SORRY NOT SORRY

      Виктор нервно сглотнул и приоткрыл рот, дыша часто, возбужденно. По спине скатывалась испарина. Он стоял на коленях, широко их разведя, и со сцепленными сзади запястьями. Вырваться из оков не представлялось возможным, это не тривиальные наручники или хитро завязанная веревка — широкие манжеты, из полос кожи и металла, соединенные карабином.       Для мужчины все было ново и непривычно. Прежде никто не имел над ним власть. Никто не смотрел столь строго, требовательно и каплю презрительно. Все глядели на него глазами полного восхищения. Находились и завистливые, и ненавидящие взгляды, но такие — никогда.       А ему в глубине души хотелось почувствовать себя покорным. Это желание клубилось в нем темным вожделенным туманом, вызывающим нервную дрожь и влажные сны. Но не было того человека, которому он мог открыться, который мог бы исполнить его желание, истинное, глубинное. Заставить кричать от наслаждения, будучи в нем ограниченным. Не было. До сего момента.       И возбуждение скатывалось к низу живота, заставляя судорожно облизывать губы и неотрывно следить за своим Господином. Господином Юри Кацуки.       Возлюбленный ходил пред ним в простых джинсах, мешковатых, скрывающих его фигуру, крепкие мышцы бедер и ладные ягодицы, в легком джемпере, слегка растянутом на локтях и с подвернутыми рукавами. Босиком, с забранными назад волосами и поблескивающими в ярких огнях люстры очками. Он обходил по кругу стоящего на коленях Виктора и неспешно поигрывал стеком, мягко ударяя по ладони.       Никифоров же был обнажен. Его давно перестала смущать собственная нагота, но под взглядом темных глаз он сам себе казался таким уязвленным и беззащитным, что хотелось свести колени вместе, спрятать возбужденную плоть.       Последовал короткий обжигающий удар по спине, и недовольный голос резко прокомментировал: — Витя, держи спину ровно.       Мужчина нервно выдохнул и выпрямился, расправляя плечи и прогибаясь в пояснице. Теплая рука Юри коснулась волос в поощрительной ласке, и только Никифоров хотел податься вперед, как она исчезла.       Кацуки сделал еще круг, удовлетворенно хмыкнул и, встав напротив мужчины, присел на корточки. Взглянул пристально в глаза своими невероятно темными, затягивающими в свою глубину очами, наклонив голову вбок. Перехватив стек, посмотрел вниз и легонько постучал по нежной коже внутренней поверхности бедер.       Завороженный Никифоров тихо застонал, закусив губу и опустив голову, также смотря вниз и видя, как кожаная нашлепка ударяет по ногам, оставляя алые отметины.       Но конец стека вдруг неожиданно взвился вверх и уткнулся в подбородок, заставляя поднять голову до напряжения мышц шеи. — Я не разрешал опускать тебе голову, Витя, — рассерженно проговорил Кацуки. И как всегда в такие моменты в его голосе прорезался видимый акцент японского языка. — Прости, я не хотел, — раскаянно еле промолвил Никифоров, с трудом сглатывая слюну.       Внутри все горело. От голоса, от взгляда, от чувствуемого недовольства, осевшего на его теле мурашками. Он дрожал и пылал, варился в своем возбуждении. Тело затекло от долгого стояния в одной неудобной позе, даже несмотря на его физическую подготовку.       Юри поднялся и наотмашь ударил мужчину по щеке, отчего голова того качнулась. Наклонившись, он широко мазнул языком по пылающей коже, недовольно шипя: — Разговаривать я так же не разрешал.       Выдохнув, Виктор вернулся в прежнее положение, прикрыв глаза и восстанавливая дыхание. Дрожь усилилась — он трепетал и шалел от ощущений, даруемых ему его возлюбленным. И не понимал, как не сумел раньше разглядеть такого таланта повелевать.       