Ненависть

Пит ненавидит. Иногда ему кажется, что это единственное чувство, которое он еще способен испытывать. Ненависть обжигает душу, рождая вспышки ярости, но воли им давать нельзя. Он ведь хороший парень, душа компании, несчастный влюбленный из Дистрикта 12. Пит ненавидит Капитолий. Из-за Капитолия он чувствует себя жалкой марионеткой, которую опытный кукловод дергает за ниточки, а марионетка то улыбнется, то заплачет, то танцует, то встает на колени. Не только он, все жители всех двенадцати Дистриктов — послушные марионетки Сноу. Иногда во время интервью ему хочется закричать на весь зал, достучаться до всех жителей Панема, чтоб они поняли, наконец, так жить нельзя. Он бы смог, он же умеет обращаться со словами. Но он