-нелюдь чует ее тепло, и интересно ему, кто же она такая и сколь безгранично ее колдовство. Но Бес будто и не собирался расспрашивать ведьму о чем-либо. Каждый раз, когда наступал рассвет, наемники собирали немудрёные пожитки и снова отправлялись в путь. У ведьмы, оставшейся без достойного собеседника, теперь было много времени, чтобы присмотреться к близнецам. Общались они мало, понимая друг друга с полуслова, с одного жеста. В их паре всегда принимал решение Ласка, Бес же, казалось, был готов следовать за близнецом сквозь огонь, воду и медные трубы. Точно верная ищейка, готовая укусить руку любого, кто покусится на жизнь хозяина. Сольвейг морщилась, видя столь слепую и безотговорочную преданность. И, пожалуй, ей было немного завидно. Ведь ее саму никто и никогда так не любил, как Бес своего брата. Ни родная семья, ни бывший муж, ни один из многочисленных любовников. Кто-то однажды сказал ведьме: «Убегай, если хочешь, чтобы тебя любили». С того момента, как ей удалось сбежать от собственного мужа, Сольвейг неизменно следовала этому правилу. Никогда ее сердце не принадлежало кому-либо из мужчин. Никогда она не задерживалась на одном месте надолго. Сольвейг позволяла любить себя, но… никогда не любила сама. И когда она пресыщалась чужими чувствами и жизнями, то уходила навсегда. Ведь по мнению ведьмы, лучше было оставаться одной, нежели быть несчастливой с кем-то. Сейчас же, глядя на Беса с его слепой верностью брату, ведьма вдруг задумалась: каково это — любить живое пламя? Предоставленная сама себе, вынужденная все время смотреть на одних лишь близнецов и мечтать о несбыточном, ведьма чувствовала, что начинает сходить с ума. Смутные чувства зарождались в разуме Сольвейг, сея сомнения. Она вспомнила эмоции, охватившие ее в день, когда близнецы появились на пороге дома. Душа Беса сияла так ярко, что в тот миг Сольвейг забыла обо всем на свете, охваченная жаждой поглотить эту бесконечно долгую жизнь, ощутить тепло и вечность. В один из таких удивительно тихих вечеров на привале Сольвейг дремала, свернувшись клубком в корнях деревьев и кутаясь в плащ. Потрескивание костра убаюкивало, а языки пламени танцевали, рассказывая бесконечную историю о смерти и возрождении, о горящем тростнике и погребальных кострах, о путниках, ищущих тепла, и о заблудших душах, что освещали себе путь огнем. Земля Джалмаринена засыпала и охотно делясь с ведьмой чарующими снами, тихо пела свою колыбельную. В моменты сладкой дрёмы Сольвейг, едва осознавая себя, радовалась, что является Дитем Хасидзиль, ведь так она могла видеть и слышать недоступное другим и умела хотя бы на время отрешиться от боли и обиды. Сольвейг разбудили приближавшиеся голоса, которые явно о чем-то ожесточённо спорили. Развесив уши, ведьма разочарованно вздохнула: наемники говорили на иллирийском языке, но смысл слов ей понять не удавалось. Но спор разгорался все сильнее, и нелюди перешли на джалмарийский. Напряжение в разговоре выдавал резко усилившийся акцент и проскакивавшие чужеродные слова. — Elhe ihn rhoan ardd, не припомню, чтобы ты когда-нибудь так бесновался. И солнце тебе в глаза слепит, и трава слишком жухлая, и эль в таверне прокисший, — Ласка недовольно ворчал на брата. Бес обиженно насупился. Держа в руках охапку сухих ветвей для костра, он внимательно смотрел под ноги, чтобы не споткнуться о бесконечные переплетения древесных корней. — Ты как дитя малое, — продолжал менторским тоном воспитывать брата Ласка, — все это время велся на ее провокации. Как ты не поймёшь, эта jalmaer на что угодно пойдёт, чтобы спасти свою шкуру! Нелюдь замолчал и сощурился, всматриваясь в понурое лицо близнеца. — Или же… О, Первозданные! — голос Ласки стал вкрадчивым. — Неужто эта девка запала тебе в душу? Jalmaer-dann aeth dhoin? Бес немедля