Consejero

— Фил, я слишком стар для этого дерьма. — Ты ещё в самом расцвете сил. — Не знаю. Теперь действительно не знаю. Связь в Мехико ловит херово, даже если это — суперсвязь суперагентов. Фил заикается в ответ, пока Клинт разглядывает бинты на правой ладони, облокотившись на стойку регистрации. В этой мелкой убогой гостинице на окраине до вчерашнего вечера самым дорогим предметом мебели был стеклянный стол в холле. Теперь же от него остался только чёрный металлический каркас с большими присосками, рогатый и нелепый. Закалённую столешницу вчера при весьма обидных обстоятельствах разбили Клинтом. — Клинт, ты хочешь сказать, что он — профессионал? — Молодой, нервный, рисковый. И быстрый, сучёныш. Спина болит. И, кажется, даже поскрипывает. Клинт оглядывается снова. Смотрит, как вместо дымчато-бежевого стекла работники тащат к столу наскоро выпиленное откуда-то бесцветное, с мутными грубыми краями. — Но в этот раз ты его почти догнал. — Я его догнал. Не догнал бы — он бы не швырнул меня в этот чёртов стол. — Ты хоть увидел его лицо? — Только глаза. Остальное он прикрыл платком. — Можешь описать? — Их два, — Клинт обессиленно стекает на пол прямо у стойки и вытягивает ноги в проход. Всё равно здесь негусто с гостями. — Они карие. И пустые. Он жмёт «отбой» — в этот раз даже лень ссылаться на плохую связь. *** Щ.И.Т. не может понять, что за чертовщина происходит на всех континентах уже несколько месяцев. Массовые убийства редко случаются так… стабильно попарно. Бартон уже готов поклясться, что их «клиент» на самом деле побывал и в Антарктиде, просто оттуда никто не заявлял о кровавых бойнях. Флажки на карте в кабинете у Фила разбросаны хаотично, как конфетти и рис на весёлой свадьбе: Сан-Франциско, Вашингтон, Чикаго, Арканзас, Каир, Лондон, Белград, Канберра, какая-то глушь в Таиланде, название которой не выговорить, Мехико… Всегда одно и то же: сначала — перестрелка на каком-то непонятном сборище, где словно орудует безжалостный маньяк, а потом, дня через три-четыре — перестрелка потише, чаще всего в каком-нибудь спортивном клубе или на чинной домашней вечеринке. Нет, Клинт, конечно, просил заслать в это безумие кого-нибудь другого. Кого-нибудь помоложе, желательно свободного от домашнего хозяйства и семейных обязательств. Только вот Фил нашёл железный аргумент: на первых, совсем жутких перестрелках, частенько находят стрелы. На вторых — всегда только пули. Они с Филом долго думали, почему. Полиция на местах пыталась (да и сейчас пытается, чего уж там) повесить всё на какого-нибудь одного опасного шизика, но Клинту сразу стало ясно, что здесь что-то совсем не так. Психопат вряд ли менял бы почерк, да ещё так организованно и системно; психопат не смог бы незамеченно и быстро пересекать океаны; психопат не смог бы каждый раз уходить из-под носа у агента Бартона. Ещё после случившегося в загородном доме под Лондоном Клинт позвонил Филу, крутя в пальцах стрелу кустарного изготовления и разглядывая наконечник. — Помнишь дело Фрэнка Касла? — без предисловий поинтересовался Клинт, пока полиция выносила очередные трупы: молодого парня в дорогом костюме, заблевавшего свою грудь чем-то чёрным, и тело женщины с располосованным горлом. — Не говори мне, что Каратель в Лондоне, — предупредил Фил. — Я и не говорю. Просто мне кажется, что я всё понял. Ставлю на то, что вторую бойню всегда устраивает кто-то вроде него. Одиночка. Пули одинакового калибра, отсутствие улик, юркость то ли молодого ужика, то ли молодого спецназовца… — А первую бойню? — Мне кажется, это какая-то секта. — С чего ты взял?! — Адекватные люди, — сказал тогда Клинт, — не льют наконечники стрел из серебра. *** Коулсон начинает беспокоиться, впрочем, только после Белграда, откуда Клинт шлёт ему мутные фотографии стены с пятью параллельными кривыми росчерками, будто оставленными ножом, и прикладывает к ним растопыренную ладонь. Хочет сказать, что это след от