***
История Снежного Мастера и его возлюбленной началась в небольшом шахтёрском городке на окраине королевства. Несмотря на размер и не слишком удачное расположение — восемь месяцев из двенадцати здесь царили холода — он был известен далеко за пределами королевства благодаря своим искусным ювелирам. По преданиям, на месте города в незапамятные времена стояла гора, которую в безумной ярости расколол великан, лишившись своей возлюбленной по воле богов. Те наказали его за дерзость, но восстановить былую красоту не смогли, и со временем люди постепенно обжили странноватые, испещрённые полости оставшихся торчать из земли кусков горной породы. Чем больше проходило лет, тем больше росло мастерство людей, и в конце концов они превратили грубые хижины в настоящие каменные дворцы, украшая внешние фасады искусной резьбой. Богатые руды, оголившиеся после разрушения, привлекли в город шахтёров, а те по прошествии десятилетий раскопок наткнулись на россыпи драгоценных камней. Век за веком сменялись мастера, совершенствовались техники, пока город не стал центром ювелирного дела всего королевства. Если раньше сюда ссылали каторжников, то со временем люди стали приезжать по собственной воле, обживались, правда, немногие. Слишком уж суровый и грубый край. Город управлялся советом, в который входили мужи всех уважаемых кланов, и юный Ральф, которого в будущем назовут Снежным Мастером, был сыном одного из них. Сыном самого умелого и прославленного ювелира всего королевства. С самых ранних лет отец взял его в ученики и пытался привить любовь к своему делу. Учил отличать настоящие драгоценности от пустышек, вырезать тонкие и искусные филиграни, изготавливать изящные оправы, но Ральфу не нравилось ювелирное искусство. Он считал камни мёртвыми, лишёнными души, а металл слишком холодным и безжизненным. Каждый раз, когда отец показывал ему свои творения, Ральф говорил, что они ничем не отличаются от пустышек из стекла. В гневе отец часто выгонял маленького Ральфа из дома, чтобы тот подумал о своём поведении, и так мальчик, который искренне ненавидел свой дом, нашёл то самое, что согрело и взрастило семя таланта и вдохновения в его сердце. Гуляя по заснеженным улочкам, он часто уходил за пределы городских стен подальше от косых взглядов людей и задираний местной ребятни. Без труда проскакивая тенью мимо охранников, Ральф с возвышенности смотрел на залитый разноцветными огнями фонарей город. Черепичные крыши были похожи на шкуру древнего дракона, который лежит, охраняя свои сокровища от охотников за чужим добром. Каменные стены домов служили ему постелью и одновременно сундуками, до краев наполненными драгоценными самоцветами. Ральф всегда ухмылялся про себя: сундуки-то у дракона дырявые! И богатства его то и дело сами норовят убежать, а старому дракону и невдомёк. Он только всё растет год от года, жиреет, превращаясь из благородного зверя в бесформенного монстра. Именно так думал Ральф, пока однажды не увидел то, что сияет ярче всех драгоценных камней, то, что по своей красоте затмевает все ожерелья и изящные статуэтки. Однажды ночью, убежав из дома по собственной воле, Ральф впервые собственными глазами увидел метель. Снежинки крупными хлопьями падали на землю с затянутого тучами неба. Падали прямо на его ладони, каждая уникальная, не похожая на другие. Каждая завораживающе красивая и хрупкая — мгновение, и от неё на ладони оставалась лишь прозрачная капелька. Ральф с горящими восхищением глазами убегал всё дальше от города, всматривался в небо и ловил руками самые красивые, витиеватые и большие снежинки. Он не чувствовал ни страха, ни холода, и сам не заметил, как закончилась метель, а её место заняло новое чудо: куда ни глянь, кругом было настоящее снежное море, и Ральф ловил на его глади переливы лунного света. Не помня себя от восторга, он просидел так всю ночь, а утром взялся лепить не маленькие статуэтки, как всегда делал его отец, а большие статуи. Людей, оленей и дворовых псов, детей в санях и заботливо поправляющих им шапки матерей. Он чувствовал как