Пятна на солнце

      Минеты Марка это новый религиозный опыт, не меньше. Каждый ебаный раз, Назару кажется, что, когда он помрет и попадет в рай, даже там круче не будет.       Марк обхватывает ствол губами идеально, заглатывает до конца, не давясь ни разу, стонет, посылая сводящие с ума вибрации, сжимает ягодицы Назара, подталкивая, позволяя трахать себя в рот.       Назар ненавидит себя за то, что поддается, двигается с оттягом, сгребает грубо пальцами волосы Марка, вжимая его лицом в свой пах. Назара тошнит от того, насколько ему хорошо. Он думать не хочет, где, с кем Марк этому учился, сколько ему лет было, когда впервые попробовал.       Когда он впервые видит Марка, то не знает ещё, какими цепями их вместе свяжет - не вырваться, как глубоко под кожу Марк пролезет. Назар просто смотрит на него, на то, как Марк опускает глаза, водит пальцем по краю стакана, в котором плещется олд фэшн, смеётся над чем-то, сказанным Мишей. Марк совсем не такой, каким Назар его представлял, слушая треки, и он говорит, даже не пытаясь скрыть свое удивление: "Ты стеснительный". Марк, в ответ, улыбается, словно это самое приятное, что он слышал в жизни.       Только сейчас Назар понимает, насколько глупо это было.       Как бы он хотел сохранить эту иллюзию. Назар проклинает день, когда стал близок к Марку, притерся к нему настолько, что потихоньку начал сколупывать его позолоченную скорлупу, обнажая таившуюся внутри гниль.       Назар ничерта не хочет знать про его прошлое. Но Марк все равно рассказывает, шепчет-шипит на ухо, пока водит сжатыми в кольцо пальцами по члену Назара, сжимает, трёт под головкой, собирает в горсть яйца, потирая большим пальцем шов. Рассказывает ему про Бобби, то ли Билли, парня своего. Очередного. Ну как, парня, трахались они только под крэком. Не так часто, но на износ, до боли в бедрах, в спине и в заднице. Член у него был огромный, стоял крепко, не смотря на то, что обдолбанным он был постоянно. Хрен его знает, стоит ли у него до сих пор, да и жив ли вообще Боб-Билл. Нет, наверное. Сторчался или прирезали где-нибудь на Плейстоу за дозу.       Марк смакует подробности, рассказывает, как именно его нагибали на трэшовых тусах в полутемных Стратфордских норах, где большая часть присутствующих была угашена настолько, что в зеркале себя с трудом узнавала, а Марк всегда привлекал слишком много внимания хотя бы цветом своей кожи.       Назару кажется, что его вот-вот вывернет, но, вместо этого, он кончает. Каждый ебаный раз.       Хочется кричать, бить руками по кровати от бессилия, но Марк наклоняется и целует его в солнечное сплетение, гладит руками плечи, прижимается щекой, слушая, как успокаивается заполошенно бьющееся сердце. И Назару хочется верить, что так у Марка не было ни с кем, что вот это - только для него.       Марк сейчас весь - для Назара, если спросить об этом его. Это сквозит во всем - в прикосновениях, взглядах, в том, как Марк отдается, гнется в спине, подмахивает нетерпеливо, стонет сквозь зубы. Ему надо больше, сильнее. Назар, словно издевается, ласкает его долго, прежде чем войти, прижимает руки к кровати, переплетая их пальцы, не давая себя трогать. И двигается тоже медленно, выходит почти полностью, вставляет до конца, заставляя почувствовать всего себя, каждый сантиметр. Кончает первым, не выдерживая взгляда Марка, срывается за край под тихие стоны, слетающие с его искусанных губ.       Назар даёт себе несколько секунд на передышку, заставлять Марка ждать дольше нельзя. Он сползает ниже, вставляет в растраханную дырку пальцы, резко, так, как Марку нравится, не дразня его больше.       Назар успевает только дотронуться языком до головки, как Марк неожиданно кончает, расписывая его губы и щеки. Вотяков хлопает слипшимися ресницами растерянно, тянется за брошенной на пол футболкой - вытереться, но Марк обхватывает его шею ладонями, большими пальцами поверх татуировки, тянет наверх и целует жадно, обсасывает по-животному его язык, вылизывает обкончанное лицо, сжимая пальцы на шее сильнее. Назар дрожит в его руках, задыхаясь, цепляется беспомощно руками за плечи, но даже не думает оттолкнуть.       Когда Марк, наконец, даёт ему вдохнуть, когда его перестает колотить, а из глаз уходят темные круги, Назар хочет сказать, что в жизни не трахался так классно, что Марк послан ему с небес и его руки, его задница и рот - лучшее, что случалось с членом Назара. Но, вместо этого, он выдыхает, глядя на Марка, как на восьмое чудо света: "Люблю тебя". Марк, в ответ, улыбается как-то неловко, и прижимает его к себе, обнимает крепко. Но, на самом деле, Назар понимает, прячет лицо.       Глупо. Господи, как же глупо.