Часовая стрелка указывала на 11, а минутная плавно переходила к цифре 9. Мужчина, стоящий под единственным работающим фонарем, со скрипом в душе прощал ему перебои. На дворе стояла душная летняя ночь, и даже легкий ветер не успокаивал, а, кажется, обжигал кожу и бил плетьми по щекам.
Мужчина, стоящий в такой сомнительный час в таком сомнительном месте, раздражено вздохнул и полез за пачкой сигарет в карман. У него были светлые длинные волосы и зеленые глаза с вечным прищуром. Даже те, кому по работе приходилось часто общаться с ним, не могли понять, то ли он страдает от плохого зрения и отказывается от линз, то ли недоверчиво смотрит на мир. Под самими глазами залегли фиолетовые круги, а губы выглядели иссушенными и потрескавшимися. Он был одет в некогда дорогой костюм, сейчас явно потерявший форму.
Мужчину можно было бы назвать красивым, если не множество морщин, так явно проступающих при желтом свете этого фонаря. Исчерченный вдоль и поперек лоб говорил о многих часах, на протяжении которых он хмурился. На всем его лице стояла печать измученного человека, который давно перешагнул цифру возраста в своём паспорте. Ему было 33, но выглядел он на все 40.
– Какого черта, Ямамото? – хрипло произносил мужчина, обращаясь к фигуре, появившейся на углу улицы. Из-за тусклого света фонаря было сложно разглядеть подошедшего, поэтому сознание само дорисовывало многие детали из общего портрета этого человека.
Подошедший - высокий мужчина с мертвыми глазами. У него были короткие волосы, гладко-выбритое лицо, покрытое маленькими ранками (ожидающий его подумал, что у него сильно дрожала рука во время бритья). Он был одет в дорогую рубашку и отчего-то прятал логотип фирмы, изготовившей её.
Оба мужчины – ровесники, но сложно было сказать, кто выглядел лучше. Один – уставший пленник этой жизни, второй – живой труп с деревянным телом. Ни на одном из них жизнь не запечатлела своего дыхания.
- Признаю, задержался. Извини, Гокудера-кун.
Ямамото или тот, кого так звали раньше, улыбается. Его глаза вперились в глаза Гокудеры и впервые подсветились болью. Улыбка – жалкое подобие прежнего дружелюбия.
Гокудера вздрогнул. Он был уверен, что Ямамото сделал это специально: показать, что он, Гокудера, сделал с ним. Если бы он не открыл рта, если бы не сделал эту пародию на нежно-дружескую улыбку, он бы… Гокудера встряхивает головой. Лгать самому себе – глупо. Больнее всего делал как раз яркий контраст этой клоунады и смазанных воспоминаний десятилетней давности.
- Я прождал тебя полчаса. – Голос обиженный, по привычке ждущий замаливания промаха. Но Ямамото молчит, а Гокудера вспоминает, что они пять лет как расстались.
- Давно не виделись, ха? – спустя минут пять медленно протягивает Ямамото. – Я закурю?
Кажется, он только спросил, но между пальцев уже оказывается сигарета. Ямамото некоторое время крутит её в руках, а после подносит фильтр к губам. Закрывая глаза, он без видимого наслаждения делает первую затяжку.
Внимательно наблюдающий за собеседником Гокудера, тихо выдыхает.
- Разве ты куришь?
- Три года.
- Тебе только сигарет не хватает с твоими легкими.
Гокудера чувствует себя семнадцатилетним мальчишкой. Ему хочется многое высказать Ямамото, но в первую очередь – отобрать сигарету.
Он вновь медленно выдыхает и вспоминает, что они уже не в школе. А
какое дело одному взрослому мужчине до другого?
- Умру, так умру. Скажу по секрету, я ещё и пью хороший коньяк. Впрочем, дешевое пиво тоже пью. Но никогда, вот честное слово, Гокудера, никогда не смешиваю сигареты и выпивку. – С заговорческим видом Ямамото подмигивает и в этот момент, когда безжизненный свет фонаря меньше всего освещает его глаза, они кажутся живыми.
Гокудера усмехается и вспоминает, как Ямамото всегда отказывался от алкоголя. Болезненный, ломкий, словно хрусталь, он продолжал заниматься спортом и делать вид, что доживет до счастливых семидесяти. Чертов дурак.
Они молчат. Гокудера замечает, что ветер больше не хлещет по щекам, а перебирает волосы, остужая вечно воспаленную голову.