снег дышит под его руками. В своих творениях он чувствовал душу. С тех пор Ральф полюбил свой дом, но каждую свободную минуту проводил за его пределами, создавая всё новые и новые творения, каждое искуснее предыдущего. С каждым годом он всё больше и больше отдалялся от людей, чувствуя, что в его вылепленных из снега людях куда больше чистого и настоящего, нежели в живых горожанах. Его родители с тревогой смотрели на изменения в характере сына и к его совершеннолетию приняли трудное решение: отправить того учиться в столицу. Они не хотели расставаться с единственным сыном, которого искренне любили, но также не хотели, чтобы он прослыл блаженным, а злые языки и так уже судачили вовсю. Родители надеялись, что жизнь вдали от снегов вернёт им их прежнего Ральфа, что пускай даже он не продолжит родовую династию, но найдёт что-то своё. Что-то нормальное. И, возможно, так бы оно и было, если бы отец Ральфа через два года не погиб в обвалившейся шахте. Он стал главой семьи и наконец-то вернулся домой. Те два года были в его жизни самыми тяжёлыми и невыносимыми. В жаре и засухе столицы он чувствовал, как сам тает, растворяется, словно его снежные создания под лучами солнца. Ральф несмотря ни на что всегда любил родителей, но это изгнание так и не смог простить до конца жизни ни отцу, по которому долго скорбел, ни матери, что пережила его самого, хоть и ненадолго. "Пускай мои творения не вечны, — думал Ральф, — но ведь и люди тоже. Люди рождаются, растут и умирают также, как и мои статуи." Он пытался доказать это словами, но понял, видя полные скорби и страха глаза матери, что свою правоту нужно доказывать делами. Наняв несколько искусных ювелиров, чтобы продолжать дело его отца, Ральф принялся совершенствоваться в своём снежном искусстве. Постепенно, год за годом, он вернул себе уважение. Чтобы посмотреть на его города из снега, люди приезжали со всех концов королевства и даже дальше. Вся местная детвора была в восторге от ледяных горок и катающихся по рельсам белоснежных паровозов, и люди постепенно смирились. А он, кажется, стал добрее к ним. "Они слишком много времени проводят во тьме шахт — думал он, — слишком редко видят прекрасные, застеленные снежным покрывалом горные хребты снаружи, а когда видят, те ослепляют их своим ярким светом." Ральф дал их глазам привыкнуть, и люди хотя бы отчасти поняли и приняли его. Место мастера-ювелира со временем занял его младший брат, и Ральф наконец-то смог полностью посвятить себя любимому делу. К предстоящему празднованию Нового Года он задумал грандиозный проект: создать ледяную копию столицы, и ему едва-едва хватало времени закончить работу в срок. Расстелив спальный мешок из шкур прямо посреди будущей соборной площади, он днями и ночами работал вдали ото всех. Мать раз в день приходила и приносила ему еду, давно уже свыкнувшись с выбором сына. Дом за домом, улочка за улочкой, вырастала изо льда и снега столица, Ральф был полностью поглощён работой, но однажды ночью, прохаживаясь меж ледяных домиков, заметил девчушку, калачиком свернувшуюся в беседке будущего парка. — Что ты здесь делаешь, дитя? — спросил он, осторожно приближаясь к девочке. Она привстала, услышав его голос, сонно потерла глаза, а затем, словно очнувшись, отскочила подальше, глядя на него затравленным зверем. — Не бойся, я тебя не обижу, — Ральф мягко улыбнулся, протягивая ей руку. — Неужели тебе не холодно здесь спать? Она отрицательно покачала головой, всё ещё ничего не говоря, и Ральф нахмурился. Ему даже рядом с костром, закутанному в толстые шкуры, иногда было холодно, а этой девчушке прямо на снегу — и нет? Кое как он уговорил девочку перебраться в свой спальник, угостив леденцом в виде хвостатого петушка, а утром сам проводил до города. Передал стражникам и велел отвести её родителям, но... Следующей ночью нашёл на том же месте. Сколько бы Ральф ни возвращал её в город, она всё равно приходила обратно. Нелюдимая, словно маленький зверёк, недоверчивая и очень трогательная. Поговорив с матерью, он узнал, что отец девочки — сосланный