Тридцать первое августа

Вера сидела на холодном подоконнике и расчесывала длинные светлые волосы. Кухня напиталась сыростью и пропахла осенней прохладой. Свежее дождливое утро возбуждало в груди необъяснимую тревогу. — Холодно, осень скоро, — беспокойно произнесла девушка, увлеченно вплетая в косу маленькие синие цветы. — Завтра, Верочка, — отстраненно ответил Олег, наливая в кружку душистый травяной чай. Крепкий запах мяты и смородины разнесся по веранде. Мутно-серая пелена заволокла небо. Острые контуры почерневших в сумраке деревьев скрывали за своей недвижной чередой железную дорогу. Вера не видела ее, а просто знала, что она спрятана за вереницей лохматых елей. Оконная рама, резко очертившая грязное стекло, с годами пожелтела и краска начала отходить слоями, оставляя царапины на руках и затяжки на одежде, стоило только облокотиться на подоконник. Но Вера любила садиться под открытой форточкой и смотреть на очертание леса. Олег неслышно подошел к окну. Он небрежно потрепал девушку по волосам, и темно-голубые лепестки цветов, которые она так бережно вплетала в слабую косу, рассыпались в золотых локонах. Вера вскинула голову и, притянув к себе Олега, крепко сжала спину. — Олег! — взмолилась она и замолчала, подавляя чувство тревоги и желание высказаться. А он успокоенно молчал. Мужчина не терпел слез и откровенных разговоров. Голубое ситцевое платье струилось легкими складками, едва прикрывая острые коленки. Босые ноги коснулись холодного пола. И, скорее пробежав по остывшим доскам, Вера бросилась на старый разложенный диван, застеленный белой простыней. Она с обожанием вглядывалась в прозрачно-голубые отрешенные глаза Олега и невольно сама впадала в задумчивость, вспоминая первые встречи в начале жаркого июня. В их свиданиях никогда не было невинной скромности и застенчивости, несмелых взглядов, нежных ребячливых поцелуев. Их отношения созревали слишком быстро и даже несколько грубо, но тогда это не имело значения. За лето Олег остыл, и Вера ему надоела, он устал от оживленных чувством признаний, непритворных разговоров и неизбежной искренности. В начале лета он влюбился в тело с плавными изгибами, в светлые глаза, обрамленные пепельными ресницами и в легкую смелость движений. Но согласившись уехать за город, он не рассчитывал на откровенные беседы и очевидную скуку. Он только хотел наслаждаться Вериной красотой. — Это любовь! Настоящая! — с неожиданным восхищением воскликнула Вера, упоенно зарываясь пальцами в черные густые вихры. "Или привычка", — подумал Олег, но произнести вслух не решился. Он оттолкнул девушку и опустил худые ноги на пол. Противно запахло вишневыми сигаретами: мужчина закурил, небрежно стряхивая пепел на пол. Олег любил курить в доме, нарочно не замечая пепельницы, а Вера любила Олега, поэтому никогда не делала замечаний, послушно задыхаясь в густом дыме, и молча убирала окурки. Но Олега тошнило от Веры и от бесформенных летних платьев, которые она носила в деревне. В хрустальной вазе сохли пожелтевшие гортензии. Белые раскидистые цветы когда-то росли в саду у самого дома, утопая пушистыми шапками в густой зелени. Но в День рождения Олега — двадцать восьмого августа ему исполнилось тридцать два — Вера бережно срезала несколько самых роскошных живописных бутонов и поставила в воду. А мужчина ненавидел цветы, ему скорее хотелось вернуться в Москву. Вечер был страшным. Небо разрывалось, сверкало острыми молниями, разбегающимися в черных облаках, раскаты грома звучали все ближе. Олег сдержанно вздохнул, снимая с Вериных плеч платок и стараясь не смотреть на складки балахонистого платья. Он пытался снова почувствовать любовь. Мужчина и не думал, что не в Вере дело и не в ее манере одеваться удобно, но безобразно, а в скрытом желании уйти. Олег привык к жизни, и любовь к Вере была последним догорающим чувством в его сердце, и когда теперь мужчина решил оставить девушку, он негласно приговорил себя к холодному бесстрастному существованию. Но пока Олег думал, что стоит только вырваться из деревенской скуки и вновь погрузиться в Московский шум, в очередной раз увлечь за собой доверчивую юную незнакомку, и жизнь снова подарит легкое беззаботное счастье. — Верочка, — сдержанно целуя тонкие загорелые руки, шептал мужчина. Спокойный и холодный, он механично расстегивал крохотные пуговицы широкого платья. — Верочка, — ровно и бесчувственно повторял он, ласково гладя оголившиеся хрупкие плечи. — Верочка... В лучах теплого утреннего солнца кружила мелкая пыль. Только, не успевший согреться, свежий воздух напоминал последние холодные дни. Легкий свет скользил по прозрачной тонкой простыне, грея Верины ноги, не прикрытые летним одеялом. Место в самом углу дивана, там, куда не попадал солнечный свет, оставалось пустым и холодным всю ночь, подушка — ровной, не смятой, точно ее и не касались. Вера протянула руку, пытаясь обнять любимого. Пусто. Она испуганно приподнялась на кровати: Олег никогда не просыпался первым, а в такие редкие дни он особенно долго не вставал, точно впитывая в себя последнее солнечное тепло уходящего лета. — Олег? — робко позвала Вера, но никто не, ответил. — Олег! Она вскочила с дивана и выбежала во двор, ступая босыми ногами по теплой земле. — Олег! Но мужчина уехал. Теперь они встретятся лишь через много лет, когда Верино лицо изрежет множество морщин, а Олег пополнеет, и в глазах проступит неизлечимая печаль. Они узнают друг друга, но скроют это и тогда расстанутся навсегда.