вспылил: — Кто? Эта джалмарийская bosheta? Да она же заноза в заднице! — Будем честными: весьма красивая заноза, — хмыкнул Ласка. — Которую ты совсем извёл за ту пару недель, что она была в твоих руках. Братец, где твои манеры в отношении женщин? — Она ведьма, а не женщина, — устало буркнул Бес. — Я чуть не помер после встречи с ней, а ты все смеёшься. — И правда, — развеселился его близнец, — могучий и неотразимый Бес из Джагаршедда промотал драку обыкновенной джалмарийке-однодневке. Кому расскажешь — не поверят. — Да ну тебя, — обиделся Бес. — Ещё посмотрим, кто будет смеяться последним. Голоса стихли, а шаги, наоборот, стали громче, Сольвейг спешно закрыла глаза, делая вид, что крепко спит. Возле лица ведьмы хрустнула ветка, и кто-то остановился рядом. Сольвейг с трудом поборола желание неуютно поежиться от пронизывающего взгляда одного из наёмников. Наконец, шаги удалились, и тишину нарушали только потрескивающие поленья костра. Даже с закрытыми глазами Сольвейг снова ощущала на себе пристальные взгляды близнецов. Пробурчав в полусне что-то скабрезное, она заворочалась и повернулась к костру задом. В спину ей донёсся тихий смешок, а чувство копошения в голове усилилось. И вскоре, несмотря на это, Сольвейг провалилась в беспокойный сон. …Когда она проснулась, была глубокая ночь. Недовольно крякнув, ведьма перевернулась на спину, жалея, что не может размять затекшие конечности. Холодный ветер немедленно вступил в свои права, и Сольвейг поняла, что замерзает. Повернув голову, она увидела, что костер погас, тлели только угли. Место, которое облюбовали братья, пустовало. На миг ведьму охватил панический страх. Неужели наемники ушли, бросив ее здесь, связанную и замерзшую?! О, конечно, это было невозможно — она ведь нужна им. Но на душе спокойнее не становилось. Сольвейг беспокойно заерзала, пытаясь сесть в темноте. В лесу было так тихо, что ее собственное сердцебиение отдавалось в ушах диким грохотом. Борясь с нахлынувшим страхом, Сольвейг кое-как села и перевела дух. Но еще больший ужас обуял женщину, когда едва ли не над самым ухом послышался знакомый вкрадчивый голос: — Снова сбежать надумала? Тихо ахнув, ведьма повернула голову. Совсем рядом, слегка светясь в темноте, на нее глядели два золотых глаза. — Бес! Нелюдь тихо рассмеялся, услышав нескрываемое облегчение в голосе женщины. — Вот уж не думал, что ты боишься темноты, госпожа ведьма. Сольвейг метнула в него испепеляющий взор. — В темноте всякое может случиться, — она прищурилась, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в потемках. — Где Ласка? — Ушёл, — наверное, Бес пожал плечами. — Какое-то время его не будет. «Хаос бы побрал эту тьму тьмущую!» Сольвейг видела только глаза иллирийца. Внутри золотых ободков горели светлые зрачки. — Мне холодно! — пожаловалась она. — Мы это уже проходили, — судя по интонации, Бес закатил глаза. Ведьма скорее услышала, чем увидела движение, и ей на плечи лег теплый плащ. — Ценю твою заботу, — съязвила Сольвейг, но тем не менее закуталась поплотнее. — Мы обещали привезти заказчику тебя, а не твой окоченевший труп, — ответил нелюдь из темноты так же едко. — Ну, ты старался сделать все, чтобы я отошла в мир иной, — фыркнула женщина. Золотые глаза моргнули. — Значит, боишься темноты? — на удивление, в этот раз в голосе нелюдя не было насмешки. — Она страшная и пустая. Как Тысячеглазый, — отозвалась ведьма. — Нет, — Бес говорил глухо. — Хаос гораздо страшнее. Это две несравнимо разные вещи. Тысячеглазый Хаос — абсолютное ничто, пустота, где возможно все, кроме жизни. Под удивленным взглядом Сольвейг нелюдь ненадолго замолк, затем процитировал: — «Это было в наших телах, в наших венах. В наших умах и наших сердцах. Наше совершенство делало нас пустыми. И в пустоте этой был ненасытный