Без названия

Каждый раз, как стою под дверью в палату, кажется, все внутри сворачивается в тугой узел. Хочется сдохнуть, лишь бы не видеть измученную Наташу, которой я должен сказать, что третья попытка провалилась. Но в этот раз все еще хуже обычного. Во-первых, мы понятия не имели, что она беременна. Во-вторых, четвертого, как пятого, шестого и дальше по цифровой линейке, шанса у нас не будет. Это был последний. Несмотря на то, что это палата на базе, выглядит она, как заправская больница. Пикающий монитор, провода капельницы, игла которой воткнута Наташе в руку, белые стены с пасторальными картинками, букеты цветов. Словно, на похороны пришел. И она. Бледная, от чего рыжие волосы кажутся еще ярче, до болезненности. Темные полукружия ресниц на щеках чуть подрагивают – она не спит, просто лежит. И как только я вхожу, открывает глаза. Молчит и слабо улыбается. Молчу и я. Хотя понимаю, что нужно заговорить. Сесть на край койки, взять ее руку, сжать пальцы и улыбнуться. Эти движения многократно отработаны. А за фасадом страшные мысли, что она чувствует. Справится ли. Выдержит. Потому, что в первый раз есть вера, что у нас все выйдет. Во второй – надежда, что я ей помогу. В третий раз – страх. Она сломана. И я это вижу. - Ты чего такой бледный? Хочу ей соврать. Отшутиться, что это она себя не видела. Сказать, что все хорошо. Или позвать врача, пусть он с ней изъясняется. Но ничего из этого я не делаю, набираю в легкие воздуха и включаю шарманку: - Нат, мне тебе кое-что нужно сказать… - ее лицо мгновенно меняется, она пробует сесть. - Что случилось, Клинт? Вдох-выдох. Правда: - У тебя случился выкидыш. Тишина. Я вижу, как округляются ее серо-зеленые глаза. Как она открывает рот, чтобы что-то сказать, но потом закрывает, не находя слов. Я не боюсь тишины, но я знаю, что за этим последует. Придвигаюсь ближе, готовый ее обнять. - Но… я не знала. Она смотрит на меня, а я ей ничего не могу сказать. Знаю, что не знала. Иначе бы ее не было на том задании. Беда в том, что это еще не самое страшное, что мне нужно ей сказать. - Я не знала, Клинт, - ее глаза заволакиваются слезами, а в груди у меня что-то глухо ноет. Моя маленькая девочка. Моя любимая маленькая девочка. Такая сильная на виду у всех, и такая слабая сейчас, когда мироздание снова шибануло ее о стенку. - Я знаю. Иди сюда, - протягиваю руки, чтобы обнять. Но она качает головой и отдвигается от меня. В ее голове сейчас происходит уже выученный процесс. Бегают мысли о том, что она сломанная, что ее тело бракованное, что она неудачница. Сколько ни говори, что ее вины в этом нет, что защита мира не сочетается с детьми, что избранный нами путь лишил нас возможности иметь детей, она каждый раз винит себя. Я знал, на что иду, когда год назад она пришла с одной-единственной фразой: «Я хочу от тебя ребенка». И все-таки я верил в лучшее. - Нат.. – это ведь еще не все, - послушай, доктор Лонг говорит, что нам пора заканчивать с попытками. Что тебе нужно провести полное восстановление организма, а нам - подумать об ином способе обзавестись детьми. Мои слова мне самому, как ножом по сердцу. Я вижу, как в глазах любимой женщины отражается боль, и ничем не могу ее утешить, кроме обычных фраз, что все будет хорошо. Но ведь не будет. Хорошо пока не будет. Пока мы оба не пройдем стадию смирения с тем, чего нам не дано. Я не успеваю поймать Наташу, когда та выдирает капельницу из руки и сбегает в туалет. Налегаю на ручку, но дверь заперта. И теперь мне становится страшно: - Наташа, открой, пожалуйста, дверь. – Только всхлипы. – Нат… У каждого есть свой предел выносливости. И мне страшно