Там, где нас никто не найдёт, В потаённом, закрытом, сознательном. Я хочу быть лишь созерцателем, Только слушать как кто-то поёт И пусть нас никто не найдёт. Запутавшись в собственных стихах и рифмах. Утопившись в непрочитанных письмах, Солнце снова над нами взойдёт. Я играючи выкинул из мира все: Выдуманное, настоящее. И лицо твоё беззащитное, спящее В памяти своей пресек. А теперь я там, где никто не найдёт. Не достанет, не прогонит стужу. Душа моя давно наружу, Но никто не увидит и не придет.
«Каждый человек хоть раз в жизни задается вопросами: «Кто я?», «Зачем я живу?». И правда, зачем? Потому, что так надо? Надо нести весь груз своего существования на своих плечах и быть ответственным за других. Вся жизнь превращается в бессмысленную гонку за призраком общественного «надо». Я часто спрашивал себя в детстве: «Кем же я буду, когда стану взрослым?». Мечтал работать переводчиком, затем врачом. Хотел помогать людям, если даже не физически, то хотя бы понимать друг друга. Понимание – это ведь так важно. По крайней мере, мне так казалось. Но, как итог, средний возраст – это раздолье жадности и лицемерия. Реальность жестока по отношению ко мне. С самого рождения у меня не было и шанса на выбор. С самого рождения на моей голове возвышалась корона, а маска с застывшей улыбкой ждала своего часа. Казалось бы, почему я вообще задумываюсь о таком? У меня нет права на такие мысли. Замена этому - великолепные поместья, горы денег и самые красивые женщины. По меркам остальных я счастливый. Мне не надо переживать за завтрашний день, роскошь – моя жизнь. Но почему-то меня не оставляет мысль, что никто даже не хочет представить, какой ценой это зарабатывается. Пять тысяч человек состоят в моей организации, у каждого свои семьи, и я должен оберегать каждую душу. Я не могу заболеть, потому что секунда промедления может стоить слишком дорого. Я не могу любить, это будет невыгодно для моей семьи. Чтобы этот механизм работал, я не должен иметь своих желаний, желательно и чувств. Таков вес моей короны…» Рука молодого человека слегка вздрогнула, испортив черной кляксой ровные буквы. Вот всегда так: стараешься, выводишь все до безобразия идеально, а любая случайность портит. Запомнят именно это черное пятно, а не строки ровной и чистой истории. Невысохшие чернила, будто издеваясь, переливались в лучах уходящего солнца, окрашивали слегка коричневатые страницы в багряно-красный оттенок. История собственной жизни дразнила Дино, мерзко хихикала и шептала на ухо: «Твоя жизнь ошибка, ты – ошибка», утаскивая мужчину в пучину первородного отчаяния. Дечимо Каваллоне был для своей семьи ярким итальянским солнцем. Он сиял изнутри для всего мира, согревая в своих лучах каждого нуждающегося. Даже копна светлых волос напоминала золотой нимб. Ангел. Вот каким для всех был Дино Каваллоне – один из сильнейших мафиозных боссов современности. Им восхищались и на него равнялись. Для себя же мужчина был персональным Люцифером. Каждый вздох для него был адом, а в районе «сердца» поселилась черная дыра. Дино пережил маньяка Реборна с его замашками психопата – садиста, но чувство леденящего отчаяния он не смог побороть. Становилось только хуже. Никто не видел этого, а Каваллоне кричал, молил о помощи. Только Такеши, один из близких друзей, понимающе смотрел, предлагая иногда заливать эту пустоту алкоголем. Ямамото чувствовал то же самое. Они были всем, но в то же время ничем; одиноки в своих семьях. Это странные чувства, но их наличие причиняло невыносимую боль. Если физическую боль можно подавить всякими лекарствами, что делать с душевной? Как лечить то, что не видно? «Ты просто устал, босс», «Это твой характер, Дино, смирись» – эти фразы набатом отдавались в ушах, скручивая в тугой комок тьму, словно действия наркотика. Мужчина перевел слегка потерянный, но мягкий взгляд в огромное окно по левую сторону от собственной руки. На этой улочке как всегда было очень мало людей, а с учетом времени суток и аномальной жары, шумный итальянский народ и вовсе отсутствовал, предпочитая скрываться в прохладных помещениях. Даже несмотря на это, в не большой, но невообразимо уютной кафешке, где он нашел свое «place-to-think», людей было по минимуму. Будто все разом вымерли. Все эта атмосфера была настолько обыденная, что возникало ощущение жестокой иллюзии. Те же лица, те же новости по телевизору, что мирно брюзжал за спиной, яркий закат и теряющийся в лучах столбик витиеватого пара, что поднимался над чашкой жасминового чая. Есть только одна вещь, которая нарушает этот ход событий. Цветочный