Зна.Чение

Тело состоит из миллиардов нервных клеток, окончаний, сплетений, которые пронизывают его, подобно внутренним струнам. Иногда – расслабленным и гулко дребезжащим, иногда – натянутым до предела. Алкоголь – странная штука, в какой то момент тело перестает ощущать что либо, кроме этих струн. Тренькни по ним медиатором, проведи смычком – раздастся истеричный звон. Звон падающей на пол пустой бутылки. Черт, как быстро они показывают дно... В комнате темно и пусто, только бутылка на полу, цветные огни ночного города – на потолке, стенах, на лице. Выпивка кончилась. Почему она сегодня так быстро кончается? Совсем как в тот вечер. Даже непонятно – КАК. Тысячу лет, казалось, ждал, искал, зубами выгрызал возможность встретиться. И вот – Карлсруэ, как говорят – «второй родной город». Как отыграл концерт, зная, что где то в зале – его глаза? То, что смотрят они совсем не на него – второстепенно, неважно, суета. И уж совсем не помнил, как оказался на пресс-конференции, за одним столиком с ним. «Здравствуйте, герр Хорн, здесь не занято?» Вместо ответа – неоднозначный кивок. Да? Нет? Почему то не подумал о негативном значении, все же подсел. Зачем? Пресс-конференция. Эрнст Хорн – всего лишь гость. Вокруг щебечут фанатки, но их внимание – на другого. Александр сегодня звезда, да. А Эрнст, что он делает здесь? Пришел посмотреть на воспитанника? Тобиас не мог отделаться от мысли, что и сам Герр Хорн не может дать себе ответ на вопрос – что он здесь делает. Странные, не пересекающиеся взгляды. Подчеркнуто-вежливо-отстраненный Александр, его окружают другие. Ненадолго Эрнст покидает столик, чтобы выловить... партнера по проекту? Тобиас не слышит, о чем они говорят, но Эрнст как то уж слишком быстро возвращается. Его подхватывают фанатки, тащат фотографироваться... Алекс уже исчез в окружении ДРУГИХ. С самого момента знакомства с Алексом Тобиас постоянно ловил себя на постыднейшей мысли, что ему ИНТЕРЕСНО. Интересно, что связывает его и Эрнста. У вас слишком длинный нос, герр Зна.Чение. «Он для меня – очень большой авторитет в плане музыки,» - как заклинание повторяется фраза. Снова и снова. На экране телевизора – серая рябь, видеомагнитофон зажевал и выплюнул кассету. Грубо запихнул ее обратно, поставил перемотку. Огни с улицы, где-то далеко идет стройка, прожекторы подсвечивают небо. Голова совсем готова отвалиться, покатиться на пол и зазвенеть, ударившись об уже валяющуюся там бутылку. Сколько этих бутылок потом выстроилось перед ними на стойке бара? Стаканы – низкие, широкие, расколотый лед, содовая, зеленое полупрозрачное стекло, в котором преломляются лица. Разговор – ни о чем, вроде как о музыке. Настроение Эрнста приподнято настолько, что обратная пропорциональность внешнего и внутреннего состояния становится очевидной. «А что, виолончель, мне всегда нравился этот инструмент. Александр говорил, да. Наверное, действительно стоит попробовать включить тебя, Тобиас в нашу концертную группу» Радость. Радость разбавляется жгучей жидкостью, зеленым стеклом, колотым льдом, кубик льда прикладывается, чтобы охладить лоб. Он уже пьян, не слышно, что он говорит. Что то бормочет насчет скрипок, виолончели, «чертовой гитары». Это уже неважно, правда ведь? «Он для меня – большой авторитет в музыкальном плане. Я буду просто счастлив работать вместе». Перемотка закончилась, рябь на экране. Ведь уже давно есть DVD, почему эту подборку видеозаписей они выпустили на кассетах? Первый, второй, третий, клип. Запись далекого и непонятного года, акустический концерт. Хочется пинками заставить оператора фокусироваться не на Алексе, а на том, кто обычно вне кадра. Сильные руки бьют по клавишам. Лицо – сосредоточенное, временами даже злое. Надо бы сходить еще за выпивкой. Отвратительная трезвость, хотя тело едва слушается, а чувствительность почти потеряна, кажется, что сдери кожу – только слабо застонут вылезшие наружу ниточки нервов. Едкий, саркастичный юмор, нервы, и та самая herzblut разбавлены виски. Странно, что жидкость в стакане – не красная. «Вы уже пьяны, герр Хорн, проводить вас до отеля?». Качает головой. Опять это движение, то ли да, то ли нет. «Тобиас, я думал что мы уже давно на «ты». На «ты», но позвольте называть вас герром Хорном. Почему то это помогает держать дистанцию, позволяет не останавливаться крутящейся пластинке: «Он гений, большой авторитет для меня в плане музыки. Я буду счастлив работать вместе». Наверное, сложно обманывать себя, да? Особенно – убеждать себя в чем то, чему сам не веришь, и не верил с самого начала. Но боролся. Тобиас остановился, выйдя из подъезда. Снежинки залетали в распахнутый ворот