Он только и смог, что пробудить дремлющий божественный эрос в этом мужчине. И сейчас терзался сомнениями и ревностью, кто посмел и что сделал с его любимым Юри, что в нем проснулся Господин.       От дум Никифорова оторвал сам предмет его размышлений. Толкнул ногой в спину, вынуждая упасть на грудь и прижаться разгоряченной щекой к прохладному полу, придавил босой стопой. — Ты нарушил два приказа, — растягивая слова, проговорил Юри. — Десять, — твердо вынес вердикт мужчина. — Считай.       Первый удар обрушился на выпяченные ягодицы. Быстрый, острый, жалящий и обжигающий. Виктор выдохнул как-то жалобно, сводя брови вместе. Пальцы на ногах поджались от колющего возбуждения, отзывающегося сосущим чувством в животе. — Один, — подумав, мужчина осмелился дополнить. — Спасибо, Господин.       Кацуки насмешливо хмыкнул, но ничего не сказал.       Стек коварная вещь. Это не плеть, в которой хоть и много хвостов, но и задевает она больше поверхности, попадая порой и по спине, и по бедрам. Это не ладонь, с помощью которой можно виртуозно управлять силой удара, складывая лодочкой или раскрывая ее, касаясь только кончиками пальцев или же всей поверхностью. Не специальная шлепалка, которая не столь универсальна, но тоже задевает довольно большой участок ягодиц. Это стек. И с этим стоит считаться.       Кожаный ремешок едва ли больше трети ладони. И удары его могут быть мягкими только от хорошего настроения того, в чьей руке лежит его рукоятка. Но если провинился — на подобную милость можно и не рассчитывать. — Два, — вздрогнув, отозвался Виктор. — Спасибо, Господин.       Удары сыпались друг за другом. Никифоров методично отсчитывал их один за другим, стараясь дышать ровно и медленно, не задерживая дыхания. Жгучие прикосновения по ягодицам, казалось, теплой волной прокатывались по всему телу. Хотелось увильнуть от них, отстраниться, убежать. Однако нога на спине твердо удерживала его на месте, вдавливая в пол, который становился более скользким от капель испарины на теле мужчины. — Десять, — прошептал измученный Виктор. — Спасибо, Господин.       Стопа исчезла со спины, позволяя вздохнуть глубже и дышать, дышать, дышать. Хватать воздух рваными вдохами. Едва наказание прекратилось, как чувства нахлынули яркой волной, будто спал знакомый по тренировкам транс. Мужчина даже тихо заскулил, закусив губу. Его била крупная дрожь.       Судя по звукам, Юри сел рядом на корточки. Дунул на горящие ягодицы остывающим на пути воздухом, прикоснулся прохладной ладонью к коже, мягко поглаживая, но не растирая следы. Поцеловал в поясницу. — Все, Витя, все. Ты молодец, — приговаривал японец.       Он ласково прикасался к пояснице холодными пальцами. Никифоров не задумался над тем, почему вдруг теплые ладони стали мерзнуть. Он дышал и слушал родной голос, наслаждаясь нежными прикосновениями языка, собирающего капли пота с его спины.       Спустя время, когда Виктор основательно пришел в себя, то осознал, что первая в его жизни порка в буквальном смысле, а не переносном (он не раз отхватывал от Якова), лишь только взбудоражила его. Неведомые и незнакомые ранее ощущения подарили ему некую легкость в душе. Понимания того, что его жизнь и тело сейчас принадлежат не ему самому, а находящемуся рядом любимому человеку, Юри, заставляло его изнывать от желания и возбуждения.       Он не принадлежал себе, но стал зависим.       А прикосновения пальцев становились все менее скромными и успокаивающими. Нежные подушечки бесстыдно раздвигали ягодицы, дразня подрагивающие мышцы ануса. Спускались ниже, задевая мошонку. Касались властно внутренней поверхности бедер.       Виктор вздохнул томно, нетерпеливо вильнув ягодицами. Кацуки рассмеялся своим знакомым, чуть хриплым от охватывающего и его возбуждения, тихим, шелестящим смехом, похлопывая раскрытой ладонью по бедрам. — Неужели так не терпится, а, Витя? — смеясь, поинтересовался мужчина.       