Согласные

Сережа зачем-то включил музыку, и теперь ни один из нас не мог бы пойти и выключить. Она окружала нас, заполняя мысли глупыми и странными словами, но и подчиняя тело приятному ритму. Слишком много касаний для одного поцелуя, слишком сильное желание для первого раза. Выше и выше — футболки легко снимаются. Жарко от осознания, что целую в шею, одного лишь того, что касаюсь груди, что задеваю чуть дрожащими от нетерпения пальцами крошечные, но твердые соски. Хорошо, от того, как Сережа вздрагивает, от того, как… нет, не медля, просто дразня, гладит по спине. Ниже и ниже, но все еще недостаточно… — Ты хочешь, Эл? — взгляд, и голос, и улыбка… — Да… — музыка снова кружится в голове, когда Сережа берет меня за руку, заставляя гладить уже по животу. — Действуй же, — отпускает, сжимая теперь уже снова сзади. Говорить было необязательно: легко опускаю ладонь ниже, но пока не давлю, лишь осторожно поглаживаю. Стоны сливаются с музыкой, все больше и больше увлекая, заставляя, уже убрав руки, двигаться, прижимаясь как можно плотнее. — Постараешься? — будто все еще мало… Прикосновение пальцев к губам обжигает, почти заставляя вскрикнуть. — Тебя хватит?.. — не верю, не верю, что он сможет унять все целиком… Но уже не могу отказаться. И простого кивка достаточно, чтобы спуститься, чтобы стянуть с Сергея оставшуюся одежду, чтобы склониться и обхватить губами… Новое сомнение уплывает вместе с началом движения. Всё желание и все ощущения сосредотачиваются на губах… Почему так даже из-за подобного?.. Отстраняюсь всего за миг до. Слабая дрожь и сильное желание подпевать. Сейчас, сейчас же!.. — Сереженька… — разве он сможет?! — Сам же не готов, — чуть не лениво проводит по бедру. Лишь сейчас… как я мог не заметить?! Как, если сейчас так вдруг больно давит?.. Шорты и белье прочь. Всего миг, ну разве?.. — Эл, — ну что же ты так смотришь?! — Совсем, что ли, не понимаешь? — Понимаю… — если он считает это таким важным. — Помочь? — тянется ближе. — Самому себе… — ведь сейчас все будет быстрее, куда быстрее… — Найдешь, чем?.. — слишком понятная улыбка. Скользкость скорее просто ощущается пальцами, чем остается на них. Неважно. Легко, это слишком легко. Не чувствую грани между одним и двумя, не чувствую боли… только глубже и только быстрее. Неужели он еще не может?! — Иди ко мне… Все равно почти вскрикивает, когда опускаюсь. Почему ты так удивляешься этой скорости?.. Почему, если нравится? Не могу медленнее… Голова все еще кружится, будто я падаю. Еще, еще!.. — Э-Эл… Не слышу… так ярко… — Я больше не могу. И все же настает пауза. В это невозможно верить. — Мы ведь только начали… — и теперь совершенно недоуменный взгляд. Но остановки не может быть уже, так скоро!.. — Попробуй… — пальцы путаются в волосах, длинных после переделки во взрослую форму тела, лента почти срывается… Сейчас. Так просто продлить все… Обвязать, как бы сильно он ни удивлялся. — Пожалуйста… Не недовольство, но что-то совсем неясное… Теперь — быстрее, теперь — нетерпеливее, теперь — почти со злостью… И даже так хорошо, слишком… слишком, но я не чувствую близости остановки… Ее не будет, не будет… Поцелуй меня, поцелуй, или даже укуси, только дольше, дольше… — Все мало?! — Мало, ма-а-ало!.. — Чудовище! Кто угодно, только продолжай, продолжай! Сколько возможно… сколько невозможно!.. Но все слабее, и движения замедляются… такое страшное чувство… его не хватит, его никогда не хватит! — Сережа! Плачешь? Неужели, плачешь?.. Неужели настолько, до такой степени плохо?! На три мгновения все пропадает. Слезть. Потянуть за ленту. Быть раздавленным болезненно-облегченным стоном. — Помоги мне… — и возвращается еще более сильным и резким желанием. Всего лишь ладонь. И все гаснет. Музыка. Страсть. Яркость. Силы. — Маньяк, — и