подумать, что ее уже достигнут. И что там, за дверью, может произойти что-то непоправимое… Страх липкой слизью расползается по телу, когда я слышу звон разбитого стекла. Все, что можно там разбить – зеркало. И совсем нехорошее чувство вызывает тошноту. Твою мать, Наташа, что же ты… Нет, просить уже поздно, поэтому все, что я могу, это с третьего раза вынести дверь и застать ее на полу, с осколком в руке, нацеленном на запястье. - Идиотка, ты что творишь? Сердце куда-то падает вниз, когда я вижу растрепанные рыжие пряди, больные глаза, искаженное внутренней болью лицо. Да, для меня это всего лишь новая неудачная попытка. Для нее – очередное падение, после которого она может и не подняться. Я никогда еще не видел ее такой. Всякое бывало. Но она, даже зная, что шансов на спасение нет, шла вперед, израненная, избитая, готовая тащить на своих плечах весь мир. А сейчас выглядит сломанной девочкой, у которой забрали искру. Куча мыслей в короткие секунды, когда мы смотрим друг другу в глаза, а потом неуловимые движение, ее к запястью, мое к ней. Сжимая ее руку так, что Наташа, всхлипнув от боли, выпускает из пальцев осколок, с капельками крови. Порезала ладонь. - Клинт, пусти! - Чтобы ты себе вены порезала? Нет! - Пусти, скотина! У нее силы сейчас не больше, чем у кошки. Но эта кошка стремится выцарапать мне глаза в своем желании покончить с собой. Несколько ударов доходит до цели, а еще я обзавожусь новой порцией царапин на шее и скуле. Совсем не сексуальных, увы. Перехватываю Нату за плечи и встряхиваю так, что у нее голова болтается, как у китайского болванчика. - Романова, это предел твоих мечтаний? Сдохнуть в луже собственной крови на полу в туалете палаты? Нет, серьезно? Я считал, что женат на умной женщине, а не на сопливой истеричке, готовой из-за неудач дойти до суицида. - Как жаль тебя разочаровывать! Пусти! Я уже не хочу ничего! Почему-то глаза застилает красная пелена. Но не злости, а страха. Мне страшно. Я не хочу стоять на ее похоронах, слушать красивые слова в адрес Наташи Романовой, талантливого агента, красивой и умной женщины. И думать, что ей мозгов не хватило пережить это. Думать, что ей было мало меня. Бить женщину не вариант. Но я использую этот последний способ. Пощечина кажется слишком звонкой и громкой. Но Наташа замолкает на полувсхлипе. Дергается и замирает, испуганно таращась на меня. - А как же я, Нат? То есть ты ничего не хочешь, и я уже ничего не значу? Мои желания, я сам? Все? Пустое место? Каждый раз на задании мы проходим через ад. Но я всегда возвращаюсь потому, что меня ждут. Меня ждет она. Наташа только всхлипывает, но уже не рвется к осколкам. Сжимаю ее лицо в ладонях, смотрю ей в глаза и тихо говорю: - Я помогу тебе. Как ты всегда помогаешь мне. Мы сможем снова пройти через это. Мы найдем способ родить ребенка. А если нет, то возьмем из приюта. Подумай, сколько детей ничего не имеют в этом мире. А мы можем им предложить. Только позволь мне тебе помочь. Позволь нам снова стать единым целым. Каждая неудача нас разрушала. А мы и не замечали. Мы ее переживали, думали, что вместе, а оказалось, что по отдельности. По щекам Наташи текут слезы, стираю их большими пальцами и снова прошу: - Дай нам шанс. Она кивает, а мне только это и нужно. Кажется, я забывал дышать эти минуты. Делаю судорожный вдох, сгребая Наташу на руки, чтобы унести ее из ванной. Да и не только из ванной. В дверях палаты наталкиваюсь на доктора Лонга, который выглядит непонимающим. После нас осталась ванная с разбитыми осколками и выбитая дверь. - Агент Бартон, а вы… - А нам нужно домой, доктор Лонг. Просто назначьте следующий визит.