В душе каждого Скайуокера...

      — Чертов слизняк!       ХРЯСЬ!       Резко развернувшись в очередной раз, Энакин с силой засадил кулаком по колонне, поддерживающей крышу беседки. Увитый цветами мрамор, вопреки всем законам физики, не покрылся трещинами и не раскрошился, а, подобно озерной глади, пошел волнами, издавая неприятный гудящий звук.       — Ничтожный раквази с Тагара-четыре! Как он смеет копировать меня! МЕНЯ!       В этот раз волна прошлась по самому джедаю на краткое мгновение, принявшего вид владыки Вейдера. Тяжелое, сиплое дыхание, наводившее смертельный ужас на всю галактику, было так не к месту в этом идиллическом уголке, вырванном из воспоминаний о прекрасных садах Набу, что Падме оторвалась от плетения бесконечной кружевной шали. Подняв взгляд на беснующегося мужа, она чуть улыбнулась одними глазами и единым мягким прикосновением погасила нестабильность «мраморной» беседки. Это был ее уголок счастья, и она никому не даст его разрушить. Даже Эни.       — Энакин… — ее голос был мягок и одновременно строг.       Еще будучи сенатором Амидалой, она научилась лишь словом гасить даже самые нестабильные эмоциональные бури. Хотя, и у нее были промашки… Нахлынувшие воспоминания о спертом и сухом воздухе Мустафара больно резанули душу. Женщина прижала руки к вискам, сосредоточилась, и будто расплывшийся образ Падме Амидалы Наберри снова стал четким, ясным и солнечным. Она не хотела помнить плохое. Сейчас она счастлива. Хотя бы так…       Энакин дрогнул и взял себя в руки. Темный костюм из псевдокожи сменился тканевым балахоном магистра-джедая, а черная лакированная маска лицом обычного человека, на губах которого играла чуть виноватая улыбка.       — Прости, Падме, я… — Энакин замялся и просто дотронулся до ее плеча.       В отличие от мастера-джедая, воссозданного здесь при помощи Силы, Амидала была исконным жителем этого места, Бескрайних Долин Воспоминаний, в которые попадали многие души, закончившие свой земной путь. Совсем недалеко его мать, Шми, любовалась игрой света на оставшихся в прошлой жизни дюнах Татуина. И если Энакин чуть светился, то Падме и Шми, казались более материальными.       — Ничего, — бывшая королева Набу улыбнулась. — Но тебе стоит быть чуть спокойнее, как и говорили Оби-Ван и магистр Йода.       Словно услышав дребезжащий надтреснутый смешок Верховного Магистра, Энакин передернул плечами и вздохнул. Падме права, ему ни в коем случае нельзя терять контроль. В прошлый раз ничем хорошим это не кончилось. Этот тупица-потомок только еще больше уверился в правильности выбранного пути, а Люк оказался слишком мягок чтобы выбить эту дурь из его башки чем-то поувесистее светового меча.       — Ты права, я немного… погорячился… — согласно кивнув, Энакин присел рядом с Падме на деревянную скамью и с упоением вздохнул. Аромат цветов навевал только благодушные мысли, а когда любимая положила голову ему на плечо, любые вселенские вопросы стали казаться мелкими и несущественными и могли подождать еще пару вечностей.       Затянувшееся умиротворенное молчание нарушила Амидала.       — Не волнуйся, у Люка хватит сил и терпения, чтобы обуздать его ярость… — уверенно произнесла она, немного помолчала и с печалью добавила, — и его глупость.       Энакин хмыкнул и нежно поцеловал супругу в макушку.       — Я тоже в это верю.       — Почему?       — Потому что он слишком похож на тебя, Падме, — улыбаясь, отозвался Скайуокер. — Так же упрям.       Отстранившись, сенатор Амидала убийственно изогнула бровь, бросив на супруга пораженный взгляд.       — Если мы заговорили об упрямстве, любовь моя, то поверь, в этом мне тяжело с тобой тягаться.       Энакин расхохотался.       — Хорошо-хорошо, уверен наши упрямства, помноженные друг на друга, сделали Люка мастером настойчивости! — продолжая посмеиваться, заверил джедай.       — Приятно, что вы такого высокого мнения обо мне, отец, — едко отозвался молодой, но чуть усталый голос со стороны входа в беседку.       Падме резко обернулась и, охнув, медленно поднялась. Недоплетенная шаль, забытая на коленях, с шуршанием стекла на пол. Рядом с Люком застыла невысокая, но идеально прямая девушка в белом струящемся платье. Ее волнение и неуверенность выдавали только пальцы, нервно теребившие свободный рукав и широко открытые глаза, стремительно заполнявшиеся слезами.       — Здравствуй, мама… — едва слышно шепнула девушка.       Падме судорожно вздохнула, сделала несколько незаметных летящих шагов и, оказавшись рядом, прижала к себе залившуюся слезами дочь. Лея плакала одновременно горько и радостно.       — Здравствуй, моя хорошая, моя прекрасная, моя любимая Лея… — шептала Падме, по щекам которой тоже заструились слезы. — Прости, что не смогла быть с тобой все эти годы.       Лея всхлипнула и сильнее вцепилась в мать. Ей так ее не хватало. Каждый день, каждый вздох она ощущала непонятное сосущее одиночество. Даже когда Бейл и Бреха Органа счастливо смеялись вместе с ней, на самом дне ее души жила непонятная, но неизбывная тоска. Ее не изгнали ни брат, ни Хан, ни Бен. И лишь сейчас, в этом бескрайнем мире за гранью, она смогла от нее избавиться. Скинуть с плеч этот груз и почувствовать легкость.       — Я знаю мама, я люблю тебя…       — Я тоже люблю тебя милая, как же я люблю тебя, — Падме чуть отстранилась и осторожно вытерла щеки дочери. — С самого твоего рождения я не переставала любить тебя, моя малышка…       Энакин и Люк стояли чуть в стороне. Отец набирался смелости подойти и обнять дочь. После всего, что он с ней сделал, казалось невозможным просто прикоснуться к ее обманчиво хрупким плечам. Хотя Лея могла его простить…       — Знаешь отец, — довольно щурясь, произнес Люк, следя за тем, как сестра и мать обмениваются нежностями. — Если мы говорим о фамильном упрямстве Скайуокеров, то поверь, в этом я уступаю Лее пальму первенства.       Энакин непонимающе оглянулся на сына и поймал знакомый чуть ироничный, но мудрый взгляд, который Люк, несомненно, подцепил у магистра Йоды.       — Лишь она в нашей семье не теряла надежды и веры, — Люк усмехнулся и кивнул в сторону сестры. — Она давно приняла тебя, прими и ты ее.       Энакин заметил, что Падме и Лея одинаково выжидательно смотрят в его сторону. Широко улыбнувшись, Лея протянула в его сторону руку.       — Папа…       Энакин больше не мешкая, подошел. У него была заготовлена целая речь для этого момента, но все слова просто испарились, когда Лея порывисто притянула его в их с Падме объятия. А на душе стало тепло и радостно. В этот момент он осознал, что когда порог этой беседки переступит то мятущееся неуверенное дитя, изнывающее от боли, страха и одиночества, они все равно распахнут для него объятия. Рано или поздно в душе каждого Скайуокера восстанавливается мир.