магазинчик напротив, что раньше кипел жизнью, сейчас погружен во мрак. Дино видел в нем отражение себя, такого же одинокого и покинутого. Когда же, черт побери, это началось? Когда приходит понимание счастья? Что это вообще такое? Чашка в руках Дона опасно покачнулась, грозясь пролить чай на любимые штаны цвета хаки. Может, когда отец был жив и у наследника не отняли способность мечтать? Или когда он полюбил? "Я все не могу вспомнить", – проносится мысль в голове, а ручка снова остановилась над листами в глубокой задумчивости. Любил? А как это понять? Когда это началось? Шесть лет назад, когда он первый раз наткнулся на это место, улица пела, а воздух, в отличие от других, не был морским, а... цветочным? Да, точно. Эта улочка с обшарпанными стенами утопала в кустарниках бугенвиллии и горшках с азалией, а сам виновник этого, цветочный магазин, ломился от всевозможных растений. Местные флористы сделали из заурядной бедной улицы целый райский сад. Вот почему ему тут нравилось. Это место было похоже на те, что обычно описывали в сказках и мифах. Старый слепой музыкант каждый вечер садился на лавочку под самой пышной розовой бугенвиллией и начинал играть на потрепанной мандоле, тихо, но со страстью в голосе запевая народные мотивы. В такие моменты казалось, что певцу всего двадцать и он здоров телом, а улица будто вторила ему. Люди начинали широко улыбаться, некоторые подпевать, а пекарь часто пускался в пляс. В голове блондина сразу появлялись образы с картины Бугро, только нимфы и сатиры тут были реальными*. Тут все дышало свободой. Люди не всматривались с цепляющей внимательностью в лица, для них не играло роли, кто пришел и что он хочет. Улыбки сменяли одну за одной, не требуя внимания в ответ. Дино был поражен. Кажется, тогда он умудрился уронить горшок с китайской розой, стоявший на лавочке рядом с цветочным магазином. Помощница флориста лишь смешно закатила глаза. Они были удивительно яркого зеленого оттенка, словно молодая трава. Губы Дона растянулись в легкой улыбке. Эти воспоминания казались для него чудесным летним сном. Кажется, с их невинного обмена шуток проснулся интерес и задетая гордость. Девушка с красивыми глазами явно не обращала на него внимания, вновь погружаясь в работу с букетом каких-то неизвестных Дино цветов. «– Неужели я хуже растений? – Синьор, они не такие самовлюбленные, – тихий смешок сгладил акцент. – Я что, сказал это вслух?» Удаляющийся смех тогда послужил ему ответом. Каваллоне не стал скрывать, что ему нравилось это место, нравилось общаться с этой девушкой. Лаконичные шуточные замечания, которые били прямо в цель–в этом была вся она. Неприметная, обычная, но невероятно сильная. Она вертелась вихрем вокруг своих букетов, подпевая старому музыканту, а он сидел за столиком в кафе напротив и наблюдал каждый раз, стоило ему оказаться в этом теплом месте. Небольшое спокойствие поселилось в больной душе, Дино стал засыпать без снотворных. Эта атмосфера и иллюзия свободы были свежим воздухом для молодого человека. Может, звучит это тривиально, но он нашел силы бороться со своими демонами. После того, как Каваллоне допивал чашку чая, он скрывался следом за девушкой в цветочных прилавках, подкрадываясь к ней и сдергивая с волос резинку. В нем вызывало детский восторг, когда русые волосы были свободны от своих оков и переливались в лучах солнца, напоминая золотые нити. Француженка, коей оказалась девушка, становилась более волшебной. «– Ты словно Гермия, – будто открыв какую-то тайну, изрёк Каваллоне, удобнее устраивая голову на коленях флористки и благополучно чуть не съехав с лавочки на землю. Девушка слегка хмурится, и склоняет голову на бок, отрывая взгляд от книги. – А ты получается Лизандр? – задумчиво протянула она. Они делили любовь к Шекспиру. Дино дарил девушке его произведения на итальянском языке, а она читала для него вслух, совершенствуя свою речь. Каваллоне слегка удивленно выгнул бровь, посмотрев на своего декламатора. Два изумрудных глаза смотрели на него спокойно и уверенно. Такая честность восхищала. – Это признание в любви? – Считай, как тебе больше нравится. Основный смысл ты уловил. Больше мне ничего от тебя не нужно»**. И ведь, правда. Она не требовала, не просила, не лезла к нему в голову. Ждала и с улыбкой встречала, даже не зная, вернется ли ее солнце. Она принимала реальность какой она есть, не ожидая чего-то конкретного. Дино хотел так же. Они учили друг друга жить. «– Я, – голос мужчины запнулся, – это я тот Дон Каваллоне. Флористка с громким стуком поставила вазу на