Гарри Поттер и Глас Народа
Vivos voco, mortuos plango, fulgura frango
Ноябрь 1916 года Генри Поттер, Гарри для родных и друзей, но только для них: все-таки член Визенгамота с 1913 года… так вот, Генри Поттер оказался в Бирмингемском университете, превращенном на время войны в госпиталь, не просто так. — Непонятный, непонятный случай, — повторял Леонард, пока вел своего дальнего родственника вдоль учебных аудиторий, где сейчас лежали раненые.— Хоть я и сквиб, но ты же знаешь, Гарри, сквибы могут видеть и воспринимать недоступное магглам. Его недавно доставили с континента, и… — Ты хоть скажи, кого «его»? — Связиста, младшего лейтенанта ланкаширских стрелков. Я как раз дежурил в приемном покое, когда его привезли, мы перекинулись парой слов, и оказалось, что он тоже из Бирмингема и учился, как и я, в школе короля Эдуарда. Он не по моей части, ведь я военный хирург, а у него даже не ранение, а пирексия неясного происхождения, но… С ним что-то очень странное. И мне кажется, Гарри, что это волшебство. — Ты серьезно думаешь, что у твоего одношкольника-маггла какая-нибудь волшебная болезнь, или сглаз, или проклятие? — спросил Поттер. — Я бы не удивился. Во всяком случае, от лечения толку мало. — От вашего лечения вообще толку немного… — вздохнул Генри, потомок славной династии зельеваров. Леонард махнул рукой. — Если бы министерство магии позволило использовать волшебные лекарства хотя бы в тяжелых случаях… — сказал он. — Ты же знаешь, я пытался этого добиться. Но пока Арчер Эвермонд — министр магии, на такое рассчитывать не приходится… — - Генри снова вздохнул. — И Визенгамот на его стороне. Даже мне трудно спорить с теми, кто говорит, что эта война — бессмысленная жестокость и что нарушать в ней нейтралитет — глупо и опасно. — Доктор Гэмджи, вас зовут в приемный покой, — догнала их запыхавшаяся медсестра. — Гарри, посмотри сам, хорошо? Он в последней палате справа по коридору, один, так что ни с кем не перепутаешь, — и Леонард устремился обратно вслед за медсестрой. В последней палате справа по коридору и в самом деле лежал всего один больной. Сначала Генри показалось, что над кроватью, стоящей под высоким стрельчатым окном, клубится дым, как будто пациенту вздумалось курить в постели. Но, присмотревшись, волшебник обомлел. Над кроватью клубились… видения. Они колебались, словно дым, или пар, или языки пламени, перетекали одно в другое, но сами по себе были четкими и яркими. Первое, что увидел Поттер, была белая башня, у подножия которой бил хвостом и изрыгал огонь огромный, каких на свете не бывает, дракон. Башня вспыхнула, словно факел, и обрушилась в пламя. Видение было настолько подробным, что волшебник разглядел и блестящее, будто сделанное из стали, тело дракона, и огненные стрелы, сыпавшиеся сверху. А дальше видения начали сменять друг друга с головокружительной скоростью. Сверкающие сталью драконы вдруг раскрылись посередине, и из них повалили мерзкие существа с кривыми мечами. Это были не драконы, а какие-то безумные машины! Воин в золотых доспехах, с золотыми кудрями, ниспадающими из-под шлема, сражался с огненным демоном на краю обрыва, — и оба рухнули в пропасть: один — как золотая искра, другой — как горящая головня. Ненадолго ужасы войны отступили, и Генри увидел, как из земли показался сначала серебряный, а затем золотой росток, которые на глазах тянулись вверх, превращаясь в два прекрасных дерева: одно в потоках голубовато-зеленоватых листьев с серебристыми цветами, как у вишни, а другое покрытое гроздьями золотых соцветий, из которых сочился и капал на землю свет. Но в разгорающемся зареве снег на горных вершинах сделался алым, как кровь, и рукотворные драконы, блистая сталью и бронзой, извивались, наползали друг на друга, чтобы расшатать основания огромных врат высоко наверху, и вот уже белые стены пошли трещинами… А потом все накрыла огромная, увенчанная белопенным гребнем зеленая волна, и волшебник вздрогнул и пришел в себя. Он осознал, что сидит на свободной кровати напротив больного, над которым