Ведьмы в Средиземье

      Агнес проснулась затемно. Открыв глаза, она обнаружила ужасную вещь. Пока она спала, кто-то под покровом ночи, похитил ее тело, заменив его куском бесформенного дрожащего студня. Руки и ноги ее тоже, похоже, были украдены, так как девушка их не ощущала.       С той стороны, где расположился отряд гномов, раздавался нестройный многоголосый храп — создавалось впечатление, что кроме нее никто в лагере не испытывает проблем со сном.       Агнес прежде не считала себя ранней пташкой, и любила поваляться в постели, когда появлялась такая возможность. Впрочем, удавалось ей это нечасто. Живя в большой семье, не полентяйничаешь, особенно если тебе выпало родиться единственной девочкой, и нужно помогать матери по хозяйству, а коровы отчего-то требуют, чтобы их доили в немыслимую рань — глупые животные...       А кроме того, нежиться в постели приятно лишь тогда, когда у тебя есть эта самая постель: мягкая подушка, свежие простыни и теплое пуховое одеяло, в которое можно закутаться до ушей, лениво прислушиваясь к шуму дождя за окном. Если же перина — это куча сосновых иголок, которые так и норовят пробраться под платье и исколоть все тело, подушка — твой собственный локоть, а одеяло — тонкий плащик, то желание поваляться подольше почему-то не возникает.       Со сдавленным стоном, Агнес сперва села, а затем и поднялась на ноги. Все тело онемело и ощущалось чужим. Ей казалось, еще минута — и она начнет покрываться инеем. Подышав на заледеневшие пальцы, она потопала ногами и несколько раз с силой взмахнула руками, будто собираясь взлететь. Стало не то чтобы теплее, но, по крайней мере, чуточку менее холодно.       Ей необходимо, жизненно необходимо согреться, решила Агнес. И лучше всего для этой цели подойдет чашечка горячего чаю. Вот только где его взять? Агнес огляделась; глаза понемногу привыкали к темноте, так что уже можно было разглядеть смутные очертания предметов. Костер, конечно же, давно прогорел, но над вопросом, как разжечь огонь, Агнес решила подумать позже, сконцентрировавшись на первоочередной задаче — раздобыть чайник. Осторожно ступая между спящими и пристально вглядываясь в каждый сгусток тени, Агнес обошла весь лагерь.       Вот эта большая шарообразная фигура несомненно Бомбур, ух, до чего раскатистый у него храп! А вот это нянюшка, единственная во всем лагере обладательница приличного ложа; еще с вечера состроив умильные глазки и поохав про радикулит, она вынудила Фили и Кили притащить из лесу по три огромных охапки хвоща и папоротника. А вот и сами братья ворочаются во сне, перетягивая одно на двоих одеяло, Агнес ни секунды не сомневалась в том, кто же прибрал к рукам второе.       Но где же чайник? Его нигде не было видно. Наверное, закатился куда-то... Агнес начала сердиться. Мысль о том, чтобы дожидаться рассвета, была нестерпима. Да к тому времени она сто раз успеет умереть от холода и жажды! Ну уж нет!       Протопав к остывшему костровищу, Агнес решительно схватила за ручку котел из-под ухи. Великоват, конечно, но много — не мало. Даже пустой, котел оказался весьма тяжелым, отчего при ходьбе Агнес заметно кренило на сторону. В последний раз прокравшись мимо спящих, стараясь ни на кого не наступить и не ударить котлом, девушка выбралась на берег речки.       В скупом свете звезд водная гладь отливала серебром. Что-то тихо булькнуло. "Рыба", — решила Агнес, — "или какая-то букашка". Несмотря на темноту, река продолжала жить своей загадочной ночной жизнью. Агнес задумчиво кусала губу, поглядывая то на котел, то на реку. Пить чай с водомерками и лягушатами ей категорически не хотелось. Но как же быть?       Вздохнув, она вернулась обратно в лагерь, где под сосной осталась матерчатая торба, наощупь распустила тесемки, вытащила позаимствованное на ферме полотенце. Дальнейшее было просто: аккуратно обвязать полотенцем горловину котла, затем стянуть с ног башмаки и чулки, чтобы не промокли; придерживая одной рукой подол, ступить в подернутую серебристой рябью воду; едва не взвизгнуть от холода — ледяная же! — после следить за тем, как котел, медленно наполняясь, заваливается набок; скрипя зубами, вытянуть его на берег; отдышаться... Кто бы мог подумать, что приготовление одной чертовой чашки чая потребует столько усилий!       