голод, безумие, поразившее нас. Имя ему — Хаос». — «Исповедь Даэтрана», верно? — усмехнулась Сольвейг. Наверное, Бес удивленно вскинул брови. Она лишь услышала, как он недоверчиво хмыкнул. — Ты знаешь иллирийские легенды? — Я много чего знаю, мальчик мой, — высокомерно ответила женщина. — Не первый год живу. Ты так уверенно говоришь о Хаосе... Словно ведаешь наверняка. — Я Его уже видел раньше, — признался Бес. — В Каморане? — Сольвейг сразу вспомнила рассказы, ходившие о знаменитом походе близнецов. — Нет, — в голосе нелюдя зазвучала грусть. — Гораздо раньше. Повисло неловкое молчание. Золотые глаза неотрывно глядели на ведьму. Первой заговорила Сольвейг. — И все-таки… Ты знаешь, зачем я нужна Шемзе? — А ты все никак не угомонишься, — в темноте раздался тихий смех. — Первое правило наемника: меньше знаешь, крепче спишь. Сольвейг тяжело вздохнула. Шемза был частью ее прошлого, и как бы она ни хотела, изменить это было невозможно. — Он жрец культа Хаоса, в котором я когда-то состояла, и охотится за Детьми Хасидзиль. Я одна из немногих, кто умеет не только отдавать жизнь ради спасения, но и забирать ее, — заговорила ведьма. — Это я и сделала в день, когда вы пришли за мной. Я иссушаю безнадежных раненых. Дар, подобный моему, может помочь и в щекотливых ситуациях. Но если Шемза получит меня, то сделает сосудом, источником жизни. Или же принесёт меня в жертву во имя Тысячеглазого, понимаешь? Я сбежала от него на север и мне даже удавалось заметать следы, — тут Сольвейг поморщилась, — пока он не прислал вас. Бес молчал. На мгновение ведьме почудилось, что напротив никого нет, и ей снова стало не по себе. Шумный вздох тут же развеял ее опасения. — Что ж, — молвил Бес. — Ты ответила честно. Это многое объясняет. — Я бы и раньше сказала, да только твой брат не стал бы меня слушать, — проворчала женщина. — А ты был слишком занят тем, что отравлял мне жизнь. Нелюдь возмущённо засопел. — Ты едва не... как ты там сказала? «иссушила» меня, — голос иллирийца вновь звучал с издевкой. — Ты на меня напал! — парировала Сольвейг. — Ты убежала от демона Хаоса, сверкая пятками! — не сдавался Бес. — И правильно поступила! — ведьма воинственно выпятила челюсть, готовая стоять на своем до победного. Снова повисло долгое молчание. Золотые глаза по-прежнему неотрывно глядели на ведьму, время от времени моргая. Сольвейг же думала о том, что Бес, наверное, еще мальчишка, несмотря на внешний вид. Кто же их знает, этих нелюдей? Сколько ему на самом деле лет? Двадцать? Тридцать? Пятьдесят? А может, уже под сотню? Она была несказанно удивлена, когда Бес снова подал голос: — На твоем месте я бы тоже дал деру в лесу. Демоны Хаоса всегда выглядят омерзительно. — Я правда не знала, что он использует тела... вот так, — призналась Сольвейг. — Могла бы догадаться, но не хотела. Как ты и сказал, меньше знаешь — лучше спишь. — Может, ты не так уж и ужасна, как мне показалось, — проворчал наемник. — Тебе понадобилось несколько недель издеваться надо мной, чтобы понять простую истину? — насмешливо подняла брови ведьма. Она была уверена, что зверьи глаза ее собеседника прекрасно видят в темноте, и от него не укрылось выражение ее лица. Вместо ответа Бес навострил уши. — Ласка возвращается, — с этими словами он отвернулся от ведьмы, потеряв к ней всякий интерес. Когда появился Ласка, Сольвейг уже лежала между корнями деревьев, с благодарностью кутаясь в плащ Беса. Сам он неспешно ворошил угли, собираясь вновь разжечь костер. Ласка опустился на землю рядом с братом и потянулся. — Скоро рассвет. — Знаю. Ложись и спи спокойно, братец. Порог ждёт тебя, — улыбнулся Бес. — Я посторожу твой сон, как и всегда. Когда Ласка поудобнее устроился на жёсткой лежанке и закрыл глаза, Бес протянул ладони к костру. Стеречь покой близнеца, пока