А что если его там нет?

      Говорят, безумие учит смирению. Игорь знает, что это верно, а ещё он знает, что с ним подобное не прокатит. Запертый в собственном безумии он слышит голоса мертвых, сливающиеся в общий вой. Князев давно перестал спать, лишь на мгновения он находит покой, прикрывает глаза — снова крики. Мертвецы покоятся в цветах и траве, на деревьях и в горшках, поэтому Игорь сорвал их всех, поэтому он разбил все горшки, поэтому он в эйфории бросает букет, надеясь, что следующий будет последним. Но крики не смолкают, лишь на секунду замирают, издеваются, дают призрачный шанс, наконец, избавиться от безумия.       Голоса шепчут и кричат, их слов не разобрать, но он знает — они пытаются его сломать, наказать.       Не получится.       Бабушка заперла его в лечебнице, другие называют это санаторием для «уставших». Цветы там кричат другими голосами, но тише от этого не становятся. В лечебнице полно таких же как он, «уставших», но они смирились, приняли свой урок, как и те таблетки утром. Игорь успел их выбросить.       Он рвёт цветы в саду, раньше собирал букетом, надеялся прикрыть этим свой ужас, теперь горы травы и цветов лежат вокруг увядая. Теперь уже неважно кто и что подумает, лишь бы всё прекратилось, лишь бы голоса прекратили кричать.       Ночью Игорь не спит. Его привязывают к кровати, доктора устали вытаскивать его из травы, вкалывают снотворное. Он засыпает, но не находит покоя. Усталый разум рисует картины прошлого, того, где не было голосов и безумия — это лишь распаляет отчаяние. Игорю снятся леса и санаторий, а ещё глаза — голубые как вода, наполненные букетом эмоций. Остаток ночи именно они преследуют его во всём этом кошмаре.       Сон не приносит удовлетворения и пользы, Игорь вновь возвращается в свой мир, взрывающийся новой волной крика. Этот крик заглушает всё вокруг, перебивает речь, перебивает внутренний голос, перебивает собственный крик — от этого нет спасения.       Безумие ломает людей, Игорь это знает, но он ещё не сломан, ещё может спастись, даже если придётся убить каждого санитара в лечебнице, даже если придётся вырвать каждый сорняк в этом мире.       Санитары трясут его за плечо, пытаются отвлечь от травы, что-то говорят, но слов не слышно. Игорь кидает им в лицо очередной сорванный цветок, который опять оказался не папоротником — санитары привыкли, но вечером отомстят, возможно, ужин уронят или в баланду плюнут, изобретательности нуль. Но пока они плотно сжимают губы и растягивают их в улыбке, потом что-то говорят — опять не слышно — а потом отступают, уступают место.       К Игорю никто не приходит. Из родных только бабушка, вот только в подобных местах она не бывает, может только сослать. А Лика, наверное, жжет где-нибудь авто, ей тоже не место в лечебнице. Больше никого нет. За год Игорь научился это понимать и больше не ждать.       Но вот он, гость. Оглядывается по сторонам, будто не замечая у своих ног горы травы, держит в руках гостинцы, кажется, апельсины, а потом смотрит на Игоря, улыбается, неловко, будто извиняясь. А глаза смотрят так, что мороз по коже, столько в них…       Сочувствия.       Князев хотел бы встать на ноги, чтобы быть с ним на одном уровне, хотел бы сжать кулаки, можно даже вместе с этими цветами, и как следует вмазать своему гостю, потому что не должно его быть здесь. Потому что это он виноват. Потому что он должен сейчас наслаждаться безграничной силой и богатством. А не стоять над поверженным врагом, жалея его.       Игорь отворачивается, встать у него не получится, снова рвёт цветы, бубнит себе что-то под нос, уже сам не понимает что и снова рвёт. — Тебя хорошо спрятали, я долго искал. — Игорь вздрагивает, слышит как крики затихают, слышит эти слова. Кирилл сидит на корточках, смотрит внимательно и нежно. — Я боялся, что духи тебя к себе забрали. — Его голос перекрывает крики, заставляет смолкнуть, всё вокруг звенит от долгожданной тишины, и Игорь боится сказать хоть слово и нарушить её.       Кирилл откладывает апельсины, придвигается ближе и смотрит так, что сердце начинает щемить. В его глазах жалость и решимость, совсем такая же, как тогда, за столом, только на этот раз без страха. Если бы мог, Игорь спросил бы: «Что на этот раз ищешь, герой?», но он не может, поэтому смотрит в ответ без капли былого высокомерия. А потом снова рвёт цветы, теперь уже молча, срывает и отдаёт Кириллу, вкладывает в руку. — Я заберу тебя отсюда, слышишь? — Кирилл говорит тихо, но даже так, голосов больше нет. — Одуванчики, — говорит Игорь, пугаясь собственного голоса, — обманщики, их срываешь — улетают.       Кирилл смотрит удивлённо, непонимающе, смотрит и ищет в почти опустевших глазах ответ. Игорь хочет узнать:       «Нашел?»       А вместо этого отводит взгляд, понимает, что на самом деле, ответ ему не нужен.       Кирилл вновь виновато опускает взгляд, смотрит на свои руки, когда-то сорвавшие цветок папоротника, взявшие часть великой мудрости, смотрит на цветок, вложенный в них, одуванчик. Какая в нём мудрость, сорняк. Он сжимает его в руке, поднимается на ноги, кивает санитарам. Посещение закончилось.       Игорь слышит как Кирилл отдаляется, вернее слышит, как испуганные великой силой мертвецы, вновь возвращаются, кричат и скребут… — Возвращайся, — говорит Князев, не оборачиваясь, но знает — ему в ответ улыбнулись. Говорят, безумие учит смирению. Учит. Но Игорь не из смиренных.