в шахты каторжник. Её мать в надежде заново устроить свою жизнь отослала её к отцу, и с тех пор девочка была предоставлена сама себе. Горожане никогда не любили и всегда сторонились каторжников, а потому и девочку обходили стороной. Вместо помощи она видела от взрослых лишь презрение и холод, а от детворы и вовсе издевательства и насмешки. Именно поэтому, гонимая всеми, ненужная даже собственным родителям, она и уходила подальше от города. Каждый раз хотела уйти и никогда больше не возвращаться, и каждый раз её детских сил хватало только на то, чтобы дойти до его мастерской. Сидя как-то ночью у костра и любуясь алмазной россыпью звёзд на тёмном небосводе, Ральф подумал, что это стало уже привычным: отдавать девочке свой спальник и сидеть рядом до рассвета. Он всегда засыпал раньше, чем она уходила, и всегда просыпался, заботливо укрытый одеялом из шкур. Ральф размял затёкшие плечи, плеснул себе ещё горячего морса и посмотрел на спящую девчушку. Белоснежные косички кое-где были черными от сажи, как и маленький курносый нос, а губы потрескались от холодного ветра. Длинные ресницы подрагивали, и она, словно чуя присутствие Ральфа, сильнее сжалась, по самый нос кутаясь в одеяла. Он улыбнулся, поглаживая её по голове, и не мог перестать думать о том, как сильно она похожа на него самого. Не внешностью, нет. Куда ему с его черными, собранными в короткий хвост волосами и грубыми, острыми чертами лица до этого ангелочка. Она похожа на него своей душой. "Я должен позаботиться о ней", — подумал Ральф и впервые с того момента, как встретил её, понял, что принял правильное решение. Так и должно быть. На следующий день он принёс второй, поменьше, спальник для неё, договорился с кухаркой в доме, чтобы та впредь готовила на двоих, и даже захватил с собой пару старых маминых тёплых платьев. Девочка не сразу приняла его заботу, но постепенно оттаяла, доверилась. Ральф узнал, что её зовут Дера и что раньше они с семьёй жили в столице. Её папа был королевским архитектором, но из-за злых людей, которые его опорочили, был сослан работать в шахты, пока король не решит его помиловать. — Я поэтому и прихожу сюда, — Дера дует на горячий дымящийся морс и всматривается в недостроенные ледяные дома. — Эти улочки точь-в-точь как те, по которым я раньше гуляла с мамой, только меньше. Так я чувствую себя... ближе к дому. — Если хочешь, — Ральф прокашлялся, нарушая возникшую тишину, — можешь мне помочь. Я жил в столице два года и многие детали не успел зарисовать и запомнить. — Тогда я смогу остаться здесь? — Дера вскинулась, и впервые за то время, что Ральф её знал, в её глазах горела надежда. — Я буду очень стараться, правда! Мне уже двенадцать лет, и папа говорил, что я отлично рисую! Так она и стала его помощницей: как могла детской ручкой дорабатывала чертежи, и Ральф порой усмехался, потому что у неё получалось едва ли не лучше, чем у него самого; ухаживала за их импровизированным лагерем и совсем перестала приходить в город. Ей, кажется, вполне хватало общества Ральфа, а он в свою очередь с удивлением отметил, что привык к ней. Она, в отличие от других людей, вызывала у него искреннюю симпатию, и впервые он мог сказать о ком-то, кроме своей семьи: близкий человек. Однажды Ральф пришёл в мастерскую раньше, чем обычно, и стал невольным свидетелем удивительной картины: Дера, прикоснувшись к ледяному щенку, заставила того в прямом смысле ожить. Она закрыла глаза и что-то беззвучно шептала, а от её ладони исходило слабое голубоватое свечение, которое постепенно заполнило всю ледяную фигуру, превратив её в настоящего щенка. Тот радостно завилял хвостом, кружась вокруг её ног, и беспрестанно тявкал, а она, счастливо улыбнувшись, протянула ему собственноручно вылепленную из снега косточку. Внезапно они с щенком замерли, а затем Дера испуганно обернулась туда, где стоял поражённый Ральф. — Как ты это сделала? — его голос был тихим, словно он боялся словами разрушить её магию. — Я... Я не ведьма, правда! Пожалуйста, поверьте мне. Я не знаю, почему умею это, — Дера