стол и распрямила плечи. Дино с легкой опаской смотрел ей в спину, а сознание кричало: «Она прогонит меня». – Soleil, я люблю твою личность, а не твою должность, – улыбнулась через плечо девушка. – Я общаюсь с Дино, а не с положением в обществе». Стоило бежать от такой наивной легкости. Она разрушила все окончательно. Они встречались тайком уже четыре года. Приближенные к Дону догадывались, в чем дело и у кого мужчина пропадает, но никто и не сказал и слова. На боссе лежит огромная ответственность, а если есть место, где он может хоть немного отдохнуть – его право. Дино хотел показать Миллу семье, на что девушка отрицательно качала головой, убаюкивая свое Небо в очередной раз. «– Не думаю, что это хорошая идея. У тебя будут проблемы. Ведь я не имею за своей спиной ничего кроме цветов, я даже не итальянка. Тебе и так тяжело, а препятствия, которые надо преодолеть, не прекращают расти. Это не значит, что я отказываюсь от тебя, – мягкие прикосновения к волосам заставляли расслабиться напряженного мужчину, –просто хочу оставить тебе хоть один спокойный островок во всех твоих владениях. У каждого должно быть место, где он может спрятаться даже от себя». Она понимала боль итальянца. Это была еще одна из ее удивительных способностей. Она слишком много понимала, это свело Дино с ума окончательно. Дон поплатился за свое желание быть «обычным человеком». Поплатился ровно в тот момент, когда доставал изуродованное тело Камиллы из озера. На протяжении всего года, стоило ему только прикрыть глаза, как по негласной команде, появлялась картина того утра: фарфоровое лицо, с застывшей глупой смелостью на губах, а на ладонях ощущалась озерная влага и могильный холод – цена их наивности. У него был выбор. Он мог спасти её, но взамен отдать десяток жизней своих людей. Он мог облачить в траур весь город, но Небо облачило в вечный траур только себя. Тогда Каваллоне понял окончательно – у него нет прав жить. Он должен работать на семью, а не стремиться к созданию своей. Дино заплатил сердцем и духовной опорой, которой для него стала та неприметная девушка из цветочного магазина. Она подарила ему счастье, но одним днем она принесла ему глубокую невыносимую боль. Этот урок был бесценным. Кажется, именно в тот момент он понял, что любил. Был ли он счастлив все это время? Да, несомненно. У него было место, где он был обычным человеком со своими проблемами, а не железным боссом. Итальянец наивно тянул руки к солнцу, но не догадывался, что чем ближе он к этому теплу, тем быстрее все обернется пепелищем. Он дышит ради семьи. Дышит ради города. Дышит ради других людей. Но никак не для себя, таков вес его короны. Открывая глаза, он повторял себе это как молитву, но сам погибал внутри. Не справился. Сгорел. От надежды осталась только одна фотография и могила в рощице его поместья. Его «place-tо-think» увяло следом. Сначала с улочки исчезла музыка, а люди вернулись в свое обыденное русло. Спустя год, стены потеряли свои краски вместе с погибшими цветами. Теперь это место нельзя было отличить от множества таких же улиц Италии. Морской запах, суетливый народ и обшарпанные стены. Только чай имел всё такой же мягкий цветочный вкус. Дописав последнюю фразу в свой «дневник», мужчина захлопнул тетрадь в кожаном переплете. Время подошло к своему логическому завершению. «Как бы я не хотел изменить это, Дино, твой удел – трагедия. Такова участь всех боссов Каваллоне. Мы обладаем великой силой, но она же наше величайшее проклятье. Терпи и старайся, сынок». Призрак отца вышагивал рядом по когда-то персональному раю, напоминая о долге перед семьей. Перед всем миром. Дино хотел бы уйти, но такой поступок разрушил бы равновесие в семье и в новом порядке, к которому они так долго шли. Небо не могло подвести тех, кто доверился ему. Он Центр до последнего вдоха. С каждым шагом мужчина приближался к своей тьме, бесстрашно заглядывая в нее. Осталось еще чуть-чуть и все прекратится. Легкость настигла Дона так же быстро, как и ночь. «Отец, я справился». Хлопок входной двери в съемную квартиру на самой окраине города. Когда-то это место было для него убежищем от внешнего мира. «Я хорошо поработал, ведь так?» Теплый взгляд в такое холодное ночное небо, но сияние звезд почему-то расплывается. Почему? Мужчина провел пальцами по щеке. Слезы? Удивительно. Он думал, что разучился проявлять такие эмоции. «Простите меня». Из темноты комнаты тянется множество бледных изуродованных рук, зазывая свою жертву в капкан. Дино стоит посреди этой темноты, а яркая улыбка смешивается с горькими