остается лишь только горящее чувство стыда. — Прости, — но что тут могут слова? — Я не ждал, что могу так… — и не помню, почему это началось. — Ничего удивительного! — садится, и у меня возникает чувство, что сейчас меня просто уничтожат. Заслуженно… — Столько времени отнекиваться! — Мне не хотелось… — не хотелось, точно нет. Тогда почему чувство, будто лгу?! — За столько раз вдвоем — и ни разу?! Расскажи эту сказочку профессору! — Мы не так долго встречаемся, — все лето, если быть точным… — Профессор тут не при чем. — А кто говорил, что влюбился давно?! — не понимаю, как при такой усталости можно так громко кричать. Не понимаю, почему так страшно даже пошевелиться. — Разве это связано с подобными вещами? — Ещё и спрашиваешь? Конечно! Да в первую очередь! — Мне так не казалось… — не выдерживаю и прячу взгляд. — Ну вот и получилось! — Да, — и сидеть больше тоже не могу. Боль все равно пришла, как бы ни пытался я не заметить… — Ложишься? — Мне плохо… — и даже за это стыдно, ведь даже этого я добился сам! — Вот ведь горе! — Сережа наоборот — сел, погладил меня по плечу… — Ну ничего… — Значит, ты меня прощаешь? — перебил я. — Прощаю-прощаю, что ж мне?.. — он фыркнул, и мне стало немного спокойнее. — Ничего, Эл, вот ещё пару раз так, — совсем ненадолго, — а потом — придешь в норму! — Нет, Сергей, — но и подняться уже не могу, — нет, больше никогда. — В смысле?! — тут же почти вскочил Сережа. — Эл, это не смешно! — Я не пошутил. Я не хочу больше причинять тебе боль. — Да чего «боль»… Поболит немного и… Прошло уже! — Так важно же только, что чувствуешь во время, а не «потом пройдёт»! Ты же сам назвал меня из-за этого… чудовищем! — и больше это не неважное обстоятельство. — Да это… Эл, это… Ну комплимент был! Что, вот, надо же, какая страсть-то! — Сережа снова рухнул рядом. — Все равно, — признаю, легче от его слов мне все-таки стало. — Лучше не надо такое… — Э-Э-Эл… — он опустил ладонь мне на плечо, мягко повел вниз, — ну чепуха же… Отказываться при обоюдном желании? — соскользнул на живот… Слишком уверенно. — Не надо, Сережа. И потом… — я не могу сказать, что мне неприятны эти касания. Не могу сказать, что что-то не так с ним… — Прямо сейчас я не хочу, — но почему же так легко могу сказать, что мне было бы неприятно снова пережить такую близость? — А я на будущее, — отпускать он не торопился, отчего медленно, но верно становилось неуютно. — Не надо… — В конце концов! — все-таки отдернул руку он. — Ты меня не любишь?! — Люблю… — крупно вздрогнув, прошептал я. — Значит, веди себя соответственно! Что это за отговорки? — Есть вещи… — но заметив его взгляд, я осекся. Сейчас все решается, да? Все, что будет дальше и всегда, все, как после мы будем говорить и смотреть друг на друга… — Если ты обещаешь не торопить меня… — но сколько я смогу откладывать после собственного обещания? — Обещаю, чего уж, — Сергей мрачновато хмыкнул. — Хорошо… Значит, когда-нибудь… Но не сегодня, — ведь не может быть, что ему мало, да? — Смотриии, — но своей радости скрыть он не смог, преспокойно, будто всего минуту назад не кричал и не собирался, может быть, даже и уйти, опустил голову на подушку. Я — рядом с ним… Что-то не особенно похожее на пух и ужасно твердое оказалось под моей головой. — Что там? — впрочем, у Сережи под подушками чего только не поперебывало… — Да, ерунда какая-нибудь, — спокойно протянул он. — Убрать?.. — даже подушку поднимать не стал, просто засунул под нее руку и утащил предмет куда-то к другому ее краю. — Неужели все это время она тебе не мешала? — хотя, если сначала он обрадовался, а потом… Было слишком быстро, наверное, мог и не обратить внимания. — Да не особенно. В смысле, лежала не прямо под головой, — он зажмурился, — и не до того, как-то… Ты