испуганно попятилась и точно упала бы в неглубокий импровизированный колодец, если бы Ральф не подоспел вовремя. — Успокойся и объясни нормально, — Ральф был заинтригован, и пока Дера рассказывала, пытался приручить оживлённого и чем-то очень похожего на хозяйку щенка. Оказалось, этот странный дар она скрывала ото всех, даже от родителей, с самого детства. Отец всегда много работал, а мама постоянно ходила в гости к подругам, и девочка оставалась одна, и если здесь, в городке, у слуг с хозяевами были приняты тёплые отношения, то в столице заговорить о чём-то кроме приказов считалась дурным тоном. — Однажды мама поймала меня на кухне, когда я помогала кухарке испечь пирог к ужину, — Дера погрустнела и уселась на корточки, рукой подзывая к себе щенка. — После этого я всю ночь просидела в тёмном подвале, а кухарку уволили. Вскоре мама её единственной подруги заболела, и они всей семьёй переехали в место с более мягким климатом океана, а Дера осталась совсем одна. — Я просто очень не хотела быть одна, и вышло... вот так, — она погладила виляющего хвостом щенка за ухом и осторожно посмотрела на Ральфа. — Вы меня теперь выгоните? В её голосе было столько страха, что Ральф невольно улыбнулся. — Глупая, конечно нет. Наоборот, я думаю, что твоя сила может помочь сделать мою задумку ещё более грандиозной, — он задумчиво осмотрел возвышающийся изо льда город и лукаво ухмыльнулся. — Поможешь оживить его к приходу горожан, а, Дера?***
Их копия столицы имела огромный успех, и даже сам король посетил её, отметив, настолько точной она получилась. До самого лета с его жаркими лучами солнца в город приезжали всё новые и новые люди, желая посетить диковинный уголок и увидеть чудо своими глазами. Именно тогда Ральф получил титул Снежного Мастера, и с годами это стало настолько привычным, что никто уже не называл его Ральфом, только Снежным Мастером. Дера же всегда стояла позади него и никогда не улыбалась, если рядом был ещё кто-то. А потом, на своё шестнадцатилетие, Дера пропала. Поначалу Мастер беспокоился и пытался разузнать о её участи, но горожане сказали ему, что она уехала со своим отцом, который сбежал из шахт, прихватив с собой камни особенно ценной породы — вулканит. Его свойства были открыты совсем недавно, но благодаря ученым мужам столицы вулканит был признан уникальной породой практически сразу, и интерес к городу снова возрос. Семья Мастера немало заработала на добыче и продаже вулканита, но, сказать по правде, пропажа большей части запасов не опечалила его. Что значат какие-то камни в сравнении с потерей близкого человека? Тоскуя по Дере, он в порыве гнева молотом расколол лежащий на столе кусок вулканита, и его пыль попала на созданную им фигурку девушки. Удивительно, но она не растаяла под лучами солнца, не изменилась от времени, и Мастер понял, что с помощью вулканита он смог подарить своим творениям вечность. Это ещё больше прославило его, ведь теперь совсем не обязательно было ездить к ним через всё королевство, достаточно было зайти в снежные лавки, которые открылись во всех крупных городах, и купить одно из его творений. Работа Мастера прославила не только его самого, но и всех горожан. Но, день за днём глядя на идеальную фигурку, он понял, какую ужасную ошибку совершил. Собственноручно Мастер взял и уничтожил в своих творениях душу, сделав их подобными изделиям из драгоценных камней и металлов. Тех самых, которых он называл пустышками. Это настолько поразило его, что он решил перестать и вовсе изготавливать что-либо, но Совет, который получал всё больше денег за продажу его изделий, давил всё сильнее, буквально вынуждая работать днями и ночами. И даже так Мастер всё никак не мог найти выход. Ему казалось, что его жизнь стала адом. Бредя по извилистым дорожкам между шахтами, он рассматривал ненавистную породу и мечтал избавиться от неё. — Никогда. Никогда больше я не сделаю ни единого творения с помощью ЭТОГО, — он с омерзением скривился и покинул шахту. В конце концов, Мастер ушёл в построенную им и Дерой хижину в лесу и на годы стал отшельником, окончательно забросив своё дело.***