тот шагает через Порог, было его обязанностью уже много лет — с тех самых пор, как выяснилось, что дар Ласки бесконечен и безграничен. Как брат отгонял от Беса дурные сны о безумии, так и он защищал его, как умел. Впереди Беса ждало несколько часов бдения, и вскоре поток мыслей о близнеце резко сменил направление. Время от времени иллириец нет-нет, да поглядывал поверх костра на мирно сопевшую Сольвейг. Предаваясь размышлениям о ведьме, Бес то и дело прижимал уши к голове. Хоть охота и закончилась, нелюдь по-прежнему видел и чуял золотистый «след», окружавший Сольвейг. Чуял... И не мог оторвать от нее взгляд. Бесу вдруг стало интересно, а все ли Дети Хасидзиль такие яркие и дерзкие? Или это им с Лаской попалась настолько дивная особа? «А ведь еще и хороша, зараза! — мелькнуло в голове. — Чудо как хороша для человека». Рядом заворочался Ласка. Он поплотнее закутался в плащ и, не открывая глаз, фыркнул: — Все-таки она тебе приглянулась, малой. От неожиданности Бес подскочил со своего места и возмущённо зашипел: — Опять мысли читаешь, негодник? — Ты слишком громко думаешь, — Ласка зевнул. — Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять ход твоих мыслей. Бес буравил близнеца тяжелым взглядом, а затем, грустно опустив уши, плюхнулся обратно. — Все равно мы через несколько дней войдем в Стоунблейд и сбудем ее с рук, — пробормотал он. — И больше никогда не увидим. Да? Ласка приоткрыл один глаз, посмотрел на унылую физиономию брата и ткнул его локтем в бок. — Все же ты неисправимый юбкодрал, — нелюдь поморщился. — Aen mohr blatha, я тешу себя надеждой, что однажды ты повзрослеешь и остепенишься. С этими словами он снова зевнул и провалился в глубокий сон, где его ждал Порог. …С этой ночи, каждый раз, когда Ласка засыпал беспробудным сном, Сольвейг начинала разговаривать с Бесом. Теперь, когда они почти не обменивались привычными колкостями, к удивлению ведьмы, у них оказалось гораздо больше общего, чем она думала. Они говорили о путешествиях, рассказывали друг другу забавные и порой нелепые истории из своих жизней. И разговоры прерывались лишь на рассвете с пробуждением Ласки. А днем, когда наемники продолжали свой путь, Бес становился на диво молчаливым и больше не изводил ведьму. Она же, в свою очередь, прекратила попытки сбежать. Если бы не путы на руках, Сольвейг и вовсе забыла бы, что она пленница. Ловя на себе взгляды, которые украдкой бросал Бес, ведьма невольно расплывалась в улыбке: как и нелюдь, она каждый раз с нетерпением ожидала наступления ночи. Сольвейг была уверена, что Ласка прекрасно осведомлён о том, как проводит время его брат во время ночного бдения. Но синеглазый нелюдь старательно делал вид, словно ничего не замечает. И, пожалуй, именно это не давало ведьме покоя. Будто Ласка знал нечто, позволявшее ему быть спокойным за брата. И Сольвейг ничего не оставалось, кроме как плыть по течению. А утром шестого дня, с момента первой ночной беседы, когда северный хлад сменился вересковой пустошью, а затем и сухой степью, братья и их пленница вошли в знойный город Стоунблейд. Располагался он на юго-западе Джалмаринена, недалеко от границы с Огненной Землей, и был примечателен тем, что здесь собирались почти все наемники Земли Радости. Стоунблейд принадлежал Шемзе Трехпалому и являлся оплотом для культистов Хаоса Тысячеглазого. Поэтому на улицах, помимо всяких воров, торговцев рабами и наемников, нередко можно было увидеть чернорясые фигуры с изуродованными шрамами лицами. Нельзя было сказать, что обитатели Стоунблейда радовались такому соседству: жрецы Хаоса слыли людьми жестокими и извращенными. Но вместе с этим наличие подобного культа гарантировало городу относительную безопасность. Никто не желал связываться с фанатиками, поклонявшимися абсолютному ничто. И