Но как бы не хотелось ответить Никифорову — он промолчал. Разрешения разговаривать он еще не получил, а испытывать новое наказание совсем не хотелось.       Юри хмыкнул, с нажимом погладил по алым следам от стека, похлопал напоследок пару раз по бедрам и встал. — Хороший мальчик. Запомнил, наконец, что ему не разрешили говорить, — раздался высоко над ним голос возлюбленного.       Виктор чувствовал на себе любопытный, внимательный взгляд Кацуки. Один только взгляд на распластавшееся перед ним, обездвиженное и трепещущее от возбуждения тело, а у мужчины уже голова кругом. Он завозился на полу, повернул голову, чтобы иметь возможность видеть Юри, и постарался придвинуться ближе к его ногам.       Господин улыбался, глядя на его манипуляции. Спрятав руки в карманах, наклонив голову, он стоял, и глаз его не было видно из-за отблеска соседней люстры в стеклах очков. И хотя лицо оставалось в тени от света люстры за головой Кацуки, но Виктор явственно ощущал его улыбку всем своим телом.       Хмыкнув, Юри коснулся кончиками пальцев ног его бедра, поднырнул под торс и коснулся возбужденной плоти. Виктор несдержанно застонал, прикрывая глаза. Ощущения были невероятно яркими и сильными. — Хорошо, я думаю, ты заслужил это, — кивнул мужчина и, развернувшись, прошелся до шкафа.       Открыв дверцы, он, задумчиво стуча указательным пальцем по губам, разглядывал его нутро. Другой рукой переставлял неведомые для Никифоров предметы. Он не помнил, чтобы возлюбленный что-либо держал в том шкафу. Впрочем, самого мужчину занимало совершенно не это.       Шкаф тот использовался парой как зеркало, поскольку обладал оными во весь рост на дверцах. И сейчас Виктор мог во всей красе наблюдать не только интерьер их большой спальни, но и себя самого, лежащего на полу, с красными щеками, блестящими от возбуждения глазами. Припухли губы — он часто кусал их сегодня. Серебристая челка нависла на лоб, прилипая к коже из-за испарины.       Порочный, буквально раболепствующий и распростертый по полу, с задранными к верху алыми ягодицами, связанными за спиной руками. Не страсть, а воплощение похоти в чистом виде.       Юри закончил инспектировать шкаф. Никифоров успел заметить блеснувший металл, прежде чем тот скрылся в кармане. В добавок к тому, Господин прихватил баночку со смазкой и небольшую игрушку. Пока о ее предназначения мужчина не знал, но здраво догадывался, что это по его душу. Или тылы, если быть точнее.       Меж тем Кацуки хотел уже было закрыть шкаф, но вовремя заметил метнувшийся к нему взгляд от дверцы. Проследив за ним, он заметил, что Виктор с затаенным вожделением всматривается в свое отражение, часто дыша. — Даже так? — хмыкнул Юри и оставил дверцу не тронутой. Подойдя близко, наклонившись, шепнул. — Тогда не смей отводить взгляда, — и заботливо убрав с глаз серебристую челку, обошел мужчину вокруг.       Встав на колени сбоку, провел кончиками пальцев по позвоночнику, лукаво бросив взгляд в их отражение. Виктор, наблюдающий за возлюбленным через зеркало, вздрогнул, выдохнув жалобно. Юри невероятно красивый. Но сейчас он был само воплощение сладострастного порока.       Погладив поясницу, скользнул пальцами в расселину, поглаживая мышцы ануса. Никифорова буквально подбросило на месте — невероятно хотелось, чтобы они проникли внутрь. И хорошо, тут мужчина хмыкнул, что он послушно потратил время на тщательную подготовку по просьбе Юри.       