когтей. Фил предлагает отпуск, но интерес Клинта настолько разгорается, что отпуск ему уже не нужен. Именно в Белграде он впервые почти застаёт одиночку, прибыв на место второй перестрелки раньше полиции. Чёрная тень выскакивает в окно разгромленного стрелкового клуба, бежит палисадниками у жилого дома, следит на клумбах — но оставляет слишком размытые отпечатки то ли сорок второго, то ли сорок третьего размера. Клинт гонится за тенью, но тень как сквозь землю проваливается через квартал. Позднее выясняется, что действительно сквозь землю: карту старой канализации Бартону предоставляют слишком поздно, и в высушенной каменистой галерее он находит только немного земли с клумб и растоптанную настурцию. Найденные примеси крови соответствуют образцам крови жертв. Клинт неожиданно звереет. В Канберре он строго-настрого запрещает полиции трогать что-либо до его приезда и заранее запрашивает через Фила новые подробные экспертизы с предыдущих побоищ. Прилетает Бартон к ужасному амбре и не менее ужасной картине, которую дотошно снимает на видео, обходя весь дом на окраине города с респиратором на лице. Видео он посылает Филу под названием «Кровавая оргия без sms и регистрации»; через трое суток у этого шедевра появляется сиквел. Разница настолько очевидна, что Фил окончательно соглашается с Клинтом, а придирчивое сравнение вновь проведённых экспертиз только подтверждает догадки. Первая бойня — это всегда разномастное огнестрельное оружие, стрелы с серебряными наконечниками, яды растительного происхождения, рваные глотки и иногда ещё — пепел рябины. Грязная работа, где следы перемешаны и спутаны. Вторая бойня — чёткое, методичное истребление, одно и то же оружие и… Наличие среди убитых тех, кто наследил на месте первой бойни. Клинт не говорит этого Филу после Канберры; Фил не говорит этого Клинту. Но они оба одновременно приходят к выводу, что одиночка — вовсе не психопат. Он — мститель. *** И в Мехико у Клинта всё почти получается. Несмотря на то, что он заранее ставит на уши местную полицию сразу после первой бойни, в большом доме в неблагополучном квартале, который снимали вскладчину несколько человек, предупредить вторую не удаётся. На этот раз шустрый призрак выкашивает целую семью, собравшуюся на застолье в честь юбилея бабушки, и его не останавливает даже то, что Калаверасы держат оружейный магазин и большинство из них оказывается вооружено. Но удача улыбается Бартону, хоть и как-то щербато. Одна девушка всё же выживает. Непонятно как — у неё пробито лёгкое, она сипит и плюётся кровью почти у порога, когда Клинт приезжает на место событий. Он даже успевает принять её за труп, но, услышав хрип, пытается оказать первую помощь, выволакивает на крыльцо. Она отмахивается с перепуга, неожиданно сильно вцепляется в руку Клинта и отводит её в сторону, и, только разглядев лицо и колчан за спиной, утихает. — Вам скоро помогут, — успокаивающе обещает Клинт. — Держитесь. Пострадавшая мотает головой. Он упрямо зажимает раны: кровь, какая-то особенно горячая и тёмная, заливает форменную рубашку офицера полиции, нашивка с именем еле читается. Девушка очень торопилась с работы поздравить бабушку. — Кто это сделал? — Клинт надеется на внятные показания. Офицер должен суметь их дать. Она же как-то добралась до порога, несмотря на раны — странно только, что табельное оружие осталось в кобуре. — Кто это сделал, Ана? Она снова мотает головой. Фокусируется на нём, и глаза в свете маячков подъехавших полицейских машин блестят синим. — Consejero, — выдавливает она, не подбирая английское слово. — Красный «мустанг». Я пыталась сказать, что она жива, но consejero не слушал. Клинт хочет задать ещё вопросы, но подоспевшие врачи уносят единственную выжившую из семьи Калаверас. Он даёт отмашку: законсервировать место происшествия, искать на дорогах красный «мустанг». Возвращается в свою машину и, пока ждёт сигнала, гуглит англо-испанский