слезами. «Не плачьте, улыбнитесь. Я наконец-таки обрел покой». Дон сел в кресло, которое стояло в самом темном углу гостиной, так и не включив свет. Он заберет этот мрак с собой. Лишь на миг свет телефона озарил бледное лицо Дечимо Каваллоне. Как раз сейчас подойдет к концу собрание Альянса. Его приемник хорошо постарался. «Я выиграл множество битв, но эту войну я проиграл. Прости меня, Тсуна. Будь сильным». Сообщение доставлено адресату. Пока они найдут Дино, будет уже поздно. Каваллоне хорошо подготовился. Целый год он подводил свою жизнь к этому моменту. Дневник и телефон занимают место на столике, рядом со своим хозяином. Вся его боль запечатлена в этой небольшой тетрадке вместо записки. Дон надеется, что его поймут и не осудят. Во всяком случае, ему уже будет все равно. Несколько таблеток занимают свое место в широкой, еще теплой ладони. Темнота мерзко визжит в предвкушении желаемой души. Часы, словно спасение, подавляют эту тишину, сообщая, что настала полночь. Сообщают, что настал момент попрощаться Солнцу. Дино улыбается и в последний раз вздыхает. Полной грудью, отчаянно. На миг кажется, что запах азалии провожает его, а волосах гуляют невесомые прикосновения. Наваждение? Грудь сковывает огненными цепями. Да, эта агония, она знакома, из-за нее каждая секунда была адом, а каждый вздох невообразимой болью. Это то, что не оставляло его всю жизнь, преследуя и в грусти, и в счастье, но только сейчас она приняла физический облик. Телефон отчаянно вибрирует, но хозяин этого уже не слышит. В ушах эхом отдается обезумевший стук сердца. Ещё чуть-чуть и перепонки разорвет от этого грохота. Больно. Безумно больно. Дино хрипит, даже пытается позвать своих Хранителей и отца. Слезы уже не текут, а тьмы не видно. Ничего не видно. Следующая секунда и Дон забывает свое имя. Затем имя отца. Еще одно мгновение – и все воспоминания пропадают. Резко. Будто из книги вырвали страницы. Следующий ход стрелки часов, и измученное сердце Неба издает последний судорожный стук. «Спасибо вам. Прощайте». Время для Солнца застыло, как и жизнь в вывернутой наизнанку груди.***
Через 1 час 32 минуты Дечимо Вонгола со своими Хранителями и Хранителями семьи Каваллоне найдут бездыханное тело мужчины на самой окраине города. В эту ночь жизнь шла своим чередом. Море все так же тихо шумело, с разных уголков города были слышны эмоциональные голоса итальянцев, где-то разносилась музыка. Самая обыкновенная ночь. Жизнь идет своим чередом. Или все же нет? Для кого-то это время стало счастьем. Как для одного работящего синьора, который первый раз взял своего новорожденного ребенка на руки. А для мафиозного Короля эта ночь была подобна смерти. К груди он прижимал холодное тело своего старшего брата и беззвучно рыдал. «Прости меня. Я так виноват». Для самого опасного хищника семьи Вонгола эта ночь стала самым страшным осознанием. Учитель был силен, но так слаб. Первый раз за всю жизнь он понял, что не был одинок. В отличие от этого глупого Неба. «Конь, ты идиот». Для самого сильного киллера, казалось бы, эта ночь была самой заурядной. Только натянутая шляпа на глаза и сжатая в пальцах чашка кофе говорили, что он скорбит. Скорбит по своему ученику со всем миром. «Прощай, Дино». Для человека с такой же проблемой это было ударом, но он знал исход. Он не стал останавливать. «Друг, надеюсь, ты обрел покой. Подождешь меня?» И всё же город облачился в черный цвет, скорбя по своей невосполнимой утрате. «Спасибо вам за всё, Босс». В этом мужчине опознали бывшего Главу третьей семьи в Альянсе, Дечимо Каваллоне. Официальная версия смерти: инфаркт. Негласная причина среди семьи и друзей: самоубийство. Но это никогда не прозвучит вслух. Их Небо боролось всю жизнь, защищало их. Сейчас же оно ушло достойно. Они не заметили боль того, кто дарил счастье тысячам. Из-за своей невнимательности они потеряли брата, друга, учителя, хранителя, но обрели собственного ангела и очередной урок. Мир ломает даже тех, кто был силен душой. Ломает безвозвратно. Жизнь шла своим обычным темпом. Если не присматриваться, то всё осталось как прежде. Механизм продолжал работать. Но все же было маленькое отличие. Теперь в рощице поместья Каваллоне было две неприметные могилы, которые все сезоны утопали в цветах. Только надпись на небольшой могильной плите сообщала о важности тех, кто там покоится: «Два солнца, которые отдали свое тепло в обмен на спокойствие Семьи».«Я сломался под тяжестью своей короны, а маска начала меня душить. Но я старался сделать хоть что-нибудь для этого мира. Я ведь хорошо постарался?»