мне лучше вот что скажи, Элушка, — неожиданная серьёзность во взгляде. — Тебе не нравится, как я выгляжу? — А это с чего ты взял? — теперь я почти мог рассмеяться. Почти. — Ну, как же… Ты значит и не хочешь, и любишь. Следовательно, тебя не привлекает именно вид. И еще… — Сережа… — И еще, когда профессор решил сделать тебя взрослым, ты выбрал другую внешность. Она, конечно, очень тебе подходит, но… — Сережа! — нет, так он до чего только не договорится! — Мне нравится, как ты выглядишь, мне не нравилось выглядеть так же именно поэтому! Потому что это твоя внешность… И чтобы тебе нравиться, мне нужна была другая. Чтобы это было хоть немного правильнее… — А чего тогда сразу не в девчонку? — Потому что мне так привычнее и проще. И потом, разве… — я почти невольно отвел взгляд, — разве тебе не парни нравятся? — единственное, в чем я был убежден, когда хоть на минуту задумывался о нем. — Мне? Нет, мне все… И больше всего, — он мягко потянул меня к себе, — ты и твои наивные глаза. Не поцеловать его я просто не смог бы. Ни смущение, ни радость больше никуда было не спрятать… — Ну вот, Элушка!.. — стиснул изо всех сил. — Как можно и ничего больше?! — М… Можно… — неужели опять станешь настаивать?.. — Эх… Хоть музыку обратно включить? — Не надо, — строго возразил я. — Почему вдруг? — он даже, пожалуй, насторожился, и, желая его успокоить, я улыбнулся: — Не надо, потому что она глупая, — та, что звучала все время — точно. — Зачем ты её и вообще включал? И если она выключилась, вдруг с магнитофоном что-то? — я почти готов был встать и проверить, но он удержал меня за руку. — Для настроения включал. А если заглючило, то и ладно, что уж… Но вообще-то, у меня много других ещё записано… — Ну хорошо, тогда давай включим, — снова попытался встать я. Хватка только усилилась. — Эл, ну куда ты все уйти пытаешься? — К магнитофону… А как ещё можно его включить? — если бы был другой способ, пожалуй, я бы понял тогда, как он мог выключиться. Но ведь Сережа ничего не говорил… — А я думал, ты и на расстоянии умеешь, — как бы невзначай он снова стал гладить меня. — Ты бы успел заметить, — на этот раз я попытался отстраниться, но Сережа сел на меня сверху. Сбросить его, конечно, физически было несложно. Сложно было поступить так, при том, что… лететь ему здесь или на пол, или и вовсе в одну из подпорок… — Ну что ты, Сережа?! — Поцелуй, хотя бы. — Не хочу… — Только что целовал! — Только что ты не пытался меня заставить! — вместо спихивания, просто подушка в лицо. Она мягкая, все-таки… — Ты путаешь просьбы и принуждение! — Сережа выпрямился, кажется, с большим желанием отплеваться… — И ты тоже. В повисшей мрачноватой тишине становилось все неуютнее. Особенно лежать, все еще голым, под его, пусть для меня незначительным, весом. — Что, всю ночь с подушкой просидишь? — наконец не выдержал Сергей. Я едва удержался от того, чтобы откинуть подушку куда подальше. — Ночь? Разве уже ночь? — быть такого не может! Хотя, в гараже по свету особенно не определить… — Нет, но ты же останешься? — Не останусь, скоро уже лето кончится, нужно готовиться к школе, — и может быть, не такая это и правда, как мне самому хотелось бы думать. Не хочется отбиваться всю ночь, не хочется спорить всю ночь… — Ты за пять минут это можешь… Эх… Подушку положи все-таки. — Она тебе так сильно мешает? Но что это, все-таки? — теперь, когда увидеть лежавший под ней предмет было легко… Нет, не стало интересно. Скорее, захотелось перейти в нейтральную тему. К тому же, предмет этот был явно прибором, да еще и совершенно мне непонятным. Прямоугольный, темный, всего с одной плоской и широкой кнопкой. — Ну, если уж ты увидел… Это пульт, — впрочем, до столь простой мысли можно было додуматься и без слов… — От чего? — От