по-прежнему клубятся видения. Это был самый обычный маггл: молодой человек с коротко стриженными русыми волосами и небольшими усиками, должно быть, ровесник Флимонта, единственного сына Генри. Выглядел маггл не слишком здоровым, но никакого сглаза или проклятия на нем, конечно, не было. Молодой человек открыл глаза. — Добрый день, — сказал он, щурясь. — Вы из медицинской комиссии? — Я? Н-нет… — Генри взял себя в руки и собрался с мыслями. — Я родственник доктора… то есть майора Гэмджи, тоже… медик. Доктор Гэмджи попросил меня взглянуть на вас. Собеседник чуть смущенно улыбнулся. — Но у меня ничего серьезного. Прошел битву на Сомме без единой царапины — и свалился с обычной «окопной лихорадкой»… Генри кивнул, сообразив, что надо сделать. — Видите ли, я занимаюсь исследованиями в области медицины. Разрабатываю экспериментальные лекарства, которые помогли бы многим… людям. И я постоянно ищу добровольцев. Если бы вы согласились принять участие в испытании моего новейшего лекарства от пирексии, я был бы вам чрезвычайно признателен. — Конечно! — обрадовался молодой человек. — Моя матушка умерла от диабета до изобретения инсулина, и я буду очень рад оказаться полезным. Генри достал из кармана небольшую фляжку с виггенвельдовым зельем, которую всегда носил с собой — просто на всякий случай, и подал больному, радуясь, что фляжка непрозрачная: иначе ярко-зеленый цвет «экспериментального лекарства» непременно насторожил бы маггла. Больной отпил из фляги, и глаза у него сделались круглые, как у всякого, кто первый раз пробует снадобье из крови саламандры с добавлением слизи флоббер-червей. Но все же он допил «лекарство» до конца. — Вот и славно, — сказал Генри, поднимаясь. — Надеюсь, вскоре вам станет лучше. Вернувшись домой, Поттер никак не мог выкинуть из головы странного маггла. Даже прочел за вечерней трубкой маггловскую газету, зачем-то прихваченную в кабинете у Леонарда. И пришел в ужас от описания битвы на Сомме: десятки тысяч убитых, применение отравляющих газов, самодвижущиеся бронированные лоханки... Но по крайней мере волшебник понял, откуда в видениях младшего лейтенанта взялись нереалистичные бронированные драконы, в которых прятались неприятного вида существа с кривыми мечами:то было не безумие, против которого бессильно даже волшебство. Однако в остальном видения маггла оставались загадкой. Генри все казалось, что он что-то такое читал, и даже не очень давно, но воспоминание никак не давалось. Он подошел к книжному шкафу и принялся наобум вынимать оттуда книги, в которых была хоть пара слов о волшебных видениях. И лишь убирая на место коричневый томик «Historia Regum Britanniae», куда заглянул, чтобы освежить пророчества Мерлина о красном и белом драконе, он вспомнил. Опустившись на колени, Генри извлек из нижней полки книжного шкафа пухлый манускрипт в кожаном переплете. На первой странице пожелтевшей от старости рукописи твердой рукой было выведено «Дневнiкъ достопочтѣннаго Рѣлстона Пωттера въ бъiтность ωнаго члѣномъ Вѵзѣнгамωта съ 1612 по 1652 гωдъ». И ниже «Vox audita latet, littera scripta manet». Перелистав несколько страниц, Генри нашел нужное место и принялся читать, хмуря брови. Оторвавшись от чтения, покачал головой, повторяя «Не может быть! Не может быть! Что за поразительное совпадение!». А через полчаса его сова Софонисба уже летела в Бирмингем с письмом. Утром, получив от Леонарда короткий ответ «Нет, его состояние не изменилось. А почему ты спрашиваешь?», Генри спешно собрался и телепортировался в Эджбастон, в знакомый ему чуланчик в здании Бирмингемского университета. Идя по коридору, Генри думал, что единственное разумное объяснение— это погребин, которого он в прошлый раз не заметил, будучи ошеломлен видениями. Допустим, погребин решил перебрался к необычному офицеру британской армии от обычного пленного немецкого солдата, который, в свой черед, подцепил демона русской хандры на восточном фронте… Именно погребин внушает младшему лейтенанту сплин и не дает выздороветь, хотя дозы виггенвельдова