словарь. Оставляет на дисплее телефона кровавые следы. — «Советник», — читает Бартон вслух перед тем, как удача улыбается ему во второй раз. Задолбанный воришками хозяин придорожного магазина говорит, что камера у входа дважды засекла красный «мустанг», и время подходит слишком идеально. Клинт сверяется с картой — и на удачу едет в гостиницу поблизости. Но третья за вечер улыбка фортуны оказывается ехидным оскалом. «Консехеро» слишком быстр, ждёт подвоха и до обидного привычен к стрелам. Клинт даже не успевает его толком разглядеть, когда этот стрелок-одиночка самоубийственно врезается в него с разбега в холле гостиницы, а потом отбрасывает на стеклянную столешницу. Всё, что может Бартон потом — выскочить в осколках на крыльцо и всадить стрелу с маячком в крышу красного «мустанга». *** К моменту звонка от Фила у Клинта на руках потрясающее количество бредовых улик и новостей, и он собирает их в кучу, сидя с ноутбуком на кровати в номере. Кондиционер тёплый, пиво тёплое, но это неожиданно способствует холодным сердитым мыслям. Во-первых, у Калаверасов в доме и в магазине было дикое, дичайшее, можно сказать, невменяемое количество серебряных пуль с гравировкой в виде черепа и некоторое количество этих сектантских серебряных наконечников. Во-вторых, у них в доме нашлось почти такое же количество засушенного аконита и пепла рябины. «Зачем?!» — пишет Клинт прямо на распечатанном отчёте и отхлёбывает пиво из банки. В-третьих, Ана Калаверас, находившаяся при смерти, совершенно точно сама спрыгнула в окошко третьего этажа и убежала. Это подтвердили одиннадцать прилипших к окнам врачей, санитаров и больных, не страдающих психическими заболеваниями. Фил в трубке очень озадачен. — Я, конечно, смотрел фильмы про вампиров и оборотней… — начинает он, и Клинт испускает безнадёжный стон. — Но ты знаешь, у нас на работе тот ещё зоопарк, а таких нет. Значит, их и в природе не существует. — Ты мне очень помог, — серьёзно сообщает Клинт и кладёт трубку. Нет. На самом деле — нет. В этом деле всё отдаёт безумной сказочкой. Следы когтей, серебро, аконит, рваные глотки… Куда проще думать о единственной реальной и осязаемой фигуре в этом деле, и Клинт создаёт пустой файл. Озаглавливает его «Consejero» и открывает новую банку пива. Выписывает все собранные данные — и почти успокаивается. Неизвестный чуть выше Клинта, почти одной с ним комплекции, использует «Глок-22» и «Ремингтон-870», подкован в рукопашной, носит обувь сорок второго или сорок третьего размера, отталкивается при прыжке только левой ногой, обучен не оставлять улик, по которым легко идентифицировать личность. Кареглазый, навскидку — лет двадцать. По прыти Клинт уж так точно дал бы ему двадцать, но Фил как-то в ответ на это замечание рассмеялся и сказал, что сам Клинт пока тоже скачет, как молодой. Банка пива кончается очень быстро, пока Бартон задумчиво перечитывает свои сведения несколько раз и допечатывает в конце: «Хладнокровен, как Каратель, противен, как Наташа». Берёт лист бумаги, карандаш и зажимает телефон плечом. — Слушай, — говорит он Филу, бросая ещё один взгляд на монитор и убеждаясь, что маячок замер недалеко от аэропорта. — Проверь вылеты из Мехико. Вдруг повезёт. И, зачитывая ему свой «словесный портрет», Клинт пытается нарисовать настоящий карандашом. Как всегда, выходит вовсе не то, что он видит у себя в голове — стоило поучиться рисованию, пожалуй, с его-то зрительной памятью. Несколько минут он смотрит на чёрную тень с пугающими тёмными глазами — и сминает лист. Цедит мелкими глотками гадкое тёплое пиво и гремит жестянкой, комкая её следом за бумагой. Надо бы поспать, но в голове какая-то помесь «Сумерек» и шпионского боевика — и Клинт продолжает пялиться на фотографии с мест происшествий. *** — Он прокололся, похоже, — Фил разбивает едва подступившую под утро дремоту звонком. — Я проверил всех пассажиров в этой возрастной категории и нашёл покойника. — Хммм, — Клинт