магнитофона, — Сережа недовольно скрестил руки на груди и добавил прежде, чем я успел задать следующий вопрос: — Что, скажешь, «Совсем ты обленился, Сереженька»? — смешка я сдержать не смог и, похоже, зря… — Вот именно! Поэтому я тебе и говорить не хотел! — Сережа… Ну прости, — подушку я, наконец, отложил, потянулся, чтобы погладить Сережу по плечу… Как же странно идет время рядом с ним. Буквально каждый раз… — Просто это странно… И даже неудобно — включить и выключить можно, а пропустить нельзя. — Я не такой привередливый, мне удобно. — Тогда разреши привередливому самому включить музыку, — прищурившись, предложил я. Да, уж я помню его «непривередливость»… Хотя, вовсе не в музыке. — Прямо вот так и пойдешь? — но, по крайней мере, он слез. — А что? — То! Есть люди, которые требуют себя не трогать, а есть люди, которые ходят без одежды и это — разные люди! — Но мы ведь с тобой здесь только вдвоем, — поднявшись с раскладушки, заметил я. — Так вот именно, Эл! — Сережа, ну почему тебе так хочется, чтобы я не доверял тебе? Стоит повернуться спиной, как ты уже кричишь: «Не надо, Эл, меня волнует только твоё тело!» — Ну вот уж и нет! — он вскочил с раскладушки. — Просто я не могу так запросто сдерживаться! Вот и… И будь человеком, хоть в одеяло завернись! — А как же ты сам? — проще уж обратно надеть шорты. Правда, как бы он не сказал, что и они слишком уж короткие. — А что я? На тебя такой вид все равно не действует, — он улыбнулся, почти коварно, но я лишь пожал плечами. В конце концов, это правда. — Замерзнешь… Босиком по сомнительной чистоты полу, в каком-то смысле, уже привычно. С Сережиным магнитофоном я не то чтобы не дружил, но имел несколько напряженные отношения. И поэтому, когда он вполне легко и быстро включился, я удивился. Удивился, на те три секунды, которые шло окончание все той же песни. А после… о, эту я бы узнал просто по предшествующей мелодии тишине. С первой, мягкой и нежной нотой, столь плавно переходящей в следующие… Неужели кому-то могло прийти в голову две настолько разные песни записать на одну кассету? — Эл? — касание заставило меня вздрогнуть. Но, верно, не так, как до этого… — Всего-то пара секунд и все происходило бы иначе, — я обнял Сережу, лишь сейчас заметив, что так и носил пульт с собой. — Музыка так много значит… в подобном? — Видимо, да… — потому что с ней хочется обнимать крепче и гладить плечи… С той же трепетностью, с какой голос пропевает слова. — Честно? — поцелуи в шею больше совсем не пугают. И может быть… — Я никогда не лгу… и эта песня тоже… — мы ведь оба знаем, на какой уровень непоследовательности претендует подобное… И все же — осознаннее прежнего, мягче прежнего, реальнее. — Покажешь?.. — снова все ниже и от прикосновения пальцев сквозь ткань немного больно… Непроизвольно сжимаю ладони. Нет, этот пульт теперь точно лишний и падает!.. Падает… И следом падает все. Выключается и загорается недавнее, с новой силой. След в след с навязчивым ритмом и бессмысленными словами… — Пусти, Сережа… — Опять? Эл, ты что, издева?.. — теперь уже не могло быть промедлений, и я оттолкнул его. Снова выключить, только-то снова… И не сдаться. — Музыка издевается над тобой, Сережа, — как сложно, как, на самом деле, сложно даже говорить. — Это ужасное сочетание… — правды и обмана. Песни, всего лишь песни… Но от замолкания одной легче. Пусть только телу. — Какое?.. — Песен, Сережа, — бессмысленно пожал плечами я. — А. Да ладно, ну сбой на пару секунд, что уж тут так реагировать? — Нет никакого сбоя. Это все пульт. Он сам поет, неужели ты не заметил? — сколько так говорить и зачем? Все ушло. Настоящее и навязанное. — Пульт пое?.. — и столь искренняя озадаченность. Почему, почему она хуже всего? — А-а-а, так вот оно что, Эл! Нет, а что, хитроумно! А