зелья, которую выпил больной, хватило бы для того, чтобы он избавился не только от своей пирексии, но и от большинства хронических болезней, которые могли быть у человека, признанного годным к строевой службе. И теперь, подходя к палате, Генри нащупывал в кармане волшебную палочку: обычно погребину хватает пинка, но вдруг это какой-то необычный погребин, в пару своей экстраординарной жертве? Однако, приоткрыв дверь в палату и внимательно заглянув во все углы, Генри не увидел там ничего, напоминающего большой серый булыжник. Волшебник подошел к кровати больного. Тот спал, и Генри услышал, как он прошептал во сне «Велико падение Гондолина…». И вглядевшись в клубящиеся над ним видения, Генри понял, что состояние молодого человека не просто «не изменилось», как писал Леонард. Снова рушилась в огонь танков-драконов белая башня и падал в пропасть златовласый воин. К этому Генри был готов, но к чему он не был готов, так это к тому, как чудовищно изменилось видение о лунном и солнечном деревьях: мрак наползал на холм, где они росли, и из этого мрака возникло жуткое многоногое существо — огромный паук, даже больше акромантулы, — которое принялось сосать из деревьев сок, и их свет угас, и они превратились в два мертвых безлистых скелета на фоне меркнущего неба… На столике рядом с кроватью лежал исписанный листок, и в глаза Генри бросились слова «и пусть ты выскажешь все то, что пытался сказать я, когда меня уже не станет…». — Это письмо от моего друга, он сейчас на фронте, — раздался вдруг голос больного. Генри вздрогнул и выпрямился. — Простите, я не хотел вас будить. Как ваши дела? — Не очень, — и молодой офицер бледно улыбнулся. Генри присел на пустую кровать. — Расскажите, как все было, — вдруг произнес он. — Там, на континенте. И молодой человек рассказал. Очень спокойно, но от этого было только хуже. О том, как покрытые маками поля превращались в грязевую топь, зеленые деревья — в обугленные скелеты, бедные, но чистые деревенские домики — в руины. Как его часть атаковала разрушенную деревушку, но атака захлебнулась, наткнувшись на колючую проволоку, и многие из его батальона полегли под пулеметным огнем. О ничейной земле между окопами враждующих армий, которая была буквально завалена трупами: вздувшимися, гниющими, глядящими в никуда жутким остановившимся взглядом. Он умирает, вдруг понял Генри. Слушая голоса своего народа, что он слышал сейчас, во время самой страшной войны, которую видел его народ? Крики и стоны раненых и умирающих, плач вдов и сирот. Едва ли стотысячная часть этих предсмертных криков и слез доходила до сознания молодого человека, но этого хватило, чтобы окрасить весь мир в черный цвет и обратить чудесный дар против его беспомощного владельца. Младший лейтенант— без остановки кружащееся веретено, что прядет из кудели голосов нить повествования, — был подобен юному единорогу, который еще не успел отрастить рог и потому беззащитен перед врагами и браконьерами. Не приходилось удивляться тому, что виггенвельдово зелье не подействовало. Да, он прошел через чудовищную мясорубку битвы на Сомме без единой царапины: его, как выражаются магглы, хранило провидение. Но рано или поздно приходит конец и самой большой удаче, и сейчас единственной надеждой младшего лейтенанта был волшебник Генри Поттер, по счастью — член В Высшей Степени Экстраординарного Общества Зельеваров, потомок легендарного Линфреда из Стинчкомба и еще более легендарного Игнотуса Певерелла… Ошарашенный ходом собственной мысли, Генри машинально достал из нагрудного кармана трубку, из бокового кисет с табаком, сунул руку в карман за волшебной палочкой… и спохватился. Убрал все на место. Больной смотрел на него. — Если не возражаете, я хотел бы испытать на вас еще одно лекарство, — сказал Поттер, поднимаясь.