***
Последние несколько лет жизнь стала напоминать одну большую гонку. Мы буквально живем на бегу — от выступления к шоу, от интервью к церемонии — цейтнот, одно слово, и когда возвращаешься в общежитие, сил хватает только на дойти до кровати и, может, в игру какую-нибудь порубиться. Так. На автомате — картинки перед глазами, пальцы по кнопкам, пока не поведет окончательно. Есть шоу-бизнес — и это априори сумасшедшие требования. Ты должен выглядеть идеально, ты должен танцевать идеально, ты должен петь, должен улыбаться фанатам и интервьюерам — потому что ты и есть воплощение идеала на планете Земля, и этому статусу необходимо соответствовать. Если у тебя вскочил прыщ, ты встал не с той ноги, у тебя гудит все тело и глаза слипаются после долгого перелета — это никого не волнует. Отовсюду — айдол, идеал, идеальнее, будь еще идеальнее. Счастлив ли я при этом при всем? Честно, я не знаю. Я с самого начала знал, на что иду. Я осознанно сдался в заложники своих же амбиций, я пошел за своей мечтой, и я не жалею. Я с самого начала вполне себе представлял, что именно меня ждет. А впрочем, нет. Кое-чего я все-таки не учел. Да и не мог учесть. Концепт: мы хотели летать, мы хотели воплотить свои амбиции в жизнь. Итог: мы взлетели гораздо выше, и те, кто нас вдохновлял, те, кем мы восхищались, сейчас стоят вместе с нами в одном ряду и жмут нам с уважением руки. Мы выходим на сцену, я смотрю на беснующуюся толпу и не верю. Тысячи человек, которые в нас влюблены. Звучит похоже на апокалипсис. И мы продолжаем биться, мы продолжаем доказывать этим людям, что они не зря выбрали нас. Держать планку — еще сложнее, чем пробиваться наверх. Я очень боюсь перегореть. Но я не перегорю, пока есть — мне хочется верить, что оно есть — то самое неучтенное несколько лет назад. Пока есть мы.***
— тебе надо меньше пить, — говорит тэхен, когда они добредают до спальни. у чонгука походка шатающаяся, он грузно опирается на кима, а тот поддерживает его за плечи. ким сам немного путается в ногах, и то ли он тоже выпил достаточно, то ли это просто от тяжести его немного ведет. — я совсем немного выпил, хен, — мямлит чонгук, когда его усаживают на кровать, и плюхается на спину. из гостиной раздаются нестройные голоса хенов, звон бокалов. — ага, и именно поэтому не смог дойти до кровати самостоятельно. тебя ноги не держат, чонгук, мне-то не пизди, — хмыкает тэхен. — ммм, ну и что? такой день сегодня… ты разве не рад? — рад, — говорит тэхен спустя паузу. чонгук мотает головой — картинка на пару секунд расплывается — и тянет руки кверху. — иди ко мне. — от тебя спиртом несет. — хен, ты пил вместе со всеми, не надо ля-ля. тэхен строит недовольную рожу, но уже спустя минуту ложится рядом с чонгуком, позволяя тому обхватить себя руками и вжаться носом в основание шеи. младший умиротворенно втягивает аромат теплой кожи и замирает. они лежат так какое-то время в тишине, чуть разбавляемой шумом моря за бежевыми шторами. — ты веришь тому, что происходит сейчас? тому, где мы сейчас? — это сложно, — тэхен отвечает не сразу, и голос у него низкий и льется терпким вином в уши. — все так резко, что… мне иногда кажется, что это все не с нами, не со мной. я, вроде, люблю все это, я мечтал быть певцом и я рад… я очень рад. у нас есть арми, они нас поддерживают и любят, но знаешь… иногда мне просто хочется бросить все, хотя бы на день или два, собрать чемоданы и уехать к семье. я просто думаю, что… я как-то упускаю их из виду. я очень боюсь их потерять. боюсь пропустить их мимо. у чонгука глаза почему-то на мокром месте. они лежат на боку, и чонгук прижимает тэхена к себе, утыкаясь лицом ему в грудь. — тэхен, скажи… ты бы согласился выйти за меня? ким молчит и перебирает волосы на затылке чонгука. младший вспоминает скомканную и валяющуюся в чемодане толстовку с надписью «legalize it», покупку крохотного радужного флажка на днях и очень бурную реакцию намджуна от «чем вы думали, когда вылезли на улицу без охраны» до «как я это потом менеджерам объяснять буду». а менеджеры будто слепые и ничего не видят. чонгук вспоминает парные браслеты и кольца, подаренные им на фансайне. вспоминает прикосновения, случайные и намеренные, объятия, ласковые дерганья за уши, мимолетные чмоки в щеку и долгие и очень долгие поцелуи в губы. — пожалуйста, скажи. если бы мы могли… ты бы…? пальцы на затылке сжимают черные пряди и в следующую секунду отпускают. — спать ложись, чонгук-и, — говорит тэхен тихо, выбираясь из объятий младшего и одергивая на себе задравшуюся футболку. чонгук закрывает глаза — у него все плывет, а между тем в душе растекается разочарование. шума моря почти не слышно, а хены, судя по отдаленному топоту в гостиной, начинают расходиться по своим комнатам. тэхен какое-то время стоит в проеме, будто бы размышляя о чем-то своем. — спокойной ночи, — говорит он и разворачивается, чтобы уйти. — тэхен-хен, и все же? — чонгук прижимает к себе подушку и почти шепчет вслед: — ты бы за меня… хен? — получается как-то совсем жалобно и жалко. ким смотрит на чона нечитаемым взглядом и отвечает, кажется, еще тише: — а ты сам как думаешь? дверь с легким хлопком закрывается, оставляя чонгука наедине с собой.***