Схватившись обеими руками за дужку, девушка потянула ее на себя. Ничего не произошло, проклятый котел не двинулся с места.       "Да что же это такое?!" — подумала Агнес сердито. Она не выспалась, замерзла, промокла — она заслужила свой чай, и получит его во что бы то ни стало!       В сердцах она рванула дужку на себя так, что котел приподнялся на несколько дюймов, и успела даже сделать два маленьких шажка прежде, чем он бухнулся обратно на землю. Вода плеснула через край прямо на ее босые ноги. — Дрянь! — шепотом ругнулась Агнес.       Она снова дернула ручку вверх, выпрямляясь, и... испуганно ахнула — на фоне темно-серого неба возвышался, нависая над ней, черный силуэт. Ручка котла выскользнула у нее из пальцев. Агнес открыла было рот, чтобы закричать, но тут тлеющий огонек трубки, оживленный дыханием, на миг вспыхнул ярче, выхватив из мрака тяжелый лоб и нос, перечеркнутый шрамом. — Ты чего творишь? — спросил гном тихо и грозно. — М-м-мистер Двалин, — то ли от недавнего испуга, то ли от холода зубы Агнес выбивали частую дробь.       "Блеешь, как трусливая тупая овца!" — раздалось в голове.       "О, заткнись!"       Как это случалось и прежде, злость на свое альтер-эго помогла Агнес взять себя в руки. — Доброй ночи, — сказала она, радуясь, что голос снова полностью ей послушен.       Ее собеседник, однако, не был настроен любезничать. — Чего не спишь? До рассвета еще час.       Его голос звучал глухо и требовательно. И возмутительно.       Да какое ему до этого дело?! Подумаешь, замерзла! А если бы у нее среди ночи прихватило живот, и она побежала за куст, чтобы это самое... побыть в уединении? Агнес не хотелось посвящать в свои интимные дела посторонних. И она уж точно не собиралась плакаться и выставлять себя неженкой или нытиком. — Я уже выспалась, благодарю вас. На свежем воздухе изумительно спится: гораздо крепче, чем в помещении, и потом ощущаешь такую бодрость, знаете ли, такой прилив сил, — запнувшись, она смущенно умолкла.       Пока она говорила, Двалин сделал несколько шагов вниз по склону, остановившись прямо перед ней, отчего они оказались на одном уровне. Будто зачарованная, Агнес наблюдала за тусклыми бликами звезд на широкой лысине гнома. Впрочем, даже будучи ниже ростом, Двалин умудрялся глядеть свысока. — Дай сюда, — с этими словами он взялся за дужку котла, без каких-либо видимых усилий поднял его одной рукой и, развернувшись, широким шагом направился в сторону лагеря. Несколько секунд Агнес остолбенело провожала взглядом его быстро удаляющийся силуэт, и лишь когда он скрылся за откосом, спохватилась и, подобрав с земли чулки с башмаками, побежала следом.       Догнать Двалина удалось лишь на поляне, у костровища. Низко склонившись над холодными углями, он что-то колдовал со своей трубкой. Заглянув через его широкое плечо, Агнес увидела, как из горстки старых еловых иголок потянулась вверх тонкая ниточка дыма. А следом мелькнул лоскуток пламени. Действуя неторопливо и уверенно, Двалин хлопотал вокруг новорожденного огонька, укладывая заготовленный с вечера хворост.       Агнес решила не вмешиваться. Зачем стоять над душой у того, кто и так знает, что делать? Отойдя в сторонку, она снова надела чулки и обулась, а когда вернулась, то Двалин уже устанавливал котел над как следует разгоревшимся костром.       Агнес уселась прямо на землю, как можно ближе к огню, зябко повела плечами. От огня исходило тепло, такое желанное, такое нужное. Волны тепла сами тянулись к ней, льнули, обнимали. Змейки пламени скользили по веткам, как голодные дворняги на кость, набрасывались на свою добычу: кусали, облизывали, обгладывали дочиста. Костер негромко потрескивал, ворчал, нашептывая слова сказки, древней, как мир, и каждый раз новой; отгонял тревоги, вселял спокойствие, завораживал...       Веки Агнес потяжелели. Незаметно для себя она уронила голову на плечо и задремала.

