Давай сделаем это вместе

Работа — это скучный монотонный процесс, отбирающий большую часть жизни и превращающий живых интересных людей в вечноусталую серую массу. Эти парадигмы Бреннан Джонс изо дня в день загружал в голову сына, как некоторый код, программу, нацеленную на то, чтобы убить в парне всякие амбиции и мечты. Киллиан, в его оправдание, целых семь лет следовал этому пути, удовлетворяя этим родителя, но из года в год, изо дня в день предавая самого себя. А потом он взбунтовал. Это случилось в один тихий вечер, когда они с отцом сидели в кресле с пивом и смотрели сводку новостей, «потому что так положено». Киллиан не хотел, как положено. Отчего-то в тот вечер, глядя, как в каком-то штате потерпел крушение очередной самолёт, младший Джонс решил, наконец, что не хочет всего этого. Что он не хочет скучной работы, плохих новостей. Он хочет веселиться и шутить. Именно этому, шуткам и смеху он готов был отдавать все своё время, не жалеть на это сил и, наконец, просто быть собой. Не говоря отцу ни слова, он пошёл ва банк — уволился с работы и начал предлагать себя развлекательным заведениям. Он пробовал себя в разных жанрах и клубах, пока наконец не остановил свой выбор на стендап клубе «Лепрекон» на окраине Бостона. Хозяин, мистер Голд, сразу же разглядел в Киллиане искрометный талант и заключил с ним контракт на два года. Бреннан Джонс, разумеется, пытался ворчать, что профессия сына и выеденного яйца не стоит и что, несмотря на то, что Киллиан получает не меньше, чем на прежнем рабочем месте, его профессия не имеет никаких перспектив. Ещё он добавлял, что теперь ему стыдно попадаться на глаза друзьям, потому что сын-комик почти одно и то же, что сын-клоун и не менее постыдно, чем сын-стриптизер. Киллиан не слушал его, потому что, когда он оказывался на сцене, все отцовские слова мигом вылетали из головы. Публика Киллиана любила. Эта любовь произошла у них с первого взгляда, и Джонс всегда срывал самые сильные овации среди других коллег по цеху. Киллиан любил это. Взрывы смеха, которые следовали за его шутками, скрипучие доски под ногами, блеск софитов и запах вина. Он любил вовлекать публику в свои выступления, и благодаря этому каждое новое выступление было непохоже на предыдущее. Единственным негативным минусом его работы была Эмма Свон. Она также была стендап исполнителем, и её публика любила не меньше, чем Джонса. Если и бывали у кого более оглушительные выступления, то только у неё. Эмма всегда выступала с остротой, сарказмом, и всегда била настолько точно, что Киллиан чувствовал себя дилетантом. Пытаясь переплюнуть её успех, он начал делать конкурентке шпильки в своих выступлениях. Он шутил над ее фигурой, очками, манерой разговора. Публика находила это смешным, Эмму же это злило. Именно тогда она начала ему отвечать в подобной манере. Она шутила над его ушами, волосами на груди, выставляла его сплошь бабником, да и вообще человеком низкого интеллекта. Вот за это Киллиан её на самом деле возненавидел. И тогда его выступления стали ещё жёстче: — Вопрос жизни простой, — говорил он в один из вечеров. Они со Свон уже успели сцепиться в гримерной, так что ему не было стыдно ни за одно слово. — Когда парню хочется выпить пива с друзьями, девушке хочется любви. Когда парню хочется посмотреть футбол, девушке хочется любви, когда парню хочется любви, у девушки болит голова. Но как быть девушке, у которой нет парня? Верно, читать стендап. Так что, поддержим бедную одинокую Эмму Свон скромными аплодисментами, — Киллиан театрального вздохнул. — Эх, не хочется отдавать мне вас ей на растерзание, но делать нечего. Запаситесь терпением, сделайте вид, что вам смешно. Пожалуйста, её закомплексованной натуре будет это приятно. Но если станет совсем невмоготу, можете сбежать ко мне в гримерную, я повторю для вас выступление. Девушка во втором ряду, это тебя особенно касается. С тобой я готов повторять снова и снова. Да, Киллиан понимал, что это все может быть неприятно Эмме, но публике это нравилось, и сочинять подобное Джонс мог на ходу. Когда он покидал сцену, Эмма, шедшая