Дера снова появилась перед ним однажды ночью, совсем как когда-то давно, когда они в первый раз встретились. Только теперь это была красивая статная девушка. Увидев Мастера, она бросилась к нему в объятия и проплакала всю ночь. Рассказала, как Совет города решил тайком избавиться от всех каторжников, которых считал своим главным позором, и как её вместе с осуждёнными схватили и увезли, а породой — вулканитом — откупились от столичных властей. Дера убежала, с помощью своего дара скрывшись от преследователей, и вернулась к тому единственному, кто всегда был для неё целым миром. Кто открыл для неё новый, настоящий. — Я знаю, вам это совсем не нужно, но если хотя бы... Хотя бы в качестве ученицы вы позволите остаться рядом, я буду благодарна вам до самой смерти. Она стояла одетая в лёгкое выцветшее платьице посреди ночной вьюги, ветер нещадно трепал длинные белокурые волосы, а в глазах цвета ночного неба было столько мольбы... В ту самую ночь Мастер впервые узнал, что значит любовь. Только увидев Деру снова, он понял, что все эти годы чувствовал на самом деле и почему её исчезновение уничтожило в нём само желание жить дальше. — Ты можешь остаться в качестве ученицы, но если согласишься быть моей возлюбленной, то я буду самым счастливым человеком на свете. Кольца филигранной работы, созданные из тончайшего льда, послужили доказательством их клятвы, и они стали вместе жить в хижине, лишь изредка создавая кого-то себе в помощь. Между тем, рассказ Деры всё никак не шёл из головы Мастера, и после долгих раздумий он потребовал аудиенции у Совета, чтобы узнать, что же на самом деле произошло в тот день, когда пропала Дера. Он ни на секунду не сомневался в правдивости её слов и никогда бы не поверил, что она преступница, такая же, как её отец, но весь Совет единогласно обвинял её и потребовал Мастера выдать преступницу по доброй воле. "В противном случае, — говорили они, — мы придём и заберём её силой. Преступники должны платить за свои преступления!" Расстроенный, Мастер вернулся домой и рассказал обо всём Дере. За её свободу он даже предлагал Совету вернуться к работе Мастера, но те и слышать ничего не хотели. — Что же нам теперь делать, — она дрожащими пальцами обхватила его лицо. — Зачем ты пошёл к ним, зачем? Я же говорила, что они злые и ничтожные. Я говорила тебе, что они разлучат нас! Мастер встрепенулся и перехватил её холодные руки. — Никто, слышишь, никто тебя больше у меня не заберёт! Они дали мне три дня на раздумья, за это время я успею. Да, если начну прямо сейчас, то точно успею! — Успеешь что? — Дера осторожно посмотрела на него снизу вверх. — Создать защитников, которые не по зубам будут местной страже. Я не позволю им забрать тебя. Я смогу тебя защитить. Сказав это, Мастер вышел в свою мастерскую под открытым небом и все три дня, не отрываясь ни на сон, ни на пищу, мастерил снежных защитников. Лишь когда из-за ворот города показалась вереница факелов, Мастер позвал Деру и попросил её оживить их. С годами её дар усилился, теперь его вполне хватало, чтобы вдохнуть жизнь во всех них. Едва она закончила, как Мастер закрылся вместе с ней в доме, и они смотрели, как до самого утра сражались их снежные защитники против городской стражи. — Думаешь, они больше не вернутся? — Дера грелась в его объятиях и грустно смотрела на разворошённый битвой двор. — Даже если вернутся, мы снова дадим им отпор. Я напишу королю и потребую у него разобраться в этом деле. Ты ведь даже не сделала ничего плохого! Дера сначала удивлённо вскинулась, а потом горько рассмеялась. — Ты правда думаешь, что король поможет нам? Мой отец тоже был невиновен, и что? Разве это кого-то остановило? Нет. Теперь нас будут считать злыми колдунами, и лишь вопрос времени, когда не только за мою, но и за твою голову назначат награду. Мастер с возрастающей тревогой слушал рассуждения любимой. — Тогда мы просто уйдём. Снежные равнины раскинулись на тысячи миль вокруг, и для нас с тобой на них найдётся место. Встретим здесь последний Новый Год, а сразу после уйдём. Дера посмотрела на него очень долгим взглядом, но всё же согласилась. До самого сочельника она вела себя странно: стала ещё более молчаливой, чем обычно, угрюмой, но Мастер списывал это на события последних дней и убеждал себя, а заодно и её, что совсем скоро у них всё будет хорошо. Он не знал, что в душе Деры уже много лет горит искрой вспыхнувшая жажда мести и справедливости. Что именно она приведёт к трагедии и навсегда разлучит их.***