А вот последнему что-то не нравилось. Он нахмурился, закусывая щеку изнутри, и, отняв пальцы, погрузил их в рот, тщательно облизывая. И глядя прямо в глаза Виктору через зеркало, обвел их языком, пошло причмокивая, придерживая второй ладонью поясницу. Никифоров же изнывал, его разрывало желание самому обласкать эти нежные тонкие пальцы, что скоро окажутся в нем.       Тщательно смочив, Кацуки поднес кончики к анусу. Подразнил, кружа влажными пальцами вокруг и надавливая. Сначала один. Медленно и предельно открыто — Господин отодвинул одну ягодицу, и зрелище погружающегося внутрь него пальцы Виктор отлично видел. Он сглатывал слюну и продолжал закусывать губу, ведь воздуха в легких отчаянно не хватало. И когда один погрузился до конца, и Юри принялся мелко потрахивать его, Никифоров все же не выдержал и тихо застонал, прикрывая глаза от легкого распирающего и тянущего чувства.       И те мгновенно исчезли. Кацуки резко вынул палец и болезненно ударил ладонью по ягодицам. Они отозвались чутко, вспыхнули огнем, разливающимся по телу. — Я сказал, не отводить взгляда, — наморщив нос, произнес тот, сбиваясь на привычный японский акцент.       Больше с Виктором он не церемонился. Зачерпнув обильно двумя пальцами смазку, мужчина приставил их к проходу и ввел хоть и осторожно, но больше грубо, чем нежно, сначала один, и едва внутри скрылась фаланга, тут же второй. И двигал ими резко, разводя и прокручивая, растягивая. Прикосновения обжигали, распаляли Никифорова, приносили легкий дискомфорт — в постели они часто менялись позициями — но впрыскивали в кровь такую дозу наслаждения, что он скулил, поджимая пальцы на ногах и судорожно сцепляя ладони вместе, впиваясь ногтями в кожу.       Юри, казалось, не обращал на него более внимания. С интересом он игрался с мышцами ануса, отданным в его власть мужчины, изводя его прикосновениями, но не задевая простату внутри. Он уже неплохо знал, где та находилась, правда, Виктор того пока не заслужил. Да и это непослушание — отвел взгляд. Рано.       Удостоверившись, что мужчина достаточно подготовлен и растянут, Кацуки добавил еще смазки на игрушку, а остатки небрежно размазал по ягодицам. Усмехнулся, чистой рукой перехватывая искусственный фаллос, и ввел медленно. Никифоров дрожал мелко, хныкая и кусая губы.       Его распирало изнутри. Хотелось вцепиться руками в Юри, целовать его, ласкать в объятьях несдержанно, тискать ладные ягодицы. Заставлять смущаться, кричать и прятать лицо в ладонях. Краснеть, но просить большего. Да, хотелось. Но не так, как сейчас получить удовольствие от умелых рук. Получить разрешение на разрядку и кончить ярко, нарушая приказ и крича имя любимого на самой высшей точке наслаждения.       Предмет был небольшой и потому вошел достаточно легко и быстро. Кацуки напоследок еще раз ударил легко ладонью по ягодицам, разглаживая оставленный след. — Поднимайся, — и сам, придерживая локтем под шею, помог сесть на пятки и развернуться полностью лицом к зеркалу. — Это — шире.       Юри положил ладони на бедра и властно раздвинул их в стороны, пройдясь жесткой лаской по внутренней стороне и будто случайно прикоснувшись к возбужденной плоти. Хмыкнул на ухо, прижимая согнутой в локте рукой шею к себе. Провел пальцами, карябая невзначай ногтями, живот и грудь. — Смотри на себя, Витя, — шепнул на ухо, задевая губами раковину уха, терзая сосок. Рассмеялся. — Смотри.       И Никифоров смотрел послушно, задыхаясь от восторга. Стоны застряли в груди, и он застыл с глупо приоткрытым ртом, широко распахнутыми глазами, глядя на свое отражение в зеркале. Смотрел и не мог отвести взор.       Раскрытый донельзя, такой по-детски беззащитный и дьявольски порочный. Пошлый. Страстный. Румянец заливал лицо, но не от смущения — от невероятной силы возбуждения и желания. Огонь в крови передавался, казалось, вне пространства тела. Прилипли пряди платиновых волос к лицу и шее, блестела от испарины кожа, на ребрах и животе алыми полосами остались следы от пальцев Юри. Вздымалась грудная клетка от тяжелого, хриплого дыхания. Каменно стоял член, покачиваясь несильно из стороны в сторону, и на головке блестела смазка.       