навстречу, улыбалась, но по её взгляду он видел — ей хочется его прибить. Прибивать его Эмма не стала. Будучи женщиной цивилизованной, она прекрасно била словами. Выждав, когда овации утихнут, она начала: — Бедные вы мои, как вы вообще выдержали этот надрывный бред К.J Крюка? Но давайте пожалеем парня, это не его вина, что у него настолько раздутое самомнение. Хотя нет, его. Крюк, ты слышишь эти аплодисменты, публика со мной согласна. Особенно девушка во втором ряду. Поверь, милая, его приватное выступление тебя мало заинтересует. Крюк у нас такой — много обещает, а как к делу дойдёт… — она выдержала многозначительную паузу, скривившись, как от лимона. — В общем, ни одна девушка не возжелала с ним встретиться ещё хоть раз. Делайте выводы, милые мои девушки, и лучше займитесь шоппингом, от этого хоть удовольствие будет. Она говорила ещё долго, в большей степени о нём, а если и говорила образно обо всех мужчинах, в этих образах легко можно было узнать Киллиана Джонса. Нет, Эмма вовсе не была зациклена на этом человеке. У неё было множество отличных идей для выступления, просто злость на коллегу заставляла мыслями возвращаться к нему снова и снова. Просто он был занозой. Появился в клубе, где она работала три года, и перетащил все внимание публики на себя, а потом ещё и осмеивать начал. Нет, конечно все свои недостатки Эмма давно уже успела высмеять сама, но от постороннего человека это звучало особенно грубо. И это Киллиан Джонс виноват в том, что её выступления стали однобокими и агрессивными. Свон чувствовала это, как и то, что с этим немедленно нужно что-то делать, пока босс не показал на дверь. В этот вечер и случилось то, чего она больше всего боялась. Как только она распрощалась с публикой и вернулась в общую гримерную за вещами, мистер Голд возник в дверях, отрезая ей все ходы отступления. А уйти хотелось поскорее, чтобы не встречать этот насмешливый взгляд голубых глаз своего коллеги с псевдонимом Крюк, который задержался выпить кофе. — Вы, оба, — голос мистера Голда всегда был тихим, а теперь и вовсе опустился до полушепота, что делало его более пугающим, чем если бы босс орал. — Я не знаю, что происходит между вами, но публика от этого подустала. Они воспринимают ваши выступления, как одно общее, не отделяя друг от друга, и вы понимаете, что это значит? Эмма закусила губу, Киллиан крутанулся в кресле. Мысль босса обоим была не совсем понятна, поэтому мистер Голд занял свободное кресло и продолжил: — Ваши выступления до невозможного пресные и однообразные. Завсегдатаи вас любят по старой памяти, а новички воспринимают как дуэт, но ни одним из них в полной мере уже не нравится то, что они видят. Вон, Лерой с его шутками про автомехаников, уже скоро переманит на себя всех ваших фанатов. А его я держу только потому, что его идеи на вашем фоне до невозможного оригинальны. Теперь вы понимаете, о чем я говорю? Киллиан кивнул. Ясно было одно — его контракт висит на волоске. Он всегда жил своей работой, и теперь лишиться ее — значило показать отцу, что тот был прав. Нет, Джонс-младший боялся потерять работу больше всего. Эмма, на чьём обеспечении был малолетний сын, и вовсе не могла оказаться без средств существования. — Я исправлю свою программу, обещаю, — пролепетала она, чувствуя себя двоечницей у доски. — Да, я тоже все перепишу, — поспешно пообещал Джонс, думая, что лучше уж перестать задевать Свон в своих выступлениях, чем снова торговать окнами. Мистер Голд покачал головой, прицокнув языком. — Поздно, дорогуши. Снова уйти в свободное плаванье не выйдет, публика не примет ваш разрыв. Теперь у вас только один вариант — выступать вместе. — Вместе?! — ошарашенно переспросили оба. Голоса слились в один. — Видите, — мистер Голд ухмыльнулся. — У вас это уже довольно неплохо получается. Давайте, меняйте план шоу. Минимум стендапа, максимум совместных сценок. Он встал с кресла и неторопливо вышел, оставив за собой гробовую тишину. — Говнюк, — проговорила Эмма в пустоту, и Киллиан так и не понял, имела ввиду она босса или его. Да уж, теперь начиналось «веселое» время…