— Я пришлю его на этой неделе или на следующей, когда оно будет готово. В палате было темно, только на столике у единственной занятой кровати с тихим шипением горела керосиновая лампа. Бэгги на цыпочках подкрался к кровати, взглянул на спящего, потом на неподвижную маггловскую фотокарточку, которую держал в руке, и кивнул сам себе. Бэгги был домашним эльфом. Точнее, Бэгги не был домашним эльфом, потому что он был бывшим домашним эльфом: некогда он принадлежал Флимонтам, знатному семейству волшебников. Когда Доротея Флимонт, последняя в своем роду, вышла замуж за Сиприана Поттера, Бэгги стал домашним эльфом у Поттеров. После смерти Доротеи ее сын Генри, противник рабства, освободил своего единственного домашнего эльфа, подарив ему роскошный шелковый жилет с латунными пуговицами. Жилет был так прекрасен, что Бэгги просто не смог устоять перед этим подарком и прилагающейся к нему свободой. Однако покинуть своих бывших хозяев Бэгги не пожелал и выполнял все поручения Поттеров, как если бы по-прежнему был их домашним эльфом. Подаренным жилетом он щеголял и сейчас, хотя тот уже с трудом вмещал обширный животик Бэгги, по которому эльф и получил свое имя — «мешковатый». Бэгги, надо сказать,отличался крайним любопытством. Миссис Поликсена Поттер, жена Генри, уже раскаивалась, что научила Бэгги читать: тот совал нос не только в газеты и книги с кулинарными рецептами, но и в чужие письма с записками. И вот на тумбочке рядом с кроватью больного Бэгги увидел несколько книг. Устоять перед искушением он не мог и, подкравшись, открыл верхнюю, уже старую и в потрепанной обложке, на закладке. Но его ожидало разочарование: некоторые буковки были совсем не английские. Бэгги осилил только первую строчку — «Viggr ok Gandalfr», а дальше устрашился, закрыл книгу и заглянул в следующую. Но вторая книга, называвшаяся «Kalevala», тоже оказалась неанглийской. С горя Бэгги полез в лежащую под книгами тетрадку. На тетрадке было написано «Qenya Lexicon», и английские слова в ней шли вперемежку со словами какого-то другого языка. — «Andesalke — Африка»… — прочел Багги вслух, радуясь, что хоть что-то понял. Перелистал дальше: — «Ulumpe — верблюд»… В этот момент кто-то кашлянул. Бэгги оторвался от тетрадки и в ужасе уставился на лежащего на кровати человека. Ему всего-то надо было оставить скляницу, которую дал ему хозяин, на прикроватном столике так, чтобы никто его не заметил, а он все испортил! — Прошу прощения, но кто вы такой? — вежливо поинтересовался больной. Очень вежливо для маггла, который, проснувшись, увидел рядом со своей кроватью существо трех футов ростом, с большими оттопыренными ушами, в зеленом жилете в желтую полоску, украшенном огромными латунными пуговицами. — Э… Бэгги… Бэггинс! — чуть не проговорился Бэгги. — Мистер Бэггинс, к вашим услугам, сэр, — и он нервно поклонился. — Что вы тут делаете, мистер Бэггинс? — осведомился собеседник. Он явно решил, что у него бред или что ему снится очень странный сон, но почему бы не поговорить, если есть с кем. — Меня прислал волшебник, — брякнул Бэгги и тут же в ужасе прижал уши. — Волшебник? — тут больной удивился по-настоящему. — Какой волшебник? Бэгги судорожно огляделся по сторонам, и его взгляд упал на верхнюю книгу. — Г-гандальв, сэр! — Волшебник по имени Гандальв? — переспросил молодой человек и тоже посмотрел на лежащую на столике книгу. — Он карла? — Ну что вы, сэр! — обиделся Бэгги. — Он ростом как вы и очень важный волшебник, заседает в самом… — Бэгги успел остановиться и подобрать другое слово для Визенгамота: — в совете. В совете волшебников. И продолжал, вдохновленный собственной изобретательностью: — Только глава совета, самый главный волшебник, его не любит, поэтому он прислал меня, своего лучшего друга, — Бэгги гордо выпятил грудь, — чтобы сохранить все втайне. — Правильно ли я понял, — медленно проговорил молодой человек,— что вы, мистер Бэггинс, явились ко мне с поручением от… волшебника Гандальва? Бэгги истово кивнул. — И с каким же? — Он прислал вам лекарство. И Бэгги извлек из жилетного кармана небольшой хрустальный флакон, который тут же начал светиться собственным светом. Точнее, светилась находящаяся в нем жидкость, похожая на расплавленное золото. По потолку и стенам палаты побежали золотистые отсветы, похожие на игру солнечных лучей на морских волнах. — Что это? — спросил очарованный молодой человек. — Роса Лаурэлин? — Нет, эликсир жизни, — ответил домашний эльф и сунул флакончик-фонарик собеседнику. — Пейте, это и есть ваше лекарство. Молодой человек взял у Бэгги склянку. — Эликсир жизни?