- Я не думал, что ты придешь, - тихо произносит один из них.
- Я не верил, что придешь ты, - так же тихо вторит второй.
Под этим фонарем десять лет назад два юноши, робко и застенчиво, ломая пальцы и открывая сердца, признались друг другу в чувствах. Каждый следующий год в этот день они приходили сюда в полночь и – обязательно – целовались. Они без слов скрепляли свой союз перед Вселенной и бесконечным небом, словно гости, заглядывающие на пышный банкет и напоминающие о том, что живут по соседству.
Последние пять лет тусклый фонарь проводил без них. Неизвестно, почему они пришли сегодня: скорее всего, убегая от самой страшной убийцы – душевной скуки. От душевной скуки люди приглядываются к алкоголю и наркотикам, от неё идут на изнасилования и убийства. От неё приходят на давно забытое место встречи.
- Кем работаешь сейчас?
- У меня серьёзная должность в банке, - уклончиво отвечает Ямамото, смотря в сторону и выдыхая сизый дым. - А ты? Всё ещё в мафии?
- Что-то вроде, - распрямив плечи, Гокудера вскидывает подбородок больше для вида. Сейчас ему хочется вести себя раскованней, так ведет себя осужденный за час до казни. Он уже говорит, что хочет, и совсем не заботится о впечатлении, которое произведет.
Ямамото хочется горько рассмеяться и предложить поцеловаться, так, шутки ради. Рядом с Гокудерой он ощущает в своих руках клинок. Однако, чем сильнее Ямамото вонзает его, тем глубже проникает в собственную, давно разодранную глазницу.
- Слышал, у тебя жена? – незаинтересованно тянет Гокудера, выкуривая пятую сигарету подряд. Они дымят без остановки и большую часть времени просто молчат.
- И двое детей. – Клинок утонул в озере равнодушия. Кажется, запахло мертвечиной.
- Счастлив?
- Вполне.
Ямамото думает, что сегодня – их настоящее прощание. Они пришли на поминки своего прошлого, поэтому можно позволить себе вспомнить былое: саднящее, рвущее и копившееся.
Ямамото вспоминает, как ждал Гокудеру с миссий каждый вечер. Сам он работал в ресторанчике, наотрез отказываясь даже касаться оружия. Ямамото почти всегда засыпал в ожидании возлюбленного на неудобном диване в гостиной. С равнодушием он вспоминает сейчас те долгие, бесконечные вечера. Ямамото кажется, что тогда он был юн, неопытен и эмоционален.
На глазах его любимый человек медленно превращался в безжалостного убийцу. Слезы, наворачивающиеся одна за другой, не могли исправить ситуацию. Он словно наблюдал за тем, как происходило ужасное и леденящее кровь перевоплощение – и это было не как в фильмах, картинно крича и колотя изнутри прутья собственной клетки. Это было тихо, незаметно и неотвратимо.
Ямамото старательно не обращал внимания на то, что сам давно прошел точку невозврата.
- О чем думаешь? – неловко интересуется Гокудера, деловито засовывая руки в карманы потасканных брюк. Он давно мог бы сменить этот костюм, если бы захотел.
Ямамото отмечает про себя, что эта детская неловкость ещё жива.
- О прошлом.
- Я тоже.
Оба неосознанно думают о том дне, когда Ямамото ушел. Сейчас они не вспомнят причины ссоры, зато точно не забудут последствия. До сих пор воспоминание об этом пронзает одного острым клинком равнодушия и заставляет другого приложиться к бутылке.
В тот день Гокудера ударил Ямамото и сломал дверь в гостиную.
Ямамото долго не мог понять, что произошло. Он смотрел на себя в зеркальном отражении и не узнавал расплывшийся глаз. Словно в замедленной съемке он переводил взгляд со своего отражения на покрасневшие костяшки правой руки. Ямамото помнил, как рука молниеносно выскочила вперед и ощутимо приложилась к челюсти возлюбленного. Гокудера разозлился ещё больше и сломал дверь.
Ямамото не слышал крика и грохота, он просто вышел из комнаты и заперся в ванной, принявшись внимательно разглядывать себя в зеркале. Осознание приходило медленно и чертовски болезненно, словно плохо впитывающийся яд. Его глаз – саднящие костяшки – отекшая челюсть Гокудеры. Здесь есть связь?..
По мере того, как Ямамото приходил в себя, в нем всё сильнее крепла уверенность: он уйдет сегодня же и больше не вернется.