даже доблестные рыцари Айнцкранга старались избегать этого места, не говоря уж о шпионах джалмарийской королевы. Поэтому с момента своего основания Стоунблейд являлся самым настоящим рассадником всевозможных пороков и обителью отъявленных негодяев. К последним, несомненно, относился и Шемза Трехпалый. Появившись в городе лет тридцать назад, он довольно быстро прибрал власть к своим рукам, не скупясь на подкупы и вероломные убийства. И с тех пор твёрдо удерживал власть, окружённый персональной армией наёмников. Стоило братьям и пленнице пройти городские ворота, как к ним немедленно подошли сопровождающие. Это оказалась весьма разношерстная компания, состоявшая из шести человек самой бандитской внешности и двух шеддаров, которых здесь называли просто — клыкомордые. От встречающей делегации отделился один из рогоносных воинов. Он направился к близнецам неспешной походкой, словно подчеркивая свое превосходство над жалкими остроухими. Впрочем, по мере приближения, на его суровом лице все шире расплывалась зубастая улыбка. Оказавшись рядом с братьями, шеддар, не размениваясь на длинные речи, сгреб их в охапку. — Кого я вижу! — низкий голос шеддара был подобен урчанию дикого животного. — Неужто сыновья Редо вернулись? — Хасами, задушишь же, засранец, — Бес со смехом хлопал его по спине, попутно пытаясь достать ногами землю. — И мы тебя тоже несказанно рады видеть, Хасами! — просипел Ласка, пытаясь высвободиться из суровых шеддарских объятий. Хасами отпустил близнецов и оценивающе осмотрел Сольвейг. Он задержал взгляд на ее связанных руках и сделал собственные выводы. — Неужто в работорговлю подались, остроухие? За такую горячую цыпу неплохо заплатит Исан! — деловито сообщил шеддар, почесав подбородок. Ведьма кисло улыбнулась в ответ: перспектива рабства ее не воодушевила. — Да нет, мы ее к Шемзе, — усмехнулся Бес. — Рабыня из этой женщины, прямо скажем, так себе. — Не буду спрашивать, каким образом ты в этом убедился, остроухий, — хохотнул Хасами и резко посерьезнел. — К Шемзе, говоришь? Нашли, значит, Меченую, — он внимательнее присмотрелся к женщине. — Я думал, ты постарше будешь. Ведьма только фыркнула в ответ. Пока Хасами беседовал с близнецами, она получила возможность как следует его разглядеть. Уж насколько высокими были Бес и Ласка, Хасами все равно возвышался над ними горой. Простая льняная рубашка с трудом сходилась на его могучем торсе, обнажая непомерно волосатую грудь. Длинные смоляно-черные волосы были заплетены в толстую косу, доходившую шеддару до пояса. Кожа его была землистого цвета, а на лице, разукрашенном парой шрамов, сверкали золотые, почти как у Беса, глаза. В довершение образа, над кустистыми бровями произрастали внушающие уважение рога. Руки у шеддара тоже были крупными и когтистыми. Несмотря на то, что он казался безоружным, Сольвейг не сомневалась, что где-нибудь в сапоге у него припрятан нож. Опустив взгляд ниже, ведьма вдруг поняла, что из штанов у шеддара торчит самый настоящий хвост, которым тот лениво помахивал, словно отгоняя насекомых. Сольвейг только успела удивиться, куда он дел свои крылья — предмет гордости народа Джагаршедда. Ведьма задумалась о том, как выглядит истинный облик Хасами. Ведь шеддары были отчасти перевертышами и умели менять свой внешний вид на более очеловеченный, ибо чрезмерная звероподобность шеддаров нередко пугала людей. В общем, типичный представитель шеддарского народа внушал своим видом трепет и почтение. Тем не менее, близнецы разговаривали с ним без этого самого почтения. — ...