я уж поверил, что Вовка смог сделать пульт. А на самом деле… Небось, плеер внутрь запихнул и все? — Ну что ты, Сережа, плеер это дорого… — А что же тогда?.. — Скажи мне, — «пульт» ломается слишком запросто и Сережа больше не хочет, чтобы я мог прикоснуться к его руке. — Не наивным ты меня больше не любишь? Хорошо. Давай я сделаю вид, что не могу ответить, а ты скажешь мне правду. Он вздохнул. Так тяжело, будто его часами мучили одним и тем же вопросом. Но его взгляд… нет, это была не усталость, а поиск. — Эл. Если ты все понял… Да, да, эта штука действует на тебя! Разве можно было сомневаться?.. — Но я сделал это… Как раз потому, что люблю тебя! А разве есть что-то проще? — Потому что не могло быть вечно, чтобы ты отказывался! Но не мог же я бросить тебя или пойти к другим! — Такая верность… — кто мог бы ее представить? — Да! Да, такая!.. И, Эл! — нет, все-таки схватил за руки, все-таки не испугался… — Ну сам подумай, удобно, ты, получается, даже не виноват! Ну, а… Самой проблемы первого раза больше нет. — Спасибо, Сережа. — Такое больше не повторится! — Если я буду хорошим и не стану больше тебе отказывать, — может быть, я всегда это знал?.. — А с чего тебе вдруг опять отказывать?! — Правда. — Да и вообще… Ну вот прямо… — Не надо, не ищи никаких новых слов, — я прижал палец к его губам. Мягко, так мягко, пока настоящая песня все ещё звучит. — Мне больше никогда не понадобится отказывать тебе в таком смысле. — Да?.. — гладит по запястью. Так спокойно, так просто… — Эл, ты солнышко и… — И все потому, что у тебя больше не будет права спрашивать, — как бы мне ни не хотелось переходить к выходу. К единственному выводу, который возможен. — Я ухожу. … и которого он совсем не ждал. — Эл, да из-за такой глупости, ну ты что?! — Да, из-за глупости, — он всегда был бы прав. — Всего один раз! А на кону — столько! Годы! — Годы, — киваю. Может быть просто притворяясь той куклой, с которой… Все равно нельзя поступать так. — Ты же сам только что говорил, что любишь меня! — и почему он так волнуется?.. — И это правда. — Вот! А ещё ты говорил… Ты говорил, что именно рядом со мной чувствуешь себя человеком! — Да, — слишком давно. Может быть, тоже всегда. — Это никогда не изменится, Сережа, никогда… — И как же тогда ты будешь?! — Не знаю… — наконец отпустить. И почему-то так ужасно трясет. — Не знаю… — Видишь? Не надо, ты ведь сломал эту штуку, все уже будет!.. — Как у любого человека. — Да! — Несчастного, беспомощного и любимого за «кнопки», на которые можно нажать! — он расплывается перед глазами. И я больше не хочу, чтобы попал в фокус. — Ты уже сам не знаешь, что несешь! — но движения видны хорошо, и более уже ни одного касания. — Я бы все сделал!.. — Да… — снова вдруг так тихо. — И кое-что очень романтичное… — Просто скажи! — Поменял бы песню, — наверное, с большим старанием, — в пульте. И включил бы его. А потом, я бы тебя связал, — только его дыхание выдаёт настороженность. — И ты не мог бы выключить. — И это?.. — И это была бы невероятно романтичная обоюдная смерть. А сейчас — всего лишь вихрь бреда, любого бреда в голове! — Лечись, — снова эта попытка коснуться, хлопнуть по плечу. Но огромная скорость — расстояние почти до двери. — Все, от чего мне придётся лечиться — ты! — и сколько ещё восклицаний… Тонут за ней. Может, я уже ничего не вижу. И зачем видеть, когда не знаешь, куда идёшь? Не домой. Не сейчас… В пустоту, а может быть, всего лишь к тому пруду в собачьем парке. Если Сергей не лгал, то больше некуда. Хотя и туда нельзя. Нельзя, нельзя, никак… Профессор все ещё дома, и Рэсси все ещё в городе. И ни один из них не должен узнать. Никаким способом. Я никуда не смогу уйти. И вместо меня — ещё одно невинное устройство. Связи. Утонет, вместе с ней самой.