Ночную тишину прерывает рваный кашель Гокудеры. Ямамото молча протягивает ему белоснежный платок, равнодушно поглядывая на бывшего возлюбленного.
- У нас всё как-то… кхе-кхе… криво получилось. – Откашливаясь, хрипло произносит Гокудера. Резким движением он откидывает длинную челку с глаз.
- Ну, извини, что решил не дожидаться расправы над собой, - Ямамото не смеётся, хотя мог бы обернуть это в шутку. Он просто смотрит, крутит в пальцах зажигалку и ждет ответа.
- Как ты… Я бы… - Гокудера задыхается от возмущения, в одно мгновение падая до вспыльчивого подростка. Он ни на год не вырос со дня вручения дипломов. Измучился, устал, набрал опыта и наделал ошибок, но не вырос. Не созрел.
- Я говорил тебе, чтобы ты отказался от должности в мафии. Говорил, чтобы ты ушел, - холодно произносит Ямамото, смотря прямо в глаза Гокудере. В них до сих пор взрываются миры.
- Я не мог, идиота кусок! Сколько раз я говорил, что не мог!
- Не бить меня ты тоже не мог? – вскидывая одну бровь, тихо произносит Ямамото. Он совсем не повышает голоса, но не выглядит от этого менее устрашающим, чем швыряющий молнии Гокудера.
- Ты мог пойти со мной! – бросает мужчина, игнорируя заданный ему вопрос.
- Я не хотел становиться убийцей.
Голос – ледяной и равнодушный, глаза – безжизненные. Гокудера знает, почему у Ямамото новый костюм. Гокудера знает, что каждую неделю Ямамото или отдает его в химчистку или, если нельзя ничего сделать, покупает новый. Гокудера чувствует ауру, Гокудера замечает отточенные движения. Он слишком долго пробыл в мафии, чтобы не узнать убийцу с первого взгляда.
- Кем ты работаешь в своем банке?
- Неважно.
- Можешь не говорить. Коллекторы всегда хорошо одеваются.
На лице Ямамото не дрогнул ни один мускул.
- Моя жена и дети хорошо одеты.
- Я рад за тебя, мистер-не-хочу-становиться убийцей.
Хроническая усталость Гокудеры превратилась в злобу и задиристость.
- Так выражаются дети, Гокудера. Повзрослей.
Ямамото не смотрит на него, пытаясь зажечь ещё одну сигарету. Ветер сводил попытки на нет, поминутно задувая пламя.
- В постели я не был для тебя ребенком.
- Это было давно. Сейчас у меня жена и дети.
- Да что ты заладил со своей женой и детьми!
Ямамото криво усмехается про себя. Он удивлен произошедшей в Гокудере переменой – вместо безжалостного убийцы и холодного любовника, к которому он привык в последние годы их отношений, он снова видит эмоционального гордеца, которого только перевели им в класс. В день роковой ссоры в глазах Гокудеры была черная ярость и желчь. Сейчас в них горячее желание и детская обида. И это в 33 года.
- Хочешь, пойдем в отель? – резко распрямляя плечи и вскидывая подбородок, предлагает Гокудера.
Его продолжает швырять от одной эмоции к другой, он совершенно не понимает, к чему это и почему именно сейчас, и злится только сильнее.
Гокудера был не настолько глуп, чтобы оправдывать их отношения обычной проблемой гомосексуальных пар – а именно тем, что Ямамото нужна женщина. Ямамото никогда не был нужен никто кроме Гокудеры, и его глаза сейчас – прямое тому доказательство. Гокудера выходил из себя и вскипал от каждой фразы этого полумертвеца, прекрасно понимая, что сломал всё сам.
В драках не было ничего страшного – Ямамото это делал не в первый раз, но почему именно в тот раз были такие оглушительные последствия?
Наверное, из-за разорвавшегося доверия.
Терпение Ямамото лопнуло, и он – слишком ценящий жизнь – не захотел превращаться в безвольную тряпку.
Не раз Гокудера заливал крепким коньяком воспоминания о том, как он нежно касается загоревшей кожи, смотрит в карие глаза, в которых безграничное доверие и покой. Чувство вины никогда не перестанет мучить Гокудеру, даже если он признается себе в этом.
Юношеская гордость сплеталась в нем с взрослой жесткостью.
- Ты, похоже, перевозбужден. – Усмехается Ямамото, кидая быстрый взгляд на штаны собеседника.