катится к демонам, друзья мои, — рыкнул тем временем Хасами. — Местные ждут не дождутся, когда найдется смельчак, что прирежет нашего Шемзу. Совсем сбрендил старик. Поэтому слушайте внимательно, сыновья Редо. Шемза приказал мне и моим людям убить вас, как только вы отдадите ему джалмарийскую ведьму. Мне это, знаете ли, крайне не по душе. — Мне кажется или в последние годы нас слишком часто хотят убить? — хмыкнул Бес, не впечатленный предупреждением. Хасами окинул его осуждающим взором. — Вполне ожидаемо, — проворчал Ласка. — Я же говорил тебе, малой! — Послушайте, остроухие. Я перед вами в неоплатном долгу после Каморана, — произнёс шеддар. — Я вас предупредил. И очень надеюсь, что вы как-нибудь избавитесь от старого засранца. — Чем он тебе насолил, а, клыкомордый? — лукаво улыбнулся Бес. — Своими чернорясыми пронырами, вот чем, — Хасами в сердцах сплюнул. — Пока они просто именовали себя громким словом «культ Хаоса», с этим можно было мириться. Но с тех пор, как Шемза нанял вас найти Сольвейг, здесь стало крайне неспокойно. Пропадают люди. Они и раньше исчезали, в конце концов, это Стоунблейд. Однако сейчас это выходит за пределы разумного. Простые горожане, шлюхи, бандюки — каждые несколько недель кто-то исчезает без следа. Шеддар помолчал, выдержав паузу. Под вопросительными взглядами близнецов он недовольно продолжил: — И слухи ходят нехорошие. Будто наш дорогой Трехпалый вознамерился открыть новый Разлом и подчинить Хаос себе. Близнецы встревоженно переглянулись. — Ты рассказывал ему о произошедшем в Каморане? — резко спросил Ласка. Хасами качнул головой. — Я по-вашему дурак, что ли? Это было первое, что я сделал. — Что ж ты его не прибил сразу-то? — укоризненно буркнул Бес. — Я безусловно польщен твоей верой в мои возможности, — фыркнул Хасами, — но даже я не настолько отбитый, чтобы в одиночку лезть в пекло из пары сотен наёмников. Вверяю это вам, сыновья Редо. — Никто не может подчинить Тысячеглазого, — заговорил Бес. — Скорее Шемза сам попадёт под Его влияние и сойдёт с ума. — Скажи это нашему фанатику! Я, знаете ли, очень хочу жить. Особенно после Каморана. А тут еще вы притащили эту ведьму! — качнул головой шеддар. Близнецы кисло переглянулись и затем уставились на Сольвейг. Она неуютно поежилась под их взглядами. — Что? — ведьма повела плечами. — Начали дело, так доведите до конца. Быть может, я сумею уговорить Шемзу. — Быть может, ты сразу его высушишь, а? — с надеждой поинтересовался Бес. Ласка с ужасом взглянул сначала на ведьму, затем на брата. Наконец, он тихо застонал: — Да вы самые настоящие мракобесы! Спелись же на мою голову. — Ладно, идите за мной. Провожу вас к Трехпалому, — прорычал Хасами. — Но я вас предупреждал. Дом Шемзы Трехпалого стоял аккурат в центре города на небольшом холме. Он представлял собой старую виллу с невысокими и полуразрушенными башенками. Черепица на крыше местами обвалилась, стены были обшарпанными, а за садом давно никто не ухаживал. Среди буйной растительности была протоптана одна единственная тропинка, и вела она к покосившейся от времени двери. Впрочем, несмотря на непритязательный вид дома, близнецы знали, что внутри они окажутся в месте, больше похожем на замок какого-нибудь богача. Шемза любил пустую, безвкусную роскошь, но предпочитал держать ее сокрытой от посторонних глаз. Хасами довел братьев и ведьму до порога виллы и, кисло улыбнувшись, убрался восвояси. Дверь старого дома с жутким скрипом открылась, и на пороге появился один из наёмников Шемзы. Вид он имел весьма мятый и недружелюбный. В руках мужчина держал заряженный арбалет. — Кто такие? — близнецов обдало смрадным дыханием. Бес поморщился и демонстративно помахал ладонью перед лицом. Ласка же оставался невозмутимым и спокойным. — Передай Шемзе, — чопорно произнёс он, — что Бес и Ласка привезли Сольвейг. Наёмник Шемзы смерил близнецов недоверчивым взглядом. — Да ну? Никто не мог этого сделать на протяжении нескольких лет, а вы взяли и привезли? — Возможно, Шемзе стоило бы нанимать более способных людей, — ехидно