Без названия

Пощечина выходит звонкой. И в первый момент Лукас обалдевает. Хотя с чего это? Он ведь понимал, что просто не будет. Нельзя заявиться к женщине призраком из прошлого. И платить приходится за все. И за свое исчезновение тоже. А потом Майя делает спасительные шаги к двери. И это заставляет его собраться. Сжать пальцы на ее запястье и рывком дернуть на себя. Глаза Майи расширены от страха. - Что ты делаешь, Джон? Лукас отвык. Слишком долго он был другим человеком. И имя на губах Майи звучит обращением к мертвецу. От привкуса мертвечины хочется избавиться. Он целует ее, прижимая к себе, заглушая все ее слабые попытки вырваться из цепкой хватки. Всего-то слабая женщина, не сильнее кошки. Чем глубже и увереннее становится поцелуй, тем меньше сопротивляется Майя. Начинает отвечать, закидывает руки ему на шею, прижимается всем телом. Даже через одежду, свою и ее, Лукас ощущает то, как от нее фонит желанием. Что-то непонятное и необъяснимое. Потому, что такого не бывает, когда позади пятнадцать лет смиренности со смертью мужчины. Значит, не отпускала его в мыслях. А ведь он о ней не вспоминал. Только первые пару лет, а потом просто забыл. Желание волной разливается по всему телу, заставляя судорожно, между короткими поцелуями, стягивать с себя куртку и футболку, возиться с пуговицами Майи на жилете. - Джон, нет… - ее шепот бьет по нервам, очередная попытка сопротивляться неизбежному. Они ведь оба понимают, что обратного пути уже нет. - Да, - просто отвечает Лукас. Не поправляет, позволяя звать чужим именем. Оно чужое. Оно принадлежит ублюдку-террористу, сгинувшему в небытие много лет назад. Да и эта женщина принадлежит ему. Но разве это повод останавливаться? И Майя больше не противиться напору, когда его пальцы ловко справляются с застежкой бюстгальтера, отправляя сейчас ненужную деталь туалета к остальной куче вещей. Последний всплеск здравомыслия – за дверью кто-то возится. Лукас замирает, глядя в глаза Майи. - Не запирается? - Это больница, Джон. Все, что у нас есть – дверь без замка и ширма. - Значит, будем вести себя тихо. Он устраивает ее голым задом на подоконнике. Майя возмущенно шипит, пластик непривычно холодит кожу, а стекло окна – спину. Почему-то койка Лукасу не нравится. В этот раз уже она начинает череду поцелуев, спускаясь на шею, находит бьющийся толчками пульс Лукаса. Он откидывает голову назад. Ее руки скользят по его телу, дразня забытыми прикосновениями. Майя не задает вопросов о татуировках, то ли не хочет, то ли делает вид, что не замечает. Выгибается от того, как его зубы осторожно, но требовательно прикусывают сосок правой груди. Дыхание сбивается, Майя старательно сдерживает рвущийся наружу стон. Проклятье… Почему все так сложно? Все благочестивые мысли о сдержанности улетучиваются именно в тот момент, когда пальцы Лукаса проходятся между раздвинутых ног Майи. Он и сам не в состоянии сдержать сдавленного рыка от прыгнувшего по шкале вверх возбуждения. От того, насколько она влажная и готовая его принять. От того, какие жадные ее поцелуи, и как пальцы с коротким маникюром впиваются в его волосы, оцарапывают кожу на затылке. Правда, от того, как женщина управляется с ремнем его джинс, хочется спросить – часто ли практикует такой торопливый секс? Но все эти мысли уходят, стоит Лукасу при помощи Майи стянуть с бедер джинсы. И войти в нее одним резким движением на всю длину. А в благодарность услышать стон, больше похожий на всхлип. И с каждым движением сбивается его дыханием. С каждым толчком Майя стонет все громче, явно позабывшая о необходимости молчать. Сначала Лукас пытается справиться с этим поцелуями, сглатывает ее и свои стоны, накрывая ее губы своими. Но это лишь временная мера, пока хватает объема легких. А он стремительно уменьшается, и уже не хватает сил на поцелуи. Большая ладонь Лукаса закрывает Майе рот в тот момент, когда остановиться просто невозможно. А Майя уже проваливается куда-то, туда, где больше нет ничего кроме мужчины, умершего для нее так много лет назад. Она забыла его: его поцелуи, его прикосновения, его движения, его стоны. Ничего этого не помнила, но стоило Лукасу коснуться ее, взять ее, как тело предательски начало все вспоминать, и что еще хуже – отзываться. И Лукас это чувствовал. Но радости это не вызывало. Скорее, боль. Боль от того, что все это валится на них, нарушая их жизни, меняя все, то ли к худшему, то ли к лучшему, и можно еще поспорить, повезло ли им. На последнем толчке, совсем не помня, что нужно хотя бы спросить о средствах предохранения, Лукас впивается в ее губы поцелуем. С удивлением понимая, что вкус у него какой-то соленый. Проводит большими пальцами по щекам Майи, вглядывается в ее глаза. И понимает, что она плачет. Она обхватывает его голову, продлевая поцелуй. Дверь тихо щелкает, впуская шум коридора. - Майя, - коллега останавливается на пороге, не суясь за ширму. – Тебя потом ждут в восьмой палате. Родственники мистера Йоргена пришли. - Да, я сейчас закончу. – Отвечает Майя, глядя в голубые глаза. Такие прозрачные, такие яркие. Удивляется сама себе, что и голос почти не дрожит. А тушь потекла, да и весь макияж коту под хвост. И пряди выбились из гладко зачесанного хвоста. Лукас проводит ладонями по ее волосам, ловя в очередном поцелуе. - Тебе пора. - Майя… - Уходи, Джон. Тебе пора.