И у плеча, ехидно поблескивая глазами, с улыбкой змея-искусителя на губах виднелся Юри.       Невозможно отвести взгляда.       Сильнее прижав к себе рукой, усложняя подачу кислорода, Кацуки поинтересовался, кивая в сторону зеркала: — Нравится? — не дождавшись ответа, слизал каплю пота с виска. — Мне не очень. Не хватает одной детали, — и в свободной руке заблестели зажимы на цепочке.       Глядя в зеркало, Юри провел ледяной цепочкой по животу. Отведя руку, ловко прицепил зажим на левый сосок. Виктор, не сдержавшись, громко вскрикнул, закусив губу и хмуря лоб. Острая боль отозвалась во всем теле, но после зажатая плоть лишь глухо ныла. Мужчина думал, что познав подобное, во второй раз не вскрикнет. Но нет. Его голос зазвучал еще громче, ведь Кацуки отпустил и без того нелегкие зажимы и поигрался с цепочкой, соединяющей их.       Никифоров пытался восстановить дыхание. Оно — самое главное в борьбе с ноющей болью, он помнил это еще по тренировкам. Но возбуждение захлестывало его с головой, качало на своих волнах, не позволяя сделать ни глотка воздуха. В мышцах тянуло, хотелось расправить, передернуть плечами, покрутить головой и размяться. Но желание подчиняло себе, как подчинял взгляд темных, столь же завороженных страстью глаз его Господина.       Кацуки поднялся на ноги. В его руке вновь оказался стек, которым он незатейливо ударял себя по голени. Мужчина отошел вперед, обернулся и привалился плечом к открытой дверце шкафа. Смотрел молча на Виктора, наблюдая за его реакцией. И не отведет ли он взгляда от зеркала — тоже. — Я доволен. Почти, — и в тоже мгновение в Никифорове заработал маленький вибратор, о предназначении которого он не знал и о нахождении оного в себе успел позабыть. Юри весело хмыкнул. — Теперь все. Наслаждайся, Витя.       Мужчина стонал громко, позабыв обо всем. Игрушка внутри раздражала нежные стеночки. Ввергала в пучину наслаждения, но не позволяла ни уйти в нее с головой, ни выплыть наружу. Томила в себе. Никифоров раскачивался вперед-назад в такт слышимой пульсации собственной крови, бегущей по жилам, и сердца. И видел затуманенный взор в отражении зеркала. И выражение лица у него было растерянное.       Однако едва мужчина вознамерился сгорбиться, а цепочка предательски колыхнулась, скользя по коже и теребя соски, как Кацуки мгновенно оказался рядом. Рукой властно вцепился в подбородок, заставляя смотреть прямо и вытянуться в струну, а кожаным ремешком стека надавил на живот. — Держи спину, Витя.       Больше Юри не отходил далеко от Никифорова. Он же всегда чувствовал рядом его присутствие, ощущал его пальцы, зарывающие в волосы, оттягивающие голову назад, срывающие мимолетный поцелуй губы. Ладони на плечах, слизывающий капли пота со спины язык. Теплое дыхание у шеи. Чувствовал, но не видел самого Кацуки.       Весь его мир сосредоточился только на ощущениях и на растрепанном и перевозбужденном своем отражении. Горящие похотью, но скрытые поволокой глаза. Прилипшие к лицу волосы. Болезненно отзывающийся возбужденный член. Тело в тонких красных следах.       Он настолько потерялся во всем этом, что перестал слышать собственные стоны. И очнулся лишь тогда, когда перед ним, загораживая зеркало, предстал Юри. Виктор потерянно смотрел в его карие очи, изнемогая от желания. Тот хмыкнул неопределенно (хотя скорее виновато, но мужчина не придал тому значения) и взялся за цепочку. Подергал, добиваясь осознанных стонов и просящего шепота на грани слышимости. Потянул на себя, вынуждая тянуться вперед и вверх. — Хороший мальчик, — прижавшись щекой к щеке, томно выдохнул на ухо Кацуки. — Ты заслужил разрядку. Витя, я разрешаю тебе кончить, — и сильно дернул за цепочку, варварски снимая зажимы.       