отозвался Бес. Ласка тут же оттеснил брата плечом и холодно улыбнулся наемнику. — Ты, конечно, можешь нам не верить, — он сощурился, пристально глядя мужчине в глаза, — но вряд ли Шемза одобрит твой поступок. Наёмник застыл на короткое мгновение, не в силах отвести взгляд от пронзительно синих глаз. Затем неуверенно качнул головой и резко захлопнул дверь. Ласка обернулся и увидел, как Бес возится с веревками на руках ведьмы. — Ты чего удумал, малой? — шикнул на него близнец. — Готовлю нам путь к отступлению, — отмахнулся от него нелюдь. — Ты же не думаешь, что нас отпустят с миром? Дверь скрипнула и снова открылась. На этот раз наёмник Шемзы выглядел более приветливо. — Заходите. Гости перешагнули порог дома и тотчас же оказались окружены десятком вооруженных джалмарийцев. Бес укоризненно вздохнул. — Сдайте оружие, — приказал тот, кто впустил близнецов. — Э, нет, — угрюмо возразил Бес. — Мы так не договаривались. Сольвейг незаметно придвинулась к нему поближе, стараясь держаться за спиной. — Сдайте оружие, — упрямо повторил джалмариец, и люди Шемзы разом сузили круг. — Я могу сдать один кинжал, — ответил в тон ему несговорчивый нелюдь. — Куда его тебе всадить? — Предчувствую большую драку, — буркнул Ласка, оглядываясь по сторонам. Впрочем, сцепиться наемники не успели, так как раздался новый голос: — Опустите оружие. Наемники разом замерли, но их недовольные лица не предвещали ничего хорошего. Бес нахально осклабился им в ответ, явно провоцируя на нападение. Ласка наградил близнеца легким тычком в плечо. Все тот же голос, приказавший людям опустить оружие, произнёс: — Пропустите их. Наемники расступились, пропуская братьев вместе с их ценной пленницей. Они, сохраняя мрачные выражения лиц, молча проследовали к хозяину дома. Шемза Трехпалый был невысоким и грузным мужчиной. Лицо, характерное для южанина, производило довольно отталкивающее впечатление, а глубоко посаженные глаза, казалось, деловито ощупывали взглядом каждого, кто попал в поле зрения. На одной руке у него недоставало пары пальцев, за что он и получил свое прозвище. Глядя на этого человека, сразу можно было сказать, что он алчен и ведет порочный образ жизни. Шемза сидел в большом кресле, больше похожем на неудачную копию трона. Вокруг него стояли всевозможные сосуды и кубки из золота и серебра. Стены комнаты были увешаны таким количеством пестрых ковров, что близнецы старались смотреть исключительно на Шемзу, чтобы не столь сильно рябило в глазах. Его кресло немедленно обступили наемники во всеоружии. В другое время близнецам бы это польстило, но сейчас они мечтали лишь поскорее убраться отсюда. Помимо дурацкого антуража, было здесь что-то не то. Бес, чуя опасность, недовольно жал уши к голове и тихо скалился, оглядывая помещение. Его ноздри то и дело брезгливо подрагивали, словно вся комната чем-то провоняла. Уже позже Ласка сообразил, что не давало близнецу покоя: здесь пахло кровью, и никакие ковры и благовония не могли отвлечь от этого неуловимого, но назойливого запаха. Сейчас же Шемза сложил свои пальцы под подбородком и пристально рассматривал Сольвейг. Ведьма ответила ему вызывающим взглядом. Она его не боялась и, скорее всего, презирала. Бес скользнул мимолетным взором по ее фигуре и принялся неторопливо разглядывать комнату вместе с присутствующими в ней людьми. Ласка же, наоборот, сконцентрировал все свое внимание на джалмарийской ведьме. После разговора с Хасами на душе скребли кошки, и он был уверен, что так просто они не отделаются от Трехпалого. — Сольвейг, Сольвейг... Какое красивое имя! И как оно подходит столь прекрасной женщине, — тем временем улыбнулся Шемза. Сольвейг держалась с завидным для пленницы спокойствием. Она надменно улыбнулась в ответ, глядя на него в упор, а потом перевела взгляд на руки