Я не помню, когда это все началось. Когда я перестал видеть в тебе просто «странного и скучного хена» и позволил себе совершить самую правильную ошибку в своей жизни. Конечно, я думал о будущем. Где-то на задворках я думал о жене, о семье. Там же оставил это, когда пошел на пробы в агенство. Я решил, что любить отныне буду только музыку. А потом я услышал музыку в тебе. Ты человек-хамелеон. Ты меняешь образы и с каждым образом заставляешь влюбляться в тебя все сильнее. Ты — это улыбка Моны Лизы. Ты — композиция, созданная либо гением, либо психом. Ты — моя музыка и личная муза. Тебя очень много для всех. Ты, знаешь, одновременно всех и ничей. Я не ревную — разве что самую малость. Я почему-то интуитивно уверен, что знаю гораздо больше мелодий, чем все остальные вместе взятые. Просто продолжай играть, хен. Я хочу впитывать это. Я хочу продолжать открывать тебя, видеть новые грани. Ты сам — ты же тоже открываешь во мне то, что я не знал о себе. Не говори мне, что я идиот. Я знаю это получше тебя. Я идиот, потому что влюбился по уши.***
холодный балкон. чонгук смотрит сквозь стекло на темнеющий город. затянулся бы — было бы чем. — не спишь? тэхен в белой футболке и пижамных штанах, руки за спину, голова склонена набок. — как видишь. тэхен подходит чуть ближе, наклоняется, опаляет щеку дыханием. — мы не отпраздновали пеперо-дэй. чонгук хмыкает: — у нас же был день холостяка. сам согласился прошвырнуться по магазинам с хенами. — мы живем в корее, а не в китае. и я хочу пеперо-дэй. — что ты предлагаешь теперь? чонгук догадывается, к чему клонит тэхен, но ему хочется быть уверенным. ким достает руки из-за спины — в ладонях у него не открытая еще пачка пеперо. — я сегодня подумал, купил. а раз ты все равно не спишь… он достает одну палочку, зажимает между зубов и наклоняется к младшему. — будешь? чонгук усмехается и цепляет губами другой конец палочки. они продвигаются, пока не сталкиваются носами. — я тебя убью, если ты сейчас откусишь, — сквозь зубы произносит тэхен. чонгук так же, сквозь зубы смеется. ко вкусу глазури добавляется вкус чужих губ, горячих, немного влажных. тэхен целует вальяжно, дразняще, не давая увеличить темп. когда он отстраняется, у чонгука перехватывает дыхание от его взгляда. — иди сюда. чонгук поднимается и замирает. тэхен кажется практически призраком — настолько он неземной, будоражащий, крышесносный. и чонгук снова тянется губами, пробует, будто хочет убедиться, что это все не мираж, что вот он, ким, действительно перед ним. до кровати они доходят, не отрываясь друг от друга. тэхен садится первым и тянет чонгука за собой. на полу оказываются обе футболки, пижамные штаны… — ты что, так с самого утра ходил? тэхен смеется низко, и от его голоса мурашки табуном по всему телу. — шутишь, что ли? это сейчас. просто я слишком хорошо тебя знаю. чонгук едва ли не рычит, потому что тэхен раздвигает колени и запрокидывает голову. он жмется губами к открытой шее, спускается вниз, захватывает зубами ключицу. — следы останутся, — усмехается тэхен сверху. — продолжай. его тело полностью обнажено, безропотно открыто перед младшим, и чонгук изучает его будто заново, то касаясь невесомо, то буквально вжимаясь, вгрызаясь, будто желая впитать. тэхен дышит рвано, виляет бедрами, и периодически срывается на стоны, от которых крышу рвет еще хлеще. тэхен стонет настолько музыкально, что хоть пиши отдельную песню. они сплетаются, двигаясь то плавно, то резче. у них пик наступает практически одновременно, и чонгук падает рядом с тэхеном на подушки, пытаясь отдышаться. с балкона дует. они ничего друг другу не говорят. — мне кажется, празднование удалось, так? — наконец подает голос чонгук. тэхен поднимает голову с подушек, смотрит на чонгука мутным взглядом, а затем вскидывает бровь и шкодливо улыбается. — ты сдаешься уже? у нас еще почти целая пачка пеперо осталась. ветер стыдливо прикрывает балконную дверь.***
Иногда я думаю… В последнее время я часто это начал делать. Я, на самом деле, прекрасно понимаю, к чему это все может привести. Мы оба знаем, потому что не первый день живем и в курсе, как работает шоу-бизнес. Я понимаю, что это в любой момент может нас разрушить. Я не слепой, я понимаю слова и взгляды, но если не так, то как тогда? Мы перешли уже ту грань, достигли с тобой точки невозврата. Теперь уже либо нас уничтожат за это, либо мы сами не выдержим без. И меня, может быть, назовут эгоистом, потому что отдельно ничего уже нет — и если уничтожит, то уничтожит всех. Я, быть может, хочу невозможного. Может быть, я идеалист и все еще живу в выдуманной утопии. Я постараюсь, чтобы это никак не повлияло ни на кого из тех, кто мне дорог. Ни на хенов, ни на тебя. Просто не растворяйся от меня никуда. Хен, пожалуйста. Пообещай, что еще одну ночь на Западном побережье мы переживем рука об руку. Лицом к лицу. Телом к телу.***
«…мне кажется, что все возможно.» — отдай наушник, у меня шея затекла.