Три

– Я отказываюсь так работать! – главная медсестра, гневно придерживая коротенький халатик, вылетела из каюты Белоуса, а за ней – такая же сердитая стайка девушек-помощниц. Последняя в знак солидарности даже хлопнула дверью и поспешила присоединиться к остальным. Девушки, одетые в нежно-розовую накрахмаленную форму, дружно расселись на фальшборте, рассерженно гудя, и металлические кружки стетоскопов, висящих у каждой на шее, сверкали оранжево-алым в последних закатных лучах. Пираты Белоуса ради такого чудесного открывшегося вида даже отвлеклись от своего шумного отмечания очередной победы и чуть приутихли, направив уши и глаза в их сторону. В последнее время отец все чаще ссорился с медсестричками. – Он угробит себя раньше времени! – И это, конечно, скажется на нашей репутации! – Он же совсем нас не слушается! – Он первый рвется в бой! – Он ведет себя так, как будто ему двадцать! Девушки переговаривались возмущенно, но постепенно утихали, успокаиваясь, одна за другой закидывали ногу на ногу и стреляли глазками в сторону большой и разношерстной компании пиратов. Медсестричек здесь не обижали, а настроение у пиратов Белоуса сегодня было отличным – сегодня те снова вышли победителями и взяли богатую добычу со случайно заплывшего в их воды корабля Мировой знати. У каждого своя работа, думали девушки и игриво поглядывали по сторонам, на радостях надеясь разжиться какой-нибудь увесистой золотой безделушкой — их чаевые за заботу о здоровье Эдварда Ньюгейта. – Как будто он не помнит, что в его возрасте не надо лезть в бой, – фыркнула одна уже беззлобно, откидывая с лица длинные льняные кудри. – Да ладно тебе, он пират, ему можно... – И хорошо бы только в бой, – поджала губки другая, темненькая, и посмотрела с интересом на Бриллианта Джоза. Другие тоже засобирались, присматривая себе жертву на этот вечер. Все равно на сегодня они точно свободны, и уже никого из тех, кто находился сейчас на палубе, так сильно, как раньше, не волновало то, что Эйс совсем недавно, стараясь стать как можно незаметнее, ускользнул от общего веселья в каюту их общего «отца», Белоуса. * * * Темнота в каюте расцвечивалась огненными всполохами, которые то становились ярче, то почти совсем затухали в такт движениям. – Я им не нравлюсь, – смеялся Эйс, скользя широко раскрытыми огненными ладонями по плечам отца, потом по спине, скатываясь на живот и ниже, отчего тот блаженно щурился и неторопливо подставлял под горячие ладони неохваченные еще участки огромного тела. – Пусть идут отдыхать, – усмехнулся Белоус довольно. Эйсу было хорошо. Он уже успел привыкнуть к тому, что отец не просто выглядит высеченным из камня, и что кожа у него такая же загрубевшая и твердая, какой кажется на вид, и пробрать ее можно только огнем, зато как… Эйс улыбнулся и почувствовал, как начинают снова гореть щеки и наливается ноющей сладкой тяжестью низ живота всего лишь от одного воспоминания о том, каким довольным было лицо отца, с какой любовью тот смотрел на него, когда Эйс горел, как факел, насаживаясь до упора на член размером практически с половину его тела. Эйс думал после, переводя дыхание после таких ночей и уже возвратив свое тело в обычное, человеческое состояние, что ему очень повезло нарваться на огненный фрукт и получить способности логии изменять свое тело. Но сам он был пока что из плоти и крови, и ему хотелось прочувствовать все и простым, самым обычным способом, и он вылизывал шею около уха, где кожа была нежнее, и под ней бился, все убыстряясь, пульс. Только от одного этого Эйсу становилось приятно настолько, что хотелось сделать еще что-нибудь, а в шортах становилось тесно. Он знает, что нужно сделать. Как раз об этом он и думал сегодня весь день, пока остальные разносили чужой корабль. От той самой мысли снова становилось стыдно, неловко, и хотелось еще сильнее, и Эйс завис всего лишь на миг, но и его оказалось достаточно, чтобы отец почувствовал неладное и повернул к нему голову, посмотрел вопросительно. Эйсу теперь было еще хуже, и самым удачным вариантом сейчас казалось просто забыть, но проблема состояла в том, что ему и правда хотелось попробовать… – Что не так? – на него смотрели глаза, полные любви. Эйс до сих пор не мог привыкнуть к такому открытому проявлению чувств, как и к тому, что его любят, тоже. Постоянно тянуло спрятаться, чтобы не смотреть в эти глаза, и не верить, что это все – для него. А сейчас хотелось сделать вид, что все так же, как обычно. Но спросить ведь всегда можно, не убьют же его за это, максимум – посмеются, а отец даже смеяться над ним умел необидно. Эйс вздохнул глубоко и отцепился от шеи, чтобы сесть рядом, прислонившись щекой к руке и глядя в сторону. Объяснить было сложно, гораздо проще показать, и он, извернувшись, вытащил из объемного кармана своих шорт тускло поблескивающие металлом в свете лампы наручники. Сверху тихо хмыкнули, и Эйс мог бы поклясться, что с удивлением. Он бы посмотрел даже на такое редкое зрелище, если бы мог заставить себя сейчас поднять голову. – Кайросеки? – Да, – Эйс кивнул. – Увидел сегодня на корабле знати, захотел забрать. Что и как говорить дальше, он не знал, но надеялся, что отец поймет все правильно. Не говорить же, что он давно хотел попробовать просто так, без своей логии, вообще без всего… – Эйс, – позвали его, и он тяжело закинул голову. Отец улыбался, глядя на него. – Обычно с захваченных кораблей забирают сокровища. – Мне они не нужны, – Эйсу стало легче в один момент, и он быстрым движением, чтобы не задумываться больше, защелкнул браслет на запястье. Тут же легко закружилась голова, но самым интимным оказалось внезапное чувство, как будто ты полностью голый, даже без кожи, которая раньше была постоянно и защищала тело от любых повреждений. И страшно стало только теперь, когда Эйс ощутил до конца, на что подписался: внутри все сжалось в плавящийся тягучий комок, когда отец, не говоря ни слова больше, легко надавил ему на плечи, укладывая на живот лицом вниз, стянул с плеч давно уже расстегнутую рубашку, и, склонившись, провел неторопливо горячим языком от шеи по позвоночнику вниз, оставив быстро холодеющую на воздухе влажную дорожку. Эйс прогнулся в пояснице податливо, когда с него стягивали шорты. Он ждал, но губы переместились обратно наверх, целуя нежно лопатки, затем снова спускаясь к ягодицам. Эйс захлебнулся воздухом, когда язык лизнул его вход, сначала едва коснулся, обвел вокруг, и надавил сильнее, проникая внутрь. Он выгнулся, подаваясь назад, раздвигая ноги пошире и подставляясь, чтобы это продолжалось и дальше, как можно дольше, и вскоре уже забыл обо всем, остался только язык, трахающий его быстро, и он уже почти… почти… Язык вдруг сменился пальцем, твердым и широким, от которого нельзя было сбежать. Эйсу теперь оставалось только выгибаться почти что колесом и шипеть, стиснув зубы, подстраиваясь под неприятные болезненные ощущения, которые утихли вскоре под тихий успокаивающий шепот и осторожные движения, оставив после себя удовольствие еще большее. Зато потом, позже, ночью, когда наручники наконец оказались сняты, а устало ноющее тело было целым и невредимым, Эйс засыпал, лежа на своем месте, под боком отца, и чувствуя себя полностью счастливым здесь.