трёт глаза и зевает. — Вот зачем им серебро. Вся ясно как божий день. — Нет, не слишком. Дело было довольно мутное и мерзкое, я его запомнил на всякий случай. Сейчас пришлю. Ты так его напугал, что он поспешил и назвался именем убитого. Видимо, не успел подготовить свежие документы. Мессенджер пиликает — ноутбук, оказывается, был открыт всю ночь. Клинт окончательно продирает глаза и подползает к нему по кровати на локтях. — Скотт МакКолл, — читает он вслух Филу, будто сам Фил этого не читал. — Убит в Карлсбаде, Калифорния. Почти год назад. Вряд ли это он летит, ага. — Читай дальше. Клинт быстро проматывает файл, цепляя только самое важное. Молодой практикующий ветеринар, неудачно съездил отдохнуть и застрелен в Карлсбаде вместе со своей девушкой Малией Тейт. — Ну и жизнь была у девчонки, — тянет Бартон, уже разглядывая фото с места преступления и краем глаза поглядывая в сопроводительный текст. — Сначала украли и держали чёрт знает где восемь лет. Потом застрелили… Да ещё как — стрелами с серебряными наконечниками. Нашпиговали грудь так, что она, лёжа ничком на побережье у распахнутого старенького джипа, напоминала дикобраза. Убиенный Скотт сидел у джипа, согнувшись, тоже прошитый насквозь, и вся его грудь была залита чёрным. Из джипа, с заднего сиденья, свешивалась ещё чья-то тонкая рука. — Другая парочка выжила, — говорит Фил, опережая Клинта. — Лидия Мартин, четыре огнестрельных ранения, отравление растительными ядами. До сих пор находится в коме. Мечислав Стилински провёл в больнице два месяца, потом вернулся на последний семестр в академию. — Угу. — В академию ФБР, — добавляет Фил торжественно, и мессенджер пиликает снова. — К работе после выпуска допущен не был — рекомендовалась психологическая реабилитация. Клинт икает, открывая принятый файл — всё вдруг срастается. Привычное оружие, боевая подготовка, аккуратность и чудовищная бесстрастность во время расстрелов, биометрические данные. Во время своей первой операции курсант Стилински умудрился, к тому же, потерять палец на правой ноге, но потом никаких ошибок не допускал. Срастается всё, кроме одного. — Он действительно профессионал, — заключает Клинт, глядя на фотографию Мечислава в личном деле. Чёрная тень с пустыми глазами, опрокинувшая его вчера на стеклянный стол, не похожа на мальчишку, который даже на этой казённой фотке, кажется, вот-вот рассмеётся. *** Звук стрелы, пронзившей металл автомобильной крыши, он больше никогда и ни с чем не перепутает. Но он уже не заставляет дёргаться — только давить педаль газа в пол. Надо же — его преследует охотник, настоящий охотник, а не эти гниды-самоучки. Кто-то вроде Арджента или куда круче, ещё и сотрудничает с полицией по всему миру. Он даже не тратит на него серебряные стрелы: давно понял, что гоняется за обыкновенным человеком. Наконечник у стрелы, которую он выдёргивает, сбросив «хвост», из арендованного «мустанга» — стальной. Но вот модная приблуда на древке Ардженту и не снилась. Маячок. Стрела-маячок. Тянет на уровень каких-то совсем страшных спецслужб, потому что в академии ФБР такому не учили. Они уже и там. Он забрасывает её с размаху в придорожные колючие кусты, бьёт по капоту кулаком, забыв, что тот и так ещё кровит, и воет на пустой дороге — как будто он уже и не человек вовсе. Мексика — проклятая страна. Но выбора у него не было. Так или иначе, но следы Хейлов терялись здесь — и теперь их было не найти. А рассчитывать больше и не на кого. Стая, воспитавшая Кору Хейл, перебита. Стая, которую она собрала — перебита уже давно. Дерека и Питера изначально было нереально отыскать в начавшемся после смерти Скотта бедламе. Да и из всех городов, где можно было найти поддержку, остаётся всего один. Телефон последнего знакомого оборотня, впрочем, молчит; про его стаю нет никакой информации. Хотя кто б его взял в стаю, такого зануду? Мечислав Стилински, который вот уже почти год не зовёт себя