Шемзы. На одной из них тускло поблескивал обручальный браслет. — Ты все ещё носишь его, — неприязненно заметила ведьма. Взгляд Трехпалого стал колючим, но мягкая улыбка не сошла с лица. — А ты исчезла, не сказав ни слова, и нарушила все мои планы, — вкрадчиво ответил он. — Боюсь, мне придется преподать тебе в будущем несколько уроков вежливости, дитя мое. И тут Сольвейг громко расхохоталась. Смех коротким эхом разнесся под сводами комнаты. — Заканчивай спектакль, Шемза, — насмешливо произнесла она. — Я старше тебя раза в два. Эх, дать бы тебе ремня, и побольше, побольше. Ибо за минувшее десятилетие ты, мой дражайший муженек, так ничему и не научился. Стоявший позади Бес фыркнул, явно не испытывая ни капли уважения к заказчику. Шемза нахмурился и перевёл взгляд на близнецов. — Хорошая работа, Бес, Ласка, — он растянул губы в вежливой улыбке. — Я приятно удивлён тем, что вы справились. Близнецы обменялись быстрыми взглядами. Они уже знали, что произойдет дальше. Бес краем глаза заметил, как люди Шемзы напряглись, готовые вот-вот вступить в схватку по первому же приказу. Сам хозяин Стоунблейда неторопливо подошел к Сольвейг и каким-то хозяйским, привычным жестом огладил ее щеку. — Десять лет прошло, Сольвейг. Десять лет. А ты ни капельки не изменилась, моя блудная супруга. — Зато ты здорово сдал, Шемза, — сверкнула глазами женщина. — Немного тебе осталось, муженёк. — Для того-то я тебя и искал, дорогая моя, — Шемза взял ведьму за подбородок. — Ой ли? Слыхала я тут, будто ты Тысячеглазого подчинять собрался! — Сольвейг насмешливо улыбалась. — Дураком жил, дураком и помрешь. Шемза залепил ей хлесткую пощечину, и голова женщины дернулась в сторону. Бес тут же дернулся вперёд, но Ласка схватил его за плечо, останавливая. Почти сразу в горло нелюдю упёрся острый кончик пики. Бес скосил взгляд на ретивого наемника и мысленно пообещал себе, что тот умрет первым. Тем временем Сольвейг гордо подняла голову и улыбнулась, буравя Шемзу зелёными глазами. По разбитым губам стекала кровь. Недовольно качнув головой, Шемза произнес: — Бес, Ласка, я помню про сделку. С вами приятно было иметь дело. — Не так быстро, мой дорогой, — нежно молвила Сольвейг. — Братьям наверняка есть что сказать, не так ли? Шемза нахмурился и кивнул одному из своих охранников. — Ваша плата, господа. А теперь я попрошу вас незамедлительно покинуть мой дом. Мои люди сопроводят вас на выход. Невысокий и тщедушный мужичок вытащил из-за пазухи внушительный кошель с золотом и подбросил его на ладони. Стоило Ласке протянуть руку, как джалмариец тут же демонстративно кинул его к ногам братьев. — Твоя награда, rak'jash, — произнёс он. Лицо Беса мгновенно окаменело, в глазах опасно полыхнул гнев, а уши встали торчком. Он схватился за эфес меча, и даже упершаяся в горло пика не могла его остановить. Но прикосновение руки Ласки к его плечу было для вспыльчивого и гордого иллирийца чем-то сродни ледяной воде. Бес вздрогнул и разжал пальцы, так и не вынув оружие из ножен. — Подними, — тихо посоветовал Ласка тому, кто бросил деньги на пол. Джалмариец завертел головой, ища взгляд хозяина. Шемза, всецело поглощенный вниманием Сольвейг, только небрежно махнул рукой. Бес взял поданный кошель и взвесил его. Золото приятно отягощало ладонь. Но было что-то, что не давало ему покоя. Лица наёмников, окружавших близнецов, не сулили ничего хорошего. Бес понимал — стоит выйти за пределы дома, как люди Шемзы немедленно попытаются убить братьев. Тревожно шевеля острыми ушами и не обращая внимания на Ласку, Бес пытался поймать взгляд Сольвейг. Ведьма смотрела прямо перед собой, но, почувствовав взор иллирийца, подняла голову и безмятежно улыбнулась. Бес довольно ощерился, продемонстрировав ближайшим наемникам острые зубы: — Брат, давай убьем их всех!