Проснувшись в сочельник утром, Мастер не обнаружил Деры рядом. Не было её ни в кухне, ни на заднем дворе, её не было нигде. Как и созданных им снежных защитников. Всё, что он обнаружил — записка, оставленная на маленьком умывальном столике. "Мой дорогой Мастер, одни лишь звёзды знают, как сильно я тебя люблю, и именно поэтому я не могу позволить этим мерзким лжецам гнать тебя из собственного дома, словно дикого зверя, а на меня охотиться как на дичь. Если это зло не искореню я, то они так и продолжат ломать людям жизни. Пожелай мне удачи и жди меня домой к вечерним сумеркам. Вечно твоя, Дера." Предчувствие чего-то ужасного охватило Мастера, хотя он и понимал, что снежные защитники не дадут другим навредить Дере. Нет, впервые в жизни он испугался за то, что она действительно может сотворить что-то ужасное. Запятнать свои руки и душу. Мастер понял, что не позволит этому случиться, и пошёл в город. Чем ближе он подходил к городским воротам, тем явственнее слышал звуки разворачивающейся внутри битвы, а зайдя внутрь, остановился в немом ужасе, глядя на залитую кровью картину перед глазами. Стражники замертво лежали на мощёных, запорошенных снегом дорожках, во всех домах были закрыты двери и ставни, кое-откуда доносился истошный плач. Мастер что есть мочи побежал к зданию Совета, и его охватило отчаяние, когда он увидел несколько мёртвых мастеров и слуг. Взбираясь по лестнице, он поднимался всё выше, пока не достиг наконец главной залы. — Дера! Дера, остановись! — он ворвался внутрь и в ужасе уставился на любимую в окружении защитников. Они были алыми, насквозь пропитанными чужой кровью, как и сама Дера, на светлом платье которой не осталось ни единого чистого дюйма. — Дера, во имя всех богов, что ты делаешь! Мастер стал осторожно подходить ближе, а она всё не поворачивалась, казалось, сама превратившись в статую. — Зачем ты пришёл? Я же просила тебя оставаться дома, — она наконец повернулась, в её глазах стояли слёзы. — Твоя душа слишком чиста для такого, но это единственный путь. — Это? Это — твой единственный путь? — он окинул руками пространство и подался вперёд, — Дера... Слова застряли в горле, когда он увидел её последнюю жертву. Связанный, стоя на коленях перед ней, был его младший брат. Взгляд его полон был гнева и обреченности, но увидев брата, он словно... уменьшился. Отвёл взгляд. Мастер понял, что все слова Деры были истинными, и что другого выхода, возможно, не было никогда, но в то же время он понял, что не может позволить своему брату умереть. Он несомненно должен заплатить за свои грехи, но не кровью. Снежные защитники уже подняли мечи, готовясь покарать последнего из виновных, но Мастер успел раньше и закрыл брата своим телом. — Что ты... — выкрикнула Дера, останавливая стражей. — Так вот каков твой выбор, Мастер? — её взгляд осенила догадка, и она застыла, глядя на него. — Вот кого ты выбрал в итоге? — Дера... — Они виноваты. Все они! — она обвела руками мёртвые тела членов Совета. — Из-за них моего отца сгноили как раба, а меня сделали преступницей. Это они пришли к нам в дом с целью его разрушить. Все они! — она с нескрываемой злобой посмотрела на его брата. — И он виноват не меньше, так что отойди. Один миг, и моя месть свершится, а мы сможем жить в мире. — Дера, убийство — не выход. Это ужасное, тяжёлое бремя, и я не позволю тебе убить ещё и его. Я добьюсь того, чтобы его наказали по всей строгости закона. Человеческого, не твоего. Она застыла, а затем попятилась назад заходясь в беззвучном смехе. — Вот оно значит как, Мастер. Для тебя я теперь даже не человек? Что ж, будь по-твоему. Прежде чем он успел сказать что-то ещё, Снежные защитники исчезли из залы Совета вместе с Дерой.***