Стайлзом, обходит машину, открывает дверь так, что чуть не отрывает ручку, и падает на водительское сиденье. Снова набирает парижский номер Айзека Лэйхи, чтобы услышать гнусавое французское: абонент — не абонент. В этот раз даже не хочется колотить руль руками. Сил больше нет. Он, конечно, всё ещё сын, всё ещё выпускник академии ФБР, но всё это будто бы потеряло значение после смерти Скотта. Образовалась какая-то пустота, которую не заполнить ни заботой об отце и Лидии, ни психотерапией. И сейчас, после резни с Калаверасами и молниеносной стычки с неизвестным крутым охотником, даже барахтаться в крови больше не хочется. Дело почти доделано. Сил больше нет, но на их место приходит холодная решимость и странная надежда. Мечислав достаёт последний, отложенный именно на такой случай, поддельный паспорт. Сидя в машине, прямо на трассе, бронирует билеты на ближайший рейс до Парижа, пусть даже не прямой, плевать. Когда сталкиваешься с неизвестным противником, от которого ты устал бегать — нет ничего лучше, чем встретиться с ним лицом к лицу на последнем рубеже. Хотя бы узнать, кто он, даже если не удастся получить преимущество. Стрела в грудь лучше стрелы в спину. Если этот хмырь со стрелой-маячком действительно из спецслужб, то он не сможет прозевать Скотта МакКолла. *** — На кой чёрт он летит в Париж, Фил? Если у него во всех других городах кто-то был, то… Гарнитура уже, кажется, приросла к уху. Клинт летит прямым спецрейсом, обгоняет противника — и, едва оказавшись в аэропорту, понимает, что тут ловить изворотливого парня смысла нет. Если где в этом городе и можно потеряться с концами и с багажом — это в аэропорту. — У него тут единственный контакт. Айзек Лэйхи. Изучает литературу в Сорбонне. — Это выглядит так, будто господин Стилински едет после всего содеянного побеседовать о романах Достоевского. — Он убил старушку не топором. Так что вряд ли. — Дай мне адрес этого Лэйхи. Клинт берёт кофе прямо в аэропорту — и очень удивляется, что Фил не сразу находит адрес. Литературовед тоже зачем-то шифруется, меняет съёмные квартиры, избегает официальных договоров, и это сначала кажется необъяснимым. Клинт записывает адрес на салфетке — и чертыхается, услышав следующую фразу Фила: — Только его в Париже уже месяц никто не видел. Он взял академ и исчез. — Ты умеешь радовать людей. Особенно меня. Особенно после перелёта. — Но если наш объект летит сюда, то он тоже этого не знает. — Разумно, — Клинт прячет салфетку в карман куртки. — У нас всё равно нет альтернативы. Снимем его с рейса — он уйдёт. В аэропорту тоже не поймаем, да и он общественно опасен. Лучше организовать засаду там, куда он придёт, и ждать. — А потом? — Начальство изучило досье и пришло к единственно верному выводу. Ликвидировать. — Принял к сведению, — бросает Клинт. — Буду действовать по обстоятельствам. Стилински, конечно, профессионал. Но он — мальчишка. Клинт отпивает кофе, прикрывает глаза — и видит того задорного Стилински с фотографии. Человека, не способного учинить всё то, за что его приказано ликвидировать. Всего лишь мальчишку, который годится агенту Бартону в сыновья. Годился бы, остепенись он пораньше. Фил знает, что значит обещание Клинта действовать по обстоятельствам. На остальные директивы сейчас класть. И Клинт, смешиваясь с толпой в аэропорту, снимает гарнитуру и суёт её в карман, к листку с адресом. *** Большая удача — последняя съёмная квартира Лэйхи ещё пустует. В ней нет ни крови, ни разодранных стен, и самое подозрительное, что обнаруживает Бартон, пробравшись туда и оставив дверь завлекательно приоткрытой — закатившийся под шкафчик в ванной тюбик тёмно-красной помады. Ох уж эти литературоведы. Остаётся только надеяться, что пользовался он ею не сам. Клинт засекает время — и беззастенчиво варит себе кофе на кухне. До ожидаемого визита остаётся около двух часов, и за это время можно подготовиться. Разработать план. Впрочем, план у него уже