***

      В следующую минуту кто-то легонько потрепал ее по руке. Агнес вскинулась, одновременно открывая глаза. Уже полностью рассвело; гномы сворачивали лагерь, шумно переговариваясь между собой; в лесу голосили птицы. Над ней, сияя добродушной улыбкой на пухлощеком лице, склонялся Бомбур, не оставляя простора для догадок, кто же взял на себя роль будильника. — Доброе утро, — поздоровалась Агнес, голос прозвучал немного хрипло со сна. — Доброе. Мы скоро выступаем, и путь неблизкий, — проговорил Бомбур с мягким укором в голосе. — А ты еще не завтракала.       Агнес потерла глаза. — Уже скоро? — она дернулась было, чтобы вскочить на ноги, Бомбур непреклонно, хоть и бережно удержал ее за локоть. — Сперва поешь, — и почти насильно впихнул ей в руки миску с кашей и ложку. — Спасибо, — поблагодарила Агнес, принюхиваясь. Пахла каша божественно. Да и на вкус оказалась превосходна. Оставалось лишь дивиться тому, как удалось Бомбуру в походных условиях и практически из ничего приготовить это чудо. — Изумительно вкусно! — от души похвалила она, прожевав. Бомбур польщенно зарделся.       Не прекращая работать ложкой, Агнес с интересом оглядывалась по сторонам. Гномы седлали пони, навьючивали на них тюки с припасами; прохаживавшийся между ними Торин раздавал краткие указания. Нянюшка со счастливой улыбкой кричала в ухо Оину что-то о методах сведения бородавок. Немного в стороне от всех на расстеленном плаще восседала матушка Ветровоск с царственно прямой спиной и жгучим раздражением во взгляде. "Что-то тут не так," — внезапно поняла Агнес. "Ее что-то гложет, но что?"       Тут ее взгляд отвлекся на движение чуть левее — со стороны реки к отряду поднимались Бифур и Бофур, вдвоем неся порядком опостылевший Агнес за это утро котел. — Раз-два-взяли! — скомандовал Бофур. Действуя на редкость слажено, гномы накренили котел над костром и, неспешно обходя по кругу, полностью залили пламя водой.       Бифур что-то отрывисто буркнул в ее направлении. — С добрым утром! — перевел Бофур.       Агнес, чей рот был занят кашей, помахала в ответ рукой. — Хорошо, что ты уже не спишь, — заметил Бофур, усаживаясь на траву. — Мы скоро выступаем. — Знаю, — кивнула Агнес, прожевав. — Бомбур сказал мне. — Извини, что не разбудили раньше. Мы были уверены, ты и сама проснешься: парни не особо старались вести себя тихо.       Словно в ответ на его слова по поляне прокатился зычный глас Оина: — Нори! Узлом тебе бороду! И это, по-твоему, значит затянуть подпругу? — И как только тебе удалось спать при таком шуме? — Привыкла с младшими братьями, — пояснила Агнес. — В младенчестве они были ужасно крикливыми. А когда подросли и освоили членораздельную речь — стало только хуже, — она вздохнула, отправляя в рот очередную ложку. — И много у тебя младших братьев? Не имея возможности ответить с набитым ртом, Агнес подняла руку с растопыренными в разные стороны пальцами. — Пятеро? — Бофур покивал с многозначительным видом. — У нас говорят, большая семья — это благословение свыше.       Агнес хотела было ответить, что те, кто так говорят, уж точно не знакомы с ее братьями, но тут послышался голос Торина, призывающий спутников поторопиться. Спохватившись, Агнес быстро-быстро заскребла ложкой, подбирая остатки каши, запихивая их в рот и торопливо глотая. Ей совсем не хотелось стать причиной общей задержки. Впрочем сборы заняли всего несколько минут: быстро умыться, наспех пригладить волосы, прополоскать в речке миску и ложку — и вот они отправились в путь.       Мерно покачиваясь в седле, Агнес честно пыталась осмыслить события прошедших суток. Получалось откровенно плохо, все осложняло присутствие Пердиты...       Говорят, внутри каждой толстушки скрывается тощая красотка и много-много шоколадных конфет. Этой тощей когда-то давно Агнес и дала имя Пердита. Чарующее, необычное имя, которое само собой навевает мысли о сумраке, интриге, таинственности... Да, Пердита — это вам не Агнес. Пердита с легкостью совершала поступки, на которые сама Агнес никогда бы не решилась, и говорила вещи, озвучить которые вслух Агнес бы не осмелилась. Шли годы, но альтер-эго не исчезало, напротив, со временем оно словно обрело плоть и кровь.       