— переспросил он. — Изготовленный из lapis philosophorum? — Нет, не из какого не из фосфора, а из простого философского камня, — ответил Бэгги, дивясь маггловской необразованности. Молодой человек вытащил из флакончика притертую пробку и выпил золотистую жидкость. В палате сразу стало темнее. Больной откинулся на подушку. — Не знаю насчет эликсира жизни, но спать от него хочется, как от непентеса…— сонно пробормотал он и закрыл глаза. Уходя, Бэгги обернулся и увидел, что по обе стороны спящего парят два окутанных золотистым ореолом видения: женщина, похожая на давнее воспоминание, и мужчина, похожий на изображение с обычной волшебной фотографии или на картинку новомодного маггловского синематографа. На следующее утро Генри Поттер снова отправился в Бирмингем. Подходя к знакомой палате, он услышал смех и оживленные голоса. И, пройдя в дверь, Генри с облегчением выдохнул: эликсир жизни, могущественнейшее зелье, способное практически бесконечно продлять жизнь и даже вернуть тело застрявшему на земле бесплотному духу, подействовало. У лейтенанта были посетители, точнее, посетительница. Взглянув на нее, Генри испытал потрясение. В первое мгновение он увидел… он не знал, кого он увидел. Волшебнику пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем чары хоть сколько-то рассеялись, и он увидел, что на кровати рядом с младшим лейтенантом сидит влюбленная и очень счастливая молодая женщина, действительно красавица, но все-таки обычная женщина-маггл в синем платье со скромным белым воротничком, а не сказочная королевна, окутанная сшитым из синего ночного неба мерцающим плащом, со звездами, запутавшимися в облаке черных, как вороново крыло,волос,— на самом деле аккуратно уложенных в строгую прическу. — Позвольте представить вам мою жену Эдит. Эдит, это мистер… — и лейтенант нахмурился, сообразив, что не знает имени «медика-исследователя». — Поттер, Генри Поттер, — и волшебник, склонившись, почтительно поцеловал руку молодой женщине, как если бы она была самой Ровеной Рэйвенкло, на которую и в самом деле немного походила. — Я вижу, вам уже лучше?— спросил Генри у больного. — Да, и Эдит наконец смогла приехать. — Это было ужасно: сначала заболела Дженни — это кузина, с которой я живу, пока Рональд воюет, — пояснила молодая женщина Поттеру, — Я никак не могла ее оставить,а потом сама слегла со страшной простудой. Я так беспокоилась за него, а приехала — и увидела, что с ним все в порядке! Если все будет хорошо, его обещают отпустить ко мне на Рождество в Грейт-Хейвуд! — и влюбленные обменялись счастливыми взглядами. — Я очень рад, что мое лекарство вам не понадобилось, — с облегчением сказал Поттер. — Да, Эдит меня вылечила, — улыбнулся младший лейтенант. — Нет, это волшебный эликсир помог, — рассмеялась молодая женщина. — Какой волшебный эликсир? — спросил Поттер, несколько озадаченный. — Рональду приснился сегодня ночью совершенно поразительный сон: как будто к нему пришел хобгоблин… — Хобгоблин? — выдохнул Поттер. — Я не говорил, что это хобгоблин, — вмешался ее муж.— Я бы сказал, «хоб-что-то-там», но не «гоблин». — Ты думаешь, это был брауни? Уж точно не эльф!— и супруги влюбленно переглянулись и пожали друг другу руки, словно это была какая-то нежная тайна. — Как бы то ни было, — продолжала Эдит, обращаясь к мистеру Поттеру, — это существо было небольшого росточка, с ушами, как крылья у летучих мышей, с глазами, как мячики для гольфа, и… и… — тут молодая женщина просто захлебнулась от смеха, — он был в зеленом жилете с огромными пуговицами! И молодые люди снова засмеялись. Поттер вежливо улыбнулся. — И что же было дальше? — спросил он. — О, это существо сказало, что его зовут мистер Бэггинс…— сказала Эдит. — Должно быть, из Бэг-Энда, — вставил младший лейтенант, и супруги прыснули, словно два подростка. — В Бэг-Энде, под Дормстоном, живет моя тетя Джейн, — пояснил молодой человек. — … и что его прислал волшебник, — продолжала Эдит. — Волшебник? — поднял бровь Поттер. — Да, волшебник по имени Гандальв, — ответил младший лейтенант. — Только тут я убедился, что это сон, пусть даже удивительно реалистичный: ведь на ночь глядя я перечитывал «Двергаталь»,— молодой человек похлопал рукой по лежащей на прикроватном столике книге.