Отчет

— Снова ничего? — Как всегда. Леди Сотофа оборачивается и успевает заметить ускользающую усмешку на лице Ренивы. — И что же мне рассказать нашему Великому Магистру? — она указывает на плетеные кресла у низкого столика. Отличная вышла придумка — эта беседка, надо бы организовать здесь свой кабинет, а то пыльные комнаты Иафаха с чванливо высокими потолками и холодными стенами навевают тоску. — Для Великого Магистра у меня готов отчет, — невозмутимо отзывается Ренива и грохает об стол такой внушительной стопкой самопишущих табличек, что обычное, не зачарованное стекло наверняка бы треснуло. Сотофа неодобрительно качает головой. — Держи себя в руках, девочка. И Ренива даже делает вид, что ей неловко. Эта самая девочка-секретарь — тоже отличная придумка, гордость самой могущественной ведьмы Соединенного королевства. И не только из-за того, что душа Нуфлина, если она у него все еще осталась, может быть спокойна — во всяком случае, за минувший год, с момента введения новой должности в Малом Тайном Сыскном Войске, он стал ощутимо менее раздражительным. Но и из-за ряда иных причин, о которых она старается не думать. Или хотя бы думать только раз в пять дюжин дней, когда Ренива приходит с отчетом. Леди Ханемер берет несколько верхних табличек, проглядывает их наискосок, довольно хмыкает. — Хорошо, — наконец выносит вердикт она. Небрежно щелкает пальцами, и весь отчет исчезает, отправившись прямиком на стол секретарю Великого Магистра. То-то он наверняка порадуется... Да, в самом деле, аж здесь слышно, как вздрагивают стекла то ли от недовольного вопля, то ли от волны сердитой магии. Леди Сотофа заговорщически подмигивает своей ученице, старательно сдерживающей смех, и встает, подавая ей руку. Ренива тут же становится серьезной, вся подбирается и настораживается так, что, кажется, воздух вокруг начинает тихонько вибрировать, — и касается пальцев, осторожно, почти несмело сжимая их в своих. Шаг Темного пути сегодня кажется короче, чем обычно, но и этой доли секунды хватает, чтобы сбросить с себя ставшее привычным обличье пожилой смешливой леди и оказаться в личных покоях уже совсем иной: молодой, с распущенными волосами и точеным телом, изгибы которого не в силах скрыть даже орденская мантия. Ренива восхищенно выдыхает за спиной — всегда выдыхает, хоть и видела этот фокус с полдюжины раз и даже знает, какое именно из двух обличий — морок, а какое настоящее. В комнатах леди Ханемер полы застелены кеттарийскими коврами, в спальне так вообще в два слоя, и это невзирая на постоянно обновляющиеся греющие заклятья и зев камина в стене напротив окна. Ходить Сотофа предпочитает босиком, сидеть почти всегда на полу, а иногда и лежать там же — говорит, полезно для спины, хотя Ренива подозревает, что дело в каком-нибудь давно принятом магическом обете. Ну, ей хочется в это верить, потому что не может же в самом деле болеть спина у такой могущественной ведьмы. Зачем тогда вообще это могущество? Сотофа коротко машет рукой, и в камине взревывает огонь, а плотные шторы задергиваются сами собой, скрывая полуденное солнце. Не то чтобы кто-нибудь рискнул подглядывать в эти окна, просто так уютнее. Она оборачивается к Рениве, смотрит на нее несколько секунд, потом проводит пальцами от шеи до живота, не касаясь, и одежда стекает с плеч на ковер, будто распустили невидимую застежку. Еще миг — и орденская мантия, а затем и белоснежная скаба тоже оказываются на полу, сброшенные небрежной кучей, а сама Сотофа неспешно, почти лениво обходит свою ученицу со спины и кладет узкие ладони на обнаженную талию, притягивая ее к себе. У Ренивы тяжелые забранные в косы волосы ниже лопаток, длинная тонкая шея, широкие бедра фермерской дочери и маленькая, почти мальчишеская грудь. Она всегда молчит, не говоря ни слова, не издавая ни стона — и хвала Магистрам. Она ни о чем не спрашивает, не пытается узнать, зачем, почему и что дальше, только вздыхает и подставляется под руки, и вздрагивает, когда касаешься губами выступающего позвонка на шее или сжимаешь в пальцах напрягшиеся соски. Она пахнет тягучим куманским медом и кислым тарунским вином, и водой Хурона — той его части, что течет совсем близко к Дому у Моста — и... Джуффином. Его табаком, его бумагами, креслом, в котором он сидит, смехом, серьезностью и приключениями. Темной стороной и дурацкими мальчишескими шутками, секретами и гостиной его дома на Левобережье, и бутербродами, что готовит ему верный дворецкий, и одиночеством, которое не скрашивает ни квартал свиданий, ни какая-нибудь заморская любовница. Пахнет тонко, почти неуловимо, но что за шимарец без горных лисиц в роду — и Сотофа чует. Она вжимается носом в кожу — чем горячее, тем сильнее пахнет — пробует ее на язык, закрывая глаза, прослеживает губами вены на запястье — брал сегодня за руку, вероятно, тащил снова куда-нибудь за собой, неугомонный; целует круглое плечо — приобнимал совсем недавно, пару дней назад; жадно ласкает мочку уха — наклонялся и что-то шептал так близко, что и здесь оставил свой след. Ренива вздрагивает и выгибается под ней, кусая тонкие губы, и дышит, кажется, через раз, глотками, и Сотофа знает, что та предпочла бы мужчину, но и у нее есть, чем отблагодарить свою ученицу, даже не обращаясь в Старшего Магистра. И, кажется, этого вполне достаточно — во всяком случае, дыхание сверху становится еще резче и переходит во всхлипы, а потом останавливается вовсе, пальцы на несколько секунд стискивают плечи до боли, а затем разжимаются, и Ренива обмякает, утопая в длинном ворсе ковра. Сотофа ждет, пока выровняется ее дыхание, легко подхватывает на руки, думая в который раз, что это должно совершенно комично смотреться со стороны, и бережно укладывает на постель. И сама устраивается рядом, обнимая со спины, позволяя себе два... ну хорошо, два с половиной часа здесь, в тишине, почти наедине с любимым запахом. — Спи, — тихо говорит она, стягивая ленты с кос и пропуская волосы между пальцами. Впереди пять дюжин дней.