- Так «да или нет»?
- Пожалуй, я откажусь.
Ямамото трясет пустую пачку сигарет и водит пальцем внутри, надеясь найти ещё одну, ускользнувшую от его взгляда.
- Ты всегда был универсалом. Хочешь сказать, тебя устраивает только одна позиция? – дерзко произносит Гокудера. Он видит, что у Ямамото кончились сигареты, но свои не предлагает. Гокудера не хочет, чтобы его собеседник уходил, поэтому решает впасть в крайность. Он уверен в том, что хорошо держится и практически не смущается.
Гокудера не собирается извиняться и продолжает избегать глаз Ямамото.
- Скорее, тебе не хватает хорошего актива.
- Так, может, покажешь мне, какой он - хороший актив? – мужчина делает шаг вперед, обхватывает ладонью свой затылок и склоняет голову вбок. Жалкое отчаяние скользит в каждом его движении.
- Гокудера, не надо.
Глаза вновь подсвечиваются болью, они так необыкновенны в охватившем их страдании. У Гокудеры перехватывает дыхание. От этого ему только сильнее хочется вновь обладать Ямамото, только сильнее хочется впиваться в губы, читать вслух книги, лежать до часу дня, совсем не мучаясь совестью и игнорируя звонки начальника. Гокудера давно перегорел и раскаялся, стабильно пытаясь вернуться в прошлое с помощью горького виски.
Гокудера поддается вперед и, пока Ямамото не успевает оттолкнуть его, накрывает губы своими. У обоих они – иссушенные, отдающие горечью. Гокудера совсем не давит и ждет того, что его вот-вот оттолкнут. Нижняя губа начинает дрожать, и он крепче прижимается к Ямамото. Поцелуй получается донельзя невинным, а руки неловко ложатся на затылок бывшего возлюбленного. Ямамото не отвечает.
Дым от сигарет с ментолом – взятых на ходу из-за отсутствия крепких – въелся в волосы и смешался теперь с дымом вишневых. Это странное сочетание ароматов витало в воздухе, касаясь слегка отстраненных приоткрытых губ.
- Что это значит? – хрипло и тихо выдыхает Ямамото, смотря на своего собеседника удивленно-стеклянными глазами. Он не спешит отстраниться, хоть и знает, что обжигает своим дыханием губы Гокудеры.
Гокудера молчит, смотрит в карие глаза Ямамото и слегка пожимает плечами. Он и сам не знает, что это было.
- Минутная блажь.
Ямамото слегка щурится, мерцающий фонарь играет желтым светом и жуткими тенями. Наконец, мужчина отстраняется и растягивает губы в мертвенной дружелюбной улыбке.
- Я пойду, Гокудера?
Он не видит никакого смысла в том, чтобы тратить здесь время и залезать вместе с грязными кроссовками в души друг друга.
Лицо Гокудеры кривится и становится ясно, что отпускать Ямамото он не хочет. Гокудера силится не закричать матом, не прижать Ямамото к ближайшей стенке, не вдолбить в него собственные чувства через кулаки. Он привык врать себе и привык врать Ямамото, а сейчас всё словно кажется кривой ретроспективой. Его не бьёт осознание ударом тока и сердце не разрывается от боли, а с щеки, трудно представить, не скатывается слеза – все эти клише, почерпнутые из мыльных опер и несуразных романов, совсем не подходят Гокудере. Он не так любит и, видимо, неправильно чувствует.
- Нет.
Гокудера произносил это твердо и громко. Он решает попробовать прислушиваться больше к себе, чем к своему языку, с которого то и дело капает яд.
- Я всё ещё люблю тебя.
Он произносит это твердо и Ямамото приподнимает от удивления брови.
- Что?
- Давай жить вместе.
- Сдурел? У меня жена и дети.
- Я могу забрать и их.
- Ты сошел с ума.
Ямамото резко поворачивается и опять тянется к пачке сигарет. Раздосадовано вспоминает, что она пуста, и с силой швыряет куда-то в темноту перед собой.
- Такеши, - Гокудера тихо произносит имя, и Ямамото к своему удивлению чувствует, как в груди что-то приподнимается.
- Гокудера, время прошло. Мы изменились, - серьёзно произносит мужчина, избегая взгляда своего собеседника.
- И что? Будешь заливать про то, как мы меняемся каждый день, потому что мыслим? – Гокудера специально тянул слоги в последних словах, манерно вторя себе движениями рук. – Я в курсе, Ямамото. Я тоже немного пожил.