— В «Старшей Эдде» Гандальв, конечно, дверг, то есть карла, однако его имя означает, по одной из этимологий, «эльф с посохом»… — Не отвлекайся, Рональд! — с напускной строгостью сказала молодая женщина и обратилась к Поттеру: — Он так может часами. — Да, так вот: этот самый волшебник Гандальв, кто бы он ни был, прислал мне с мистером Бэггинсом волшебный эликсир. Это оказалась светящаяся золотистая жидкость в небольшой бутылочке, настоящая красная тинктура алхимиков. Что на самом деле странно:скорее уж мне должны были присниться яблоки Идунн, или подойник с молоком Хейдрун, или «скальдскапар мьядар»… — Рональд! — Но вы выпили этот эликсир?— спросил Поттер. — Конечно! Такими вещами не разбрасываются даже во сне. Я до сих пор помню его вкуси аромат, немного похоже на ликер. Нет, на лимпэ… — мечтательно добавил молодой человек.— Потом мне снилось что-то еще, что-то хорошее, но я не помню что. А утром я проснулся совсем здоровым и даже немного поработал до приезда Эдит, — и молодой человек указал на лежащую на столе тетрадку, на которой было крупно выведено «Туор и изгнанники Гондолина». В этот момент в палату заглянула медсестра: — Мистер Поттер, вас спрашивают. Волшебник все понял. — Прошу прощения, я отойду на минутку, — ион встали вышел в коридор. За дверью палаты его ждали шурин Гектор Фоли, глава отдела забвения, и министр магии Арчер Эвермонд собственной персоной. За Эвермондом маячили знакомый аврор (по фамилии Бореалис) и знакомый забвенник (по фамилии Тоталь-Реколл), которые при виде Поттера приняли чрезвычайно официальный вид: дескать, мы тут по работе, Гарри, ничего личного.Министр магии держал за ухо скулящего Бэгги. — Как вы могли?!— начал возмущенный Эвермонд, даже не поздоровавшись,— Я знаю,что вы принципиальный магглофил, Поттер,но скормить магглу волшебное зелье, вдобавок — посредством болтливого домашнего эльфа! Я не ожидал такого даже от вас! Это Азкабан даже для члена Визенгамота! — Добрый день, министр, добрый день, Гектор, — спокойно сказал Генри и кивнул аврору с забвенником. — Ваше обвинение вполне безосновательно, — продолжал он, обращаясь к Эвермонду, — не говоря уже о том, что никакого домашнего эльфа у меня нет. И потому извольте отпустить этого свободного эльфа. Министр выпустил Бэгги, но того на правах члена семьи перехватил за жилет Гектор Фоли. — Гарри, отпираться не имеет смысла, — с несчастным видом произнес Гектор.— Бэгги арестовали в кабачке «Веселый Грендель», где он, напившись, хвастался тем, что его хозяин изготовил эликсир жизни, который он, Бэгги, передал магглу. — Это неправда! — отчаянно пискнул эльф. Его огромные глаза наполнились слезами и сделались как стеклянные елочные шары. — Я все наврал, чтобы похвалиться в «Веселом Гренделе»! Ничего я магглу не передавал! Эвермонд махнул рукой. — Мы стояли за дверью с вашего прихода, Поттер, и слышали весь разговор с магглами. Получается, что вы не только дали магглу волшебное лекарство вопреки прямому запрету министерства, но ваш эльф еще и нарушил Статут о сохранении тайны! — И что же вы услышали, стоя за дверью?