пальто, ледяной ошейник, ледяные капли на лбу. Охладись. «Подышите воздухом, герр Хорн, давайте пройдемся пешком. Где вы снимаете квартиру? А, наверное даже такси брать не надо». Они оба уже хороши, но свежий воздух слегка протрезвляет. Руки на талии, так легче поддерживать друг друга в вертикальном положении, почему то весь мир стал скользким, как будто покрылся ледяной коркой. И зеленым стеклом, под ногами хрустят кубики льда. Дежурные остроты, но свет фонарей становится более осмысленным, впрочем, уже наверное можно отпустить руки, падения не последует. «"Я не позволю гению упасть, еще разобьется, может даже сломает руку... Нет, мои руки – к его услугам. Даже если будет падать – пускай сначала сломаются руки Тобиаса.» Зна.Чение. Много ли ты значишь, Тобиас? «Он для меня очень много значит. В музыкальном плане» - последнее даже в мыслях проговаривается быстро, как попытка оправдаться. Вдали мигает огнями круглосуточный супермаркет. Отдышаться, перед тем, как нырять в его жадное нутро. Наверное, удобно снимать квартиру в том городе, в котором часто бываешь. Она хоть и маленькая, но тебя, пьяного и сопровождаемого незнакомым лохматым блондином, не видят портье и горничные отеля. Запах старой мебели и жидкости для мытья стекол. Темнота, красный абажур в прихожей. «Посмотри что есть в холодильнике, вроде там еще осталась минералка. Располагайся, можешь остаться, если хочешь». «Я бы хотел быть к вам поближе. Как к музыканту». Ряды спиртного, продавщицы смотрят подозрительно, но ничего не говорят. О да, Тобиас научился неплохо скрывать состояние опьянения. Да и не берет оно, по большому то счету... Первый «накат» быстро проходит, оставляя лишь пустоту в голове, неуверенные движения и оголенные нервы при отвратительно трезвом сознании и памяти. Телевизор показывал очередное заполночное шоу. «Выключи его, давно пора выкинуть чертов ящик». «Где у вас тут еще подушки и одеяла?,»- «Тобиас, перестань обращаться ко мне на «вы». Он сидел на краю его постели, аккуратно снял и положил на тумбочку очки. Смотрел. Долго смотрел, как будто взгляд непонятных серо-зелено-голубых глаз, сейчас скорее зеленых, цвета бутылочного стекла и грязного льда за ним, гипнотизировал его. Сам не помнил, как заело пластинку в голове, как наклонился и положил голову ему на грудь. «Я хочу быть ближе к вам, НЕ только как к музыканту» Снова холод и колючие снежинки под ворот пальто. Позвякивание полных бутылок в пакете. Мир не качается, он безразлично смотрит темными глазницами домов. Снег тает на оголенных нервах. Телевизор так и не выключили, истеричный голос ведущего ночного шоу комментировал каждое движение рук двоих мужчин, раздевающих друг друга. Как водой «по вчерашним дрожжам» - снова накатывало опьянение. Гладил, ласкал, целовал его тело, волосы превратились в оголенные нервы, когда их тормошила и перебирала рука Гения. Язык горел от избытка ощущений, как будто касался раскаленных углей. Никогда раньше Тобиас не ласкал ртом член другого мужчины. Тем более – мужчины, которого только что разрешил себе желать. Снова спасительная темнота дома, возмущенно гудит видеомагнитофон. Не раздеваясь – вышибить пробку из бутылки. Залить пылающие воспоминания? Слишком пьян, чтобы понять, что горючая жидкость только распалит огонь. Огонь жег изнутри, было больно. Подлая боль, тянущая, от не слишком деликатного вхождения. Он лежит на боку, ничего не понимающий взгляд устремлен в телевизор. Движения Эрнста – резкие, рука поддерживает бедро Тобиаса, прерывистое дыхание в затылок. Шепот, бормотание, движения становятся грубее. «Шлюха». Тобиас закусывает губу, только бы не взвыть от боли. Слова обращены не к нему. Тобиас знает, чей призрак сейчас насилует герр Хорн. Шлепок по бедру, пальцы вцепляются в волосы, протяжный стон, хрип. Все. Через некоторое время уже почти засыпающий голос: «Тобиас, выключи телевизор. Я у тебя что, первый?» Вы – единственный, герр Хорн. Утро состоит из снега, тумана и головной боли. Телевизор не выключен, видеомагнитофон в сотый раз мотает кассету. Когда же он наконец сломается? Тем утром они молча пили кофе, сидя на кухне. Тобиас старался не слишком сильно стучать ложечкой, размешивая сахар. Эрнст сидит напротив, взгляд в окно. Он не кладет сахар. Молчание. «Мы же взрослые люди, правда, Тобиас?» - «Не беспокойтесь, герр Хорн, это только между нами», - «Отлично». Улыбка. Предательский стук ложечки о край чашки. Снег и утро. Тобиас лежит на диване, все еще в пальто. На полу – несколько бутылок, в голове – пустота. В пустоте – биение сердца. Или это пульсирует комок нервов, так и не обросший плотью? Не придавайте этому значения. Зна.Чения