Много лет после этого Мастер пытался найти Деру, но всегда натыкался лишь на слухи. Говорили, что она стала настоящей Ледяной Королевой, а её дворец охраняли прекрасные бессмертные големы, никого не подпуская к своей хозяйке. Раз за разом он прокручивал в голове события того дня, пытаясь найти хотя бы один выход, и не видел его. Слишком глубоко в сердце Деры проросли ненависть и злоба, и что бы он ни сделал — эффект был бы тот же. Его любовь оказалось недостаточной для неё. Но даже смирившись с тем, что Деры не будет рядом, он твёрдо уверился в том, что должен хотя бы уничтожить стражей. Они представляли слишком большую силу и опасность, а справиться с ними могли только он и Дера. Он не хотел, чтобы её душа погрузилась в ещё большую тьму, и искал ледяной дворец день за днём, неделя за неделей, пока не наткнулся-таки на бродячего торговца, который смог дать ему хотя бы примерные координаты. С каждым шагом, что приближал его к любимой, Мастера раздирали всё более противоречивые чувства. Надежда, что они ещё смогут быть вместе, и вместе с ней решимость уничтожить стражей. Стыд за то, что не смог её защитить, и желание вырвать из лап тьмы хотя бы то, что осталось от её души. Прозрачные стены замка Деры горели холодным пламенем, и в каждом узоре, в каждой линии он узнавал её руку, сам ведь когда-то научил. На его глаза навернулись слёзы, когда он вспомнил, как счастливы они были когда-то, создавая причудливые творения на радость другим. — Ты плачешь по тому, чего больше нет и чего никогда уже не будет, — её голос раздался из глубины пустого зала, эхом отражаясь от стен. Мастер замер и медленно, мучительно медленно развернулся. Годы проложили на его лице дорожки морщин, а волосы тронула седина, но она осталась так же молода и прекрасна, как в тот день, когда они виделись в последний раз. — Ты знаешь, зачем я пришёл? Зачем я столько времени искал тебя? — Ты пришёл ради них, — она прищурилась, глядя на него, — Потому что всё ещё считаешь, что они достойны жизни больше, чем наши дети и мы сами. — Тогда зачем ты меня впустила? — холод забивал его лёгкие, делая голос глухим и хриплым, но он всё равно упрямо продолжал говорить. — Ты могла бы убить меня уже давно. — Я... — она застыла на мгновение, а затем опустилась на высокий резной стул. — Хотела увидеть тебя ещё хотя бы раз. — Ты не сможешь меня остановить, Дера. Они должны умереть. А потом я заберу тебя с собой. Мастер расставил руки и сконцентрировался, готовясь уничтожить стражей по бокам от неё, как учила его когда-то сама Дера, но не успел закончить читать в голове даже первое заклинание. Что-то невообразимо холодное и острое пронзило его сердце, заполняя внутренности теплой кровью. Он рухнул на колени, отплёвываясь алой жидкостью, а Дера стояла над ним с кинжалом в руках, и по её белоснежным щекам текли слёзы. — Ты всегда принадлежал людям несмотря ни на что. А я всегда принадлежала им. Понимаешь, Мастер? В них частички тебя, того тебя, для которого я была дороже всего, и я не могу их потерять. Они дети, которых у нас никогда не было и уже не будет. Они наша плоть и кровь. Пойми меня, Мастер. — Ты с самого начала... знала... — он схватился окровавленной рукой за подол её платья и, издав последний всхрип, умер у ног своей возлюбленной.***
С тех пор прошло много столетий. Скорбящее, бьющееся любовью к Мастеру сердце Деры постепенно перестало быть живым, всё больше и больше пропитываясь ледяной силой, и постепенно она сама перестала быть Дерой. Теперь, во всех уголках мира её называют Ледяной Королевой, и Каждый Новый Год в память о Мастере, она выпускает своих големов на волю, и горе тому, кто встретится им на пути. Подобно своим детям, она потеряла способность стареть, любить и радоваться жизни. Она стала вечной и уплатила за это любовью и душой. Жалела ли она когда-нибудь о своём выборе? Этого Вилард не знает. Этого, скорее всего, не знает даже она сама.