Мерзкий

— Люблю… О боже, как же я тебя люблю… Ишшин сидел на коленях перед кроватью, покрывая мелкими влажными поцелуями ногу Ичиго с надетой на неё красной туфлей на высокой шпильке. Ноги его были по-женски гладкие и красивые, разве что мышцы чересчур выпирали. Но со временем это стало лишь сильнее возбуждать. — …Масаки… — словно в горячке шептал мужчина, облизывая, лаская, целуя ногу сына, аккуратно придерживая за пятку, закованную в красную кожу туфельки. — Мерзкий, — зашипел Ичиго, поджимая губы. Другой ногой, носком туфли ткнув отцу в щеку, оглаживая щетину, и поставил ногу ему на плечо, упираясь шпилькой в кожу, надавливая. — Я хочу ещё… больше… — Ишшин поднялся, уложил парня на кровать и навис сверху. Член его стоял и истекал смазкой, а на полу были разводы от спермы, которые даже успели чуть подсохнуть. — Хочу тебя, милая… И вновь этот тон. Тон безумца. С уголка рта капала слюна, глаза совсем подёрнулись дымкой желания. Устроив ноги сына у себя на плечах, Ишшин вошёл, сжимая бледные бедра Ичиго до синяков, до следов от пальцев на завтра. И трахал: мокро, долго, входя до основания в его тело с шлепками кожи о кожу, и выходя с хлюпаньем. Добавлял ещё смазки, и парень будто тёк. Будто женщина. Ичиго обнимал мужчину за шею, приторно сладко стонал, изгибался, чувствуя, как ноги сводит в тесных туфлях, как из-за корсета на талии ему сложно дышать, как розовая мамина помада размазалась по одной щеке, когда Ишшин мокро его поцеловал, буквально насилуя в рот. — Да, дорогой… я тут, рядом, с тобой… — шептал он на ухо родителя, пока тот брал его. И когда кончал прямо внутрь, заставляя содрогнуться и непременно по-девичьи тонко вскрикнуть. И когда мужчина вставал, заправив член в штаны, смотря пустым, отрешённым взглядом на разложенного на кровати парня в туфлях и корсете. Такого похожего на свою мать. И уходил, тихо закрывая дверь. Но Ичиго никогда не смотрел ему вслед. Он поджимал к груди ноги, обнимая колени, и даже не расстегнув корсет и скинув на пол лишь одну красную туфлю, засыпал, испачканный слюной, смазкой, спермой и помадой. На утро они об этом не говорили. Никогда. Ичиго долго мылся, стоя на коленях в ванной, уткнувшись лбом в холодную плитку, и вычищая из себя сперму, которая за ночь не вытекла до конца. Разминал ступни, стёртые в кровь узкими шпильками, смазывал кремом мозоли от корсета, зная, что они не успеют зажить до следующего раза. Но никто из них не знал когда произойдёт этот следующий раз. Сегодня ли ночью, завтра, через неделю, месяц… Иссин просто оставлял на кровати сына коробку с новыми дорогими туфлями и полной баночкой смазки. И ночью приходил. Ласкал, трахал. Но никогда не засыпал рядом. Настолько давно это началось и долго происходило, что Ичиго уже привык, тратя сотый тюбик заживляющего крема. И почему это происходило было не сложно понять. Хотя Иссин никогда не обвинял сына в смерти жены, никогда не кричал на него. Но он заменил её Ичиго. И когда у мужчины случались вспышки паники, ярости, тоски, он шёл к сыну, называл его «Масаки», ведь они были так похожи. И хоть на одну ночь был с любимой. — Как думаешь, Исида, возможно ли одновременно любить и ненавидеть кого-то? — Ичиго подпёр голову рукой и поднял на квинси взгляд. Тот ел, стоя и прислонившись спиной к ограждению на крыше. Иноуэ тут же подняла голову, прислушиваясь. Эта девушка чем-то напоминала белку, со своим узким личиком, рыжими волосами и туповатым взглядом. Иногда Куросаки даже было интересно: все ли волосы на её теле рыжие? У него да, хотя он каждый раз вынужден начисто бриться, чтобы быть гладким, будто женщина. Но потом ему становилось всё равно на цвет её лобка. Едва ли у него встанет на эти прелести. Или вообще встанет на прекрасный пол после того, что происходило в его спальне. — С чего это тебе интересно? — квинси сузил глаза, подозрительно смотря на друга. Но Ичиго лишь пожал плечами и улёгся на холодный бетон, согнув ноги. В кроссовках это делать было куда удобнее, чем в женских туфлях. — Думаю, что возможно… — наконец выдохнул Урю и опустил взгляд. «Наверняка думает о своих отношениях с отцом» — подумалось Куросаки. И тут же его губы растянулись в неконтролируемой улыбке. Такой, когда уголки рта сами ползут вверх, стоит подумать или вспомнить о чём-то. И смешными сейчас казались именно эти прерии квинси и его отца. — «У них все так просто». С тех пор, как он стал синигами, все осложнилось. И хотя мир душ и жнецов не был для него тайной и раньше, и, хотя он имел некоторые навыки в использовании лука квинси (отец иногда требовал в постели, чтобы Ичиго использовал эту силу), но все равно парень был удивлён почти всему. И после первой битвы с пустым, на протяжении которой он все время чувствовал пристальный взгляд в спину, на кровати вновь оказалась коробка. В ней на этот раз лежал полный флакончик смазки с едва ощутимым запахом роз, высокий корсет с кокетливым декольте, прикрывающий даже грудь, и туфли. — Надо