давно разработан. Это не первый колючий одиночка с руками по локоть в крови, которого Клинт встречает на своём пути. Он так и сидит на кухне, с чашкой кофе и ноутбуком, продолжая собирать информацию о Мечиславе Стилински. Пара мутных историй в старших классах, о которых нет подробностей (с кем не бывает), семнадцать штрафов за превышение скорости, погашенных слишком быстро — и больше ничего примечательного. Отец — уважаемый шериф, мать давно умерла. Прекрасные оценки в школе и в академии, любительский спорт (какой-то идиотский), помолвка с бывшей одноклассницей Лидией Мартин, в графе «Братья и сёстры» на заброшенной страничке фейсбука вписан Скотт МакКолл. Нет привычки разбрасываться людьми — и Лидию, и Скотта он знал с детства. Вдруг становится слишком легко представить, что почувствовал Мечислав Стилински, очнувшись в больнице под капельницами, и у Клинта гадко сводит под ложечкой. У него в двадцать два ещё не было и половины того, что потерял этот мальчик. Всего, что он наживал и хранил всю свою жизнь. В аналогичной ситуации, в Будапеште, Клинт предложил Наташе Романовой свободу и искупление. Сейчас он тоже готов к переговорам. Он хочет попробовать предложить этому мальчику смысл и надежду. Когда входная дверь осторожно и по-французски деликатно скрипит, Клинт пьёт третью чашку кофе. Колчан и лук стоят в углу. Пистолет и обойма лежат на почтительном расстоянии друг от друга, насколько это возможно на маленьком круглом столике — по разные стороны от ноутбука. Клинт спокоен. Клинт очень спокоен и доброжелателен. Не как спецагент, а как человек. Как отец. Когда отчаянный и пустой Мечислав Стилински заявляется на кухню почти бесшумно, с «Глоком-22» наперевес, Клинт громко ставит чашку на стол и разворачивает ноутбук. На экране — личное дело курсанта ФБР. — Рад знакомству, consejero, — это гораздо проще выговорить, чем чудовищное имя Стилински. — Опусти пистолет. Мы просто поговорим. — Ты не охотник? — Ты что? Я фермер. Он щурится, неверяще и устало. Потом вдруг часто-часто моргает, глядя на своё собственное старое фото. Запускает пальцы в отросшие спутанные волосы — и выщёлкивает обойму. Так же демонстративно. Кладёт её рядом с обоймой Клинта, и пистолет — рядом с его пистолетом. — Хорошо, — сдаётся Стилински. — Хорошо. Я очень давно ни с кем не говорил. *** Он не дикий. Он одичавший. Клинту ужасно хочется разглядеть в нём что-то от улыбчивого мальчика из прошлого, но не получается. То и дело тянет перебить неправдоподобный рассказ об оборотнях, банши, кицунэ и прочих, об охотниках за сверхъестественным, за одного из которых Стилински его принял, и спросить с надеждой: «Парень, ты что, шутишь?» Он не шутит. Люди с таким взглядом не помнят, как шутить. И его длинные пальцы с разбитыми костяшками дрожат, хотя парень старается держаться, как настоящий герой. Смотреть в глаза. Стараться не давать волю эмоциям. Клинт даже не выдерживает первым. Протягивает руку и сжимает плечо Мечислава. Тот упрямо им поводит — мальчишеский, совершенно мальчишеский жест. Так делает расстроенный Купер и всегда прибавляет, что нечего с ним возиться, он большой. Стилински выдаёт всё как на духу. Будто исповедуется почти незнакомому агенту страшной спецслужбы. Клинт жалеет, что у литературоведа в квартире не водилось коньяка. Плеснуть бы сейчас в кофе — и себе для лучшего усвоения информации, и ему. Ему даже нужнее. Когда Стилински умолкает, у Клинта даже не находится вопросов, а за окном начинают сгущаться голубоватые парижские сумерки. Они так и сидят друг напротив друга: Клинт, сцепивший пальцы в замок до белых костяшек, и Мечислав, зачем-то постоянно пересчитывающий свои. Наверное, это его успокаивает. — Я жду, — говорит вдруг Стилински и вскидывает голову. Смотрит в глаза Клинту снова. — Чего? — Когда вы вставите обойму и пристрелите меня наконец. У вас же диктофон в рукаве, я знаю. Вам просто нужно было признание. Да, я могу это