Они совсем не походили друг на друга.       Если Агнес была толстушкой с румянцем во всю щеку, то Пердиту отличали изысканная худоба и утонченная бледность.       Агнес всегда старалась быть честной и вежливой, и верила, что с окружающими надо обращаться так, как ты хотела бы, чтобы они обращались с тобой; Пердита была едкой, язвительной и глубоко презирала всех вокруг.       Агнес верила, что чем сказать — лучше смолчать; Пердита обожала выражать свое мнение вслух, особенно если его никто не спрашивал.       Агнес очень любила читать; Пердита полагала, что книги — это ску-учно.       Агнес была робкой и немного наивной, писала письма на розовой бумаге, а две полки в ее спальне до сих пор были забиты плюшевыми игрушками. Пердита была роковой и загадочной, и если бы ей вдруг приспичило написать письмо, то она использовала бы для него бумагу лишь черного-пречерного цвета.       Одним словом, у Агнес с Пердитой не было решительно ничего общего, за исключением общей, одной на двоих головы. Неудивительно поэтому, что и новых знакомых обе рассматривали в совершенно разном ключе.       Агнес гномы и Бильбо понравились. Ни от кого из них она не слышала ни одного дурного слова в свой адрес, напротив, все были любезны и доброжелательны. Она признавала, что главарь отряда, Торин, держался несколько мрачновато и обособленно, да и Двалин тоже был немногословен. Но все познается в сравнении, и рядом с матушкой Ветровоск любой из них вполне мог сойти за беспечного весельчака-балагура.       Пердита лишь брезгливо морщила нос на всю гномью компанию, с первых же секунд окрестив всех без разбору "жирными, уродливыми бородашками". Под раздачу угодили даже Бофур, Ори и Кили, вовсе не склонные к полноте, а также Бомбур, единственный обладатель совершенно гладкого подбородка, и все тот же Кили, чья щетина вряд ли могла сойти даже за четверть бородки. Досталось и Бильбо Бэггинсу, его паршивка нарекла "мохноногой козявкой".       "Как же это досадно, когда наглая невидимая хамка, волею судьбы застрявшая в твоей голове, обзывает твоих новых друзей!" — думала Агнес, но вскоре она поняла, что есть вещи и похуже.       Матушка Ветровоск озвучила свои мысли насчет предводителя гномов — оказывается, он был королем. Ну, предположительно. Но и предположений оказалось довольно для Пердиты, падкой на титулы, как сорока — на блестящие побрякушки. Стоило Агнес хоть на миг утратить сосредоточенность, как эта нахалка перехватывала контроль над их общей шеей и выворачивала голову, чтобы поглазеть на Торина.       "А он симпотный!" — радостно пищала Пердита; голосок у нее был тоненький и противный.       "Нет такого слова!" — сердилась в ответ Агнес. "Это знает каждый, кто заглядывал в словарь. И кстати, не ты ли называла его уродцем и жирным бородашкой?"       "Ну так это было до..." — без капли смущения отзывалось ее альтер-эго. "И если приглядеться, то он вовсе не жирный. Во всяком случае, гораздо стройнее тебя!"       "Интересно" — размышляла Агнес. "Если найти большой, тяжелый булыжник и со всех сил треснуться об него головой, удастся ли прихлопнуть эту мегеру?"       "И не рассчитывай!" — хихикала в ответ мегера.       "Уи-и-и!" — пищала она в другой раз. "У него глаза будто черным по краю обведены! Это так кру-уто!"       Агнес же считала, что так беспардонно пялиться на малознакомых людей (ну пусть не людей, а гномов, не суть) — крайне невежливо, а словечко "круто" уместно лишь по отношению к горным склонам.       Терпеть злословие Пердиты было несладко, но ее восторги оказались еще хуже. Оставалось одно — стиснуть зубы, глядеть строго перед собой и терпеливо ждать, когда паршивке надоест изощряться в остроумии. В этом плане был лишь один изъян — ей это никогда не надоедало...