Кровь болезненно возвращалась к соскам. Ноющей пульсацией. И хрипя тяжко, Никифоров согнулся, утыкаясь в плечо возлюбленного. Он вовсе не был мазохистом, хотя и любил разные эксперименты в постели. И Юри это знал.       Теплые, согревшиеся ладони легли на возбужденную плоть. Провели нежно, почти невесомо от основания и до самого кончика. Пальцы ласково размазали капли естественной смазки по головке. И после, обняв плотно, принялись быстро водить вверх-вниз, доставляя невиданное и несравнимое ни с чем удовольствие.       Виктор стонал и хныкал, подмахивая бедрами, утыкаясь лбом сильнее в плечо. Овеянный родным телом возлюбленного, выдыхал часто, закатывая глаза от наслаждения. И наконец, окунулся в благоговейную тьму удовольствия, хрипло застонав в полный голос. — Юри… — Юри, да я в порядке! Прекрати волноваться.       Смеясь, Виктор, укутанный по шею в теплое одеяло, обтертый влажной тряпкой, отбивался от обеспокоенного Кацуки. Тот не находил себе места, нервно теребя край джемпера и поминутно краснея от смущения при одном только взгляде на Никифорова. — Юри, дорогой, прекрати, пожалуйста, изводить себя, — улыбался уставший, но донельзя счастливый мужчина. — Ты был великолепен. А я и мечтать о подобном не мог. — Но, Витя, ты потерял сознание, когда, — Кацуки замялся, вновь залившись румянцем и опустив взгляд. — Еще бы, — хмыкнул тот. — От такого феерического оргазма это неудивительно. Успокойся, мне действительно все понравилось. И я благодарен тебе за это. — Правда все в порядке? — неуверенно и робко посмотрел на мужчину японец.       Боже правый, подумал Никифоров. И это все тот же Юри, который всего двадцать минут назад смотрел на меня строго и не позволял не то чтобы кончить, спину согнуть. Но улыбнувшись только, Виктор кивнул молча.       Кацуки выдохнул, постепенно успокаиваясь. Поправил одеяло и подбил подушку, приложив вновь замерзшую ладошку к щекам, проверяя температуру. Улыбнулся несмело, поглаживая плечо мужчины. — Тебе ничего не принести? — Нет, спасибо. Ты лучше скажи, — демоны ревности вновь принялись грызть Виктора изнутри, а Юри заметно напрягся. — Где ты так наловчился? Или кто тебя научил? — прищурившись нехорошо, посмотрел он на возлюбленного пристально.       Японец вновь покраснел, заалели даже щеки и шея. — С-сам, — заикаясь, ответил он. — Читал много разной специальной литературы. Да с некоторыми знающими людьми консультировался.       Никифоров облегченно выдохнул. Врать Юри никогда не умел, да и смысла не было. И потому верил мужчина ему безоговорочно. И если сказал, что читал и консультировался, значит, читал и консультировался, причем дотошно, выясняя все подробности и детали, как на то способны только японцы.       Представить, что с кем-то другим Кацуки мог быть таким властным, Виктору было больно чисто физически. И хорошо, что это не так. — Знаешь, Юри, — улыбаясь, позвал он сидящего рядом все еще смущенного мужчину. — Мне ужасно захотелось пить. Ты не мог бы мне принести?       Кацуки вскинулся, засияв. Торопливо поднялся с постели, нашарив ногами тапочки. — Витя, я сейчас!       И когда он почти выскочил из их спальни, Виктор позвал его снова. — Юри. — Да? — темная макушка показалась из-за косяка. — Как-нибудь обязательно повторим! — задорно подмигнул мужчина, жмурясь довольно, подобно объевшемуся сметаны коту.       Юри не ответил ничего. Только смущенно кивнул, пискнул что-то неразборчиво и скрылся в темном коридоре.       Как-нибудь. Обязательно.