После недолгого молчания, Гокудера поднимает голову к закопченному небу и продолжает:
- К тому же, ты сам себе противоречишь. Раз все меняются, почему не могу измениться я? Почему не могу расставить верные приоритеты, прожив без тебя 7 лет?
- Потому что изменился я. Мне больше это не нужно.
- Ямамото, а давай поедем в отпуск? – игнорируя холодный тон и отстраненность возлюбленного, вторит Гокудера, всё ещё смотря на небо. – Только подними взгляд. Здесь не видно ни одной звезды. Я хочу туда, где нет смога и черное небо покрыто серебристыми звездами. Я хочу на волю, Ямамото.
Ямамото не отвечает. Он просто вспоминает, как в 15 лет они с Хаято – тогда ещё мальчишкой Хаято – сбежали в горы. Ни разу с того момента он больше не видел такого чистого неба и таких сияющих звезд.
- Мне нужно идти, - Ямамото слегка качает головой, и в его улыбке виднеются следы грусти.
- Иди. Но, Ямамото… - Гокудера отрывает взгляд от неба и заглядывает прямо в глаза собеседнику. Он отмечает, что закопченное смогом и освещенное лживым светом вывесок и софитов небо и пустые глаза Ямамото не слишком отличаются друг от друга. – Приходи завтра.
Мужчина не отвечает. Он просто разворачивается и поднимает руку в знак прощания. Ямамото уходит, а Гокудера думает, что если бы его возлюбленный был так безнадежен, как считает, то не пришел бы сюда сегодня.
***
Ямамото и Гокудера снова встретились в этом же месте днем позже. И ещё днем позже. И ещё. На протяжении недели они вырывались на место встречи к десяти вечера, проводили там два часа, а после тихо расходились, никогда не прощаясь. Бывали дни, когда в них просыпалась страсть к разговорам, бывали дни, когда они не произносили ни слова, но так и продолжали стоять бок о бок.
В воскресение Ямамото сказал, что уезжает в командировку на неделю. Он просто пробубнил это себе под нос, конечно, не предупреждая Гокудеру – это ведь не имеет никакого смысла, они ведь никто друг другу.
Ровно через неделю у них состоялась ещё одна встреча. Эти тайные свидания возвращали их в жизни. На щеках Гокудеры мелькал свежий румянец, а в глазах Ямамото появлялось что-то ещё, помимо пустоты и боли. Они находили глоток воздуха друг в друге, хотя ни за что бы не признались в этом.
***
В одну такую же встречу Гокудера принес пакет, который бережно держал за пазухой. Он просто протянул его Ямамото, не сказав ни слова. С неподдельным интересом Ямамото посмотрел на Гокудеру, на пакет и снова на Гокудеру. Не встретив никакого сопротивления, он тут же залез внутрь и наткнулся на что-то мягкое. Ямамото поднес содержимое к свету и понял, что это – криво связанные черные перчатки. Он чувствовал, что между пальцами, судя по всему, не вышло связать цельно и теперь там были хорошо спрятанные заплатки из такого же узора и такой же нити. Ямамото не замечает, как улыбается, а Гокудера делает вид, что ему этот пакет подкинули, и он не имеет понятия, какой дурак вздумал в конце августа дарить перчатки. И причина вовсе не в том, что он знает, как у Ямамото мерзнут руки осенью.
***
На следующую ночь на руках Ямамото красовались кривые перчатки без пальцев, а на щеках Гокудеры – румянец. В ту ночь они словно упали на десять лет назад, громко разговаривали, спорили и даже краснели – то от ярости, то от смущения. Они были мальчишками, ещё не уставшими, не создавшими сами себе проблем и не потерявшие уважения к самим себе.
***
Ещё одной такой вот ночью Ямамото, без особенной грусти в голосе, сообщил, что застал супругу с другим мужчиной, который, как выяснилось позже, был отцом их детей. Гокудера усмехнулся и ничего не сказал. Вместо этого он потрепал собеседника по плечу и предложил выпить отличный коньяк у него дома. Ямамото отказался, но и курить не стал.
Он стал меньше дымить, о чем втайне радовался Гокудера. И однажды, безумно красивой безоблачной ночью, Гокудера предложил Ямамото:
- Давай поедем в отпуск?
- Давай, - тихо ответил Ямамото, вслед за Гокудерой поднимая взгляд к небу.