же… — Ичиго невольно засмотрелся на туфли. Явно дорогие, с элементами тёмного кружева и кожаными полосками, на высокой, но относительно комфортной шпильке. Парень провёл по каблуку пальцами, чувствуя гладкий металл. Все же он смирился. К десяти дом опустел. Сестры разъехались по друзьям. И отец вернулся с работы чуть раньше. Поужинали в тишине. В полутьме с выключенными во всем доме лампами. Ичиго все убрал со стола, пока Ишшин раздевался по пути в спальню. Все было как обычно, как в нормальных семьях. Но… Но если бы сразу после ужина младший Куросаки не направился в свою комнату, чтобы перед напольным зеркалом снять с себя всю одежду, затянуть тело в корсет, а ноги в дорогие туфли, уже со сноровкой женщины передвигаясь на них, покачивая узкими бёдрами, кажущимися сейчас чуть шире из-за обтянутой талии. — Отлично, — Ичиго был отрешён, смотря в зеркало. Равнодушен и медлителен, когда шёл в спальню отца, фальшиво возбуждён, когда вошёл, прикрывая за собой дверь. Ишшин сидел на кровати. Совершенно голый, расставив сильные ноги с покачивающимся между ними крепким и длинным даже в невозбуждённом состоянии членом. — Чего ты хочешь сегодня, милый? — ласково спросил Ичиго тонким женским голосом, оглаживая ладонью небритую щеку отца, улыбаясь. Но Иссин недовольно цокнул языком и достал из-за спины розовую помаду. Это он предпочитал делать сам. Опустившись на колени, парень приоткрыл рот, неотрывно смотря на отца, пока мягкий стик скользил по его губам, делая их ярче, полнее. И когда они были достаточно выделены, мужчина любовно поставил помаду на тумбу. И погладил сына по волосам, больно сжимая прядки. А Ичиго лишь опустил взгляд, легко улыбаясь, пока Ишшин рассматривал его. Слишком похож на мать. На Масаки. — Ты сегодня так прекрасна, — прохрипел наконец мужчина сильно севшим голосом. Он медленно приблизил несопротивляющегося Ичиго к своему члену, ткнул его носом в свой пах, задерживая, пока парень не вдохнул кисловатый запах пота. — Я доставлю тебе удовольствие, дорогой, — прошептал рыжеволосый. И обхватил накрашенными губами крепкий ствол, пачкая помадой, но исправно обсасывая, как любил отец. Брал до середины, чувствуя, как головка твердеет и наливается прямо на языке, за щеку, надавливая кончиком языка на впадинку уретры. Выпускал и обсасывал губами по всей длине, до покрытых темным пушком яиц, и вновь в рот, на этот раз до глотки. Пока наконец член не проникал в расслабленное горло, а Ичиго не утыкался носом в жёсткие волосы на лобке. Замирал секунды на две-три, не имея возможности дышать, и начинал двигать головой, сильно сжимая губы и втягивая щеки. И Ишшин стонал, хрипел от удовольствия. Хватал его за волосы, толкаясь прямо в глотку так, что кончик носа расплющивался о лобок при каждой фрикции. Но никогда не кончал в рот. Отталкивал сына прямо на грани, делал пару движений рукой и обильно изливался Ичиго на грудь, на лицо. А после стирал пальцами и насильно давал их облизывать, кормя своей кислой спермой. — Сделай это сама, — и после пошло улыбался, отдавая парню баночку со смазкой и непременно требуя, чтобы он стоял на коленях, подняв ягодицы. И почти всегда после надавливал, чтобы Ичиго растянулся в поперечном шпагате. Так не было видно его члена. И уже тогда позволял продолжить. Парень выдавливал смазку на пальцы, как можно больше. И проталкивал их в себя. Растягивал, чтобы было свободно, шестью пальцами: тремя одной руки и тремя другой, разводил мышцы в стороны и добавлял ещё смазки. Пока не начинало хлюпать. Пока не стекало на постель. И после мужчина всегда утыкался носом меж его ягодиц, долго нюхая парфюмерный аромат роз, облизывал, языком щекотал тонкую кожу вокруг. И наконец, навалившись всем телом, входил одним толчком, до основания, обхватив руками талию, закованную в корсет. И долго трахал, шепча нежности на ухо, выцеловывая плечи и шею до блестящих влажных разводов от слюны. — Масаки! — вскрикнул наконец мужчина, входя до основания, обильно кончая внутрь, все так же сжимая талию Ичиго. — Иш..шин… — шептал в ответ парень непослушными губами, цепляясь пальцами за простыни, содрогаясь всем телом в подобии оргазма. И стонал так тонко, надрывно, с удовольствием, которого не было. — Я хочу ещё ребёнка, милая. Может, в этот раз?.. — мужчина ложился сверху, но не давил. Слегка целовал в ухо, облизывал мочку. И говорил так счастливо и довольно, что у Ичиго сжималось сердце. — Может быть, в этот раз у нас будет ещё малыш, — тихо отвечал парень шёпотом, не в силах сделать голос тонким. Устало выдыхал и обнимал отца за шею, заводя руку за спину. Ичиго тихо лежал рядом в опостылевшем корсете, больно воткнувшимся спицей в бок, слушал дыхание Ишшина. Иногда он заносил руки, даже сжимал горло спящего мужчины. Но никогда его не хватало, чтобы завершить дело. — Я тебя люблю, — пробормотал наконец севшим голосом юноша, целовал родителя в лоб, замечая, что тот улыбается, и ушёл босым, оставляя туфли у кровати.