— вежливо спросил Генри. Эвермонд начал закипать. — Что ваш эльф,— он ткнул пальцем в Бэгги, — выполняя ваше поручение, передал магглу какое-то волшебное снадобье! И вдобавок показался магглу и кучу всего ему нарассказывал! Вы и это будете отрицать? — Хозяин ничего мне не поручал! — взвизгнул Бэгги, извиваясь в хватке Гектора. — Я сам украл волшебный эликсир для маггла, судите меня! — Нет, я не буду отрицать, что изготовил эликсир жизни из частицы философского камня, полученной в дар от Николя Фламеля, — спокойно произнес Генри. — Фламель подарил тебе частицу философского камня? — опешил Гектор Фоли. — Да. Надеюсь, хотя бы это не преступление — получить философский камень от его создателя и старейшего из ныне живущих алхимиков? — спросил Генри. — Я объяснил мессиру Фламелю, зачем мне нужен философский камень, и он сделал мне подарок. Аврор и забвенник за спиной министра переглянулись. — Я и понятия не имел, что ты знаком с самим Фламелем…— пробормотал Гектор. Арчер Эвермонд всплеснул руками. — Вы получили такой дар, создалиaurum potabile— и потратили его на маггла! Будь моя воля, за такое полагался бы не Азкабан, а смертная казнь! — Мы знаем ваши взгляды, министр, — вздохнул Гектор. — Давайте обойдемся без лишних слов. Гарри, — обратился он к зятю, — министерство магии готово закрыть глаза на твой проступок, если ты сегодня же подашь в отставку как член Визенгамота. Поверь, так будет лучше для всех: для тебя, для Поликсены, для Флимонта… «…И для твоей карьеры», — подумал Генри, но вслух этого не сказал, потому что любил брата Поликсены, хотя и полагал, что для министра магии — а на блестящем Гекторе его будущее было написано большими буквами — тот чересчур склонен к соглашательству. — Нет, я не собираюсь ни подавать в отставку, ни отправляться в Азкабан, — сказал Генри. — Поскольку никакого преступления я не совершал: я не передавал никаких волшебных лекарств магглу. И не поручал этого Бэгги, когда отправил его в госпиталь с эликсиром жизни. Все — Эвермонд, Гектор, аврор, забвенник и даже Бэгги — уставились на Генри, как на сумасшедшего. — Ты хочешь сказать, что Бэгги по ошибке отдал эликсир жизни магглу? — спросил озадаченный Гектор. — Еще чего! — возмутился эльф. — Хозяин мне и карточку дал, чтобы я не перепутал! И Бэгги извлек из жилетного кармана фотографию, которую Генри, возвращаясь в прошлый раз от младшего лейтенанта, незаметно вытащил из его медицинской карты. Гектор посмотрел на карточку, бросил взгляд сквозь приоткрытую дверь в палату и печально покачал головой. — Это он, ошибки нет, увы, — он с укором посмотрел на Бэгги: — И почему ты не умеешь держать язык за зубами! По счастью, нарушение Статута как таковое не влечет за собой непоправимых последствий… И Фоли повернулся к забвеннику, который уже доставал свою волшебную палочку: — Сотрите встречу с эльфом из памяти маггла. — Но мессир Фламель… — начал обеспокоенный Гарри, однако заклятие забвения уже сорвалось с палочки. Но вместо того, чтобы поразить младшего лейтенанта, оно срикошетило обратно. Забвенник еле успел пригнуться, и отраженное заклятие ударило в стену с такой силой, что на головы волшебникам посыпалась штукатурка. — Это вам с рук не сойдет! — возопил Эвермонд, который теперь походил на обсыпанный сахарной пудрой пончик. — Что вы сделали, какое заклинание вы наложили на этого маггла?! У эликсира жизни нет такого побочного действия, как отражение заклинания забвения! Немедленно арестуйте мистера Поттера! — приказал Эвермонд аврору и забвеннику, и те подняли свои волшебные палочки, целя в Генри. — Да разуйте же наконец глаза! — воскликнул Поттер и распахнул дверь в палату. Четверо волшебников недоверчиво уставились на младшего лейтенанта ланкаширских стрелков. Но не прошло и десяти секунд, как челюсть Эвермонда отвалилась и изо рта министра магии вырвался какой-то неподобающий звук вроде «мэ-э-э…» или «ба-а-а…». Пораженный Гектор переводил взгляд с министра на зятя. — Что это такое? Я в жизни не видел ничего подобного. Но он же не волшебник! — И не обскуриал, — сказал аврор. — И не сквиб, — сказал забвенник. Все трое уставились на Поттера. — Это vox populi, — слабо выговорил Арчер Эвермонд. — Они встречаются реже, чем единороги… — Я бы сказал, намного реже, чем единороги, — уточнил Генри. — Хотя и чаще, чем философские камни. Мессир Фламель сказал мне, что за свои шестьсот с лишним он видел всего четырех. Сам я никогда бы не догадался, с кем столкнулся, если бы не первый из членов нашей