***

      И вот уже снова вечер.       На этот раз отряд остановился в чистом поле. Никаких деревьев в пределах видимости не было, а значит не было и хвороста. Оин и Глоин, проявив чудеса изобретательности, насобирали жестких стеблей прошлогодних трав и развели костерок, чисто символический. А поскольку готовить на нем было нельзя, то на ужин пришлось довольствоваться сухарями и солониной.       После ужина компания разделилась. Гэндальф куда-то скрылся; Бильбо, достав из кармашка своего рюкзака швейные принадлежности, взялся за починку сюртука, пострадавшего в стычке с троллями. Нянюшка с загадочным видом отправилась к ручью чтобы, по ее словам, "совершить омовение"; прямо перед этим она выпросила у Оина ручной топорик, и оставалось лишь гадать, для чего. Матушка Ветровоск лежала без движения, стискивая в застывших пальцах кусок коры с нацарапанными на нем словами "Я ни умирла". Остальные же расселись вокруг крошечного костерка, и гномы вновь, как и накануне, затянули свою песню.       "И что же теперь?" — размышляла Агнесс, тихонько покачиваясь из стороны в сторону в такт их пению.       Ясно было одно: матушка что-то задумала; последние два дня она только и делает, что молчит и хмурится. Она, конечно, и прежде не была болтушкой, но сейчас обычное для нее состояние с трудом сдерживаемого бешенства обострилось до предела. Ее явно что-то гложет, какая-то проблема занимает ее деятельный разум, и, судя по матушкиной настороженной угрюмости, решить эту проблему ей пока не удалось.       Агнес вздохнула и поплотнее обхватила себя руками — к вечеру похолодало.       Да, матушка точно вела себя странно, вернее, страньше обычного, это заметил бы любой, кто хоть немного знаком с ее повадками. Но ее ведь не спросишь. Стоит лишь подступиться — испепелит взглядом на месте. Что же могло настолько озадачить матушку? Может ли это быть связано с их возвращением домой?       Агнес крепко задумалась. Сама того не замечая, она принялась тихонько напевать себе под нос, так ей всегда было легче размышлять.       Возможно ли, что матушка не знает, как им вернуться? Это казалось маловероятным. Матушка выбиралась и не из таких переделок. Подумаешь, другой мир! Она ведь уже бывала за гранью нашего мира — там, где живут эльфы, — и возвращалась назад невредимой. Она укротила единорога. А недавно сумела навязать свою волю целому клану вампиров! Это же матушка Ветровоск, она с самим Смертью на "ты"! А вспомнить тот случай, когда она заставила все королевство замереть во времени на семнадцать лет! Конечно же, она найдет выход, иное просто немыслимо. Агнес перевела дыхание и вдруг не столько услышала, сколько почувствовала вокруг себя тишину, более отчетливую и гулкую, чем любой крик.       Она распахнула глаза и внезапно уперлась в острый частокол направленных на нее взглядов. В чем дело?