повторить: я убивал самодеятельных охотников. Потому что они убили моих друзей. Потому что из-за них девушка, которую я люблю со второго класса, в коме. Потому что они будут убивать и убивать сверхъестественных существ. На меня их штуки не действуют… так, как надо, я всего лишь человек. И я всего лишь соблюдал их принцип. Их закон. «Мы охотимся на тех, кто охотится на нас». Клинт молчит, глядя на него — и демонстративно закатывает рукава, подняв ладони. Диктофона нет. Тёмный взгляд Стилински снова становится недоверчивым. Он просто не понимает, что происходит. Маленький. Глупый. Мальчик. — Не буду я тебя убивать, — ворчит Клинт, нацепляя гарнитуру. — Хотя уши бы я тебе надрал. Разбивать мною стол было совершенно ни к чему. — Но я убивал… — Я тоже, и это не делает нас мерзавцами. Разберёмся. Мы со всем разберёмся, агент Стилински. Фил оглушительно долго не отвечает. Стилински смотрит на Клинта во все глаза, и его пальцы нервно выстукивают по столу какую-то мелодию из супергеройских мультиков. — Вы меня вербуете, — наконец догадывается он. — Куда? — В Шестую Интегрированную… О, Фил! Фил, наконец-то! Что? А, да в этом Париже связь ещё хуже, чем в Мехико. В общем, дело такое: ты тут жаловался, что у тебя в зоопарке оборотней нет… *** — Садись уже. — Я не привык ездить на сиденье справа. — Привыкай, consejero. Стилински мешкает. Потом всё-таки закидывает рюкзак на заднее сиденье. Плюхается рядом, тяжело и устало, и Клинт только теперь замечает, что его руки и шея иссечены шрамами от пуль, стрел и ножей. — «Советник». Почему ты меня так называешь? — Она назвала тебя так. Ана Калаверас. Ты её не добил. — Странно. Новообращённый чешет в затылке, пока Клинт сгребает с приборной панели арендованной машины обёртки от сэндвичей. — Да, я тоже так подумал, а потом узнал, что она сбежала из больницы. С третьего этажа. Со всеми пулями, которые ты в неё всадил. — Она сказала ещё что-нибудь? — Что неведомая «она» жива, и Ана пыталась тебе об этом сказать, но ты её не слушал. Стилински вдруг смотрит на Клинта потерянным бессмысленным взглядом, будто пытается прочитать на его лице расшифровку послания. Минуту. Две. Клинт начинает беспокоиться сильнее, чем Фил, узнавший всю эту белиберду про оборотней и возжелавший услышать повтор из первых уст уже завтра утром. И он вдруг улыбается. Дрожаще и неверяще. Не так живо, как курсант с фото, но уже почти по-человечески. — Кора, — он хлопает Клинта по плечу, и тот морщится — из плеча не так давно достали три осколка. — Кора Хейл, больше некому. Это же всё меняет. — Кто это? Что — всё? — Вообще всё. Если это правда. Выяснять подробности, стоя на месте, уже некогда. Надо ехать в аэропорт на ночной рейс до Нью-Йорка и, пожалуй, успеть прихватить по дороге сэндвичей и картошечки фри для себя и для того парня. Наташа вот изрядно ожила и подобрела, когда Клинт впервые додумался её покормить… Но Стилински и так обрадовался этим словам больше, чем новости, что никто не собирается его убивать. В принципе, работа в Щ.И.Т.е не намного лучше убийства, но это как-то не принято говорить при вербовке. Клинт заводит машину и выезжает со двора. Ночная дорога почти свободна, магнитола не работает, да и с парнем хочется поговорить по-человечески — как-никак, теперь за него отвечать головой. И самому Клинту, и ни в чём не повинному Филу. Нельзя всё время будет называть его по фамилии и «советником», вдруг думает Клинт, плавно поворачивая руль. Даже если ему действительно придётся быть советником по новым для Щ.И.Т.а делам со всеми этими волками и охотниками. У него есть имя, пусть и такое, что выговорить его с первой попытки в состоянии будут только Наташа и Ванда. Надо справляться. Друзья Стилински как-то справлялись. И Клинт набирает воздух в лёгкие с самым непринуждённым видом. — Так вот, Меши… Мши… Мчи… — Стайлз, господибожемой, — вдруг выдаёт Стилински скороговоркой, наконец пристёгиваясь. — Просто Стайлз.