семьи, заседавший в Визенгамоте. Гектор Фоли закатил глаза. — Как я вам, должно быть, уже рассказывал, — безжалостно продолжал Генри, — Рэлстон Поттер был членом Визенгамота целых сорок лет… — И поддерживал Статут о соблюдении тайны, на который вы нападаете, — сварливо вставил Эвермонд. — Против тех, кто настаивал на войне с магглами. Так вот, Рэлстон оставил дневник, в котором, кроме всего прочего, подробно описал свою встречу с vox populi. Это случилось в самом начале его пребывания в Визенгамоте, в 1612 году, в Лондоне. И, как ни странно — в маггловском суде: зять требовал с тестя выплаты приданого, и свидетелем зятя как раз оказался vox populi. — А что такое «вокс попули»? — пискнул любопытный Бэгги. Генри задумался. — Как бы это попроще объяснить? У магглов есть кошки, ежи и собаки — а у волшебников низлы, нарлы и крапы. Которые сами колдовать не умеют, но волшебными свойствами обладают. Вот и с vox populi так: это человек, которые не умеет колдовать и потому не является ни волшебником, ни обскуриалом, но притом, — Генри перевел взгляд на министра, — обладает волшебными свойствами, а потому не является ни магглом, ни сквибом. Я нарочно уточнил у мессира Фламеля. — Значит, хозяин ни в чем не виноват! — радостно воскликнул недомашний эльф. — А Бэгги ничего не перепутал! — Еще мессир Фламель упомянул, что никакие заклятия памяти на vox populi не действуют, — добавил Генри. — Но я не думаю, что в данном случае это проблема. — Да уж, в этой taiga наш маленький листочек затеряется с концами… — проворчал Эвермонд. — Ни один маггл никогда не поверит, что его истории имеют хоть какое-то отношение к реальной жизни. — Стало быть, министр, вы согласны с тем, что закон не был нарушен, — сказал Генри. — Согласен, согласен… — махнул рукой Эвермонд. Гектор Фоли по-прежнему смотрел на человека, над которым даже в ярком дневном свете, льющемся из стрельчатого окна, клубились видения величественных твердынь, сказочных лесов и беззвучных сражений. — Теперь он будет жить долго… — пробормотал он. — Если не произойдет несчастного случая, например, на войне, — сказал Эвермонд. Он откашлялся и строго посмотрел на Генри. — Мистер Поттер! Позвольте от имени министерства магии, Визенгамота и всего волшебного сообщества поблагодарить вас за спасение жизни vox populi. Это было своевременно и… — министр магии пожевал губами, — своевременно. В награду за этот благородный поступок я предлагаю вам официально принять ответственность, которую вы столь, гм, решительно взяли на себя сами. С соблюдением Статута о соблюдении тайны, естественно. Генри Поттер склонил голову. — Спасибо, господин министр. Смею вас заверить, что как protector vocis populi я, тем не менее, намерен с неослабевающим рвением исполнять свой долг в Визенгамоте. Арчер Эвермонд бледно улыбнулся и ретировался в сопровождении аврора и забвенника: это было отступление перед преобладающими силами неприятеля. Бэгги весь лучился, улыбаясь от уха до уха. Гектор выпустил его. — Так-так, — сказал он. — Бэгги, ты же не пьешь. Что ты делал в «Веселом Гренделе», раз хозяин тебя туда не посылал? — Как это не посылал?! Очень даже… — и Бэгги умолк, глядя, как Генри одновременно качает головой и улыбается. — Зачем вся эта конспирация и интрига, Гарри? — спросил Фоли.— Ты же мог обратиться за помощью к министерству, как только понял, с кем имеешь дело. Поттер снова улыбнулся. — Я решил ошеломить двух троллей одним заклинанием. Думаю, теперь министр магии будет сквозь пальцы смотреть на помощь магглам. По крайней мере — лекарствами. Ушел, качая головой, Гектор Фоли. Щелкнув пальцами, исчез улыбающийся Бэгги. А Поттер еще постоял, глядя на своего подопечного, который держал за руку жену, пока ее двойник, сказочная принцесса, танцевала в зарослях Conium maculatum, Anthriscus sylvestris и других зонтичных. — У меня есть предчувствие, что на фронт вы больше не попадете…— пробормотал Генри. И добавил, наконец прочитав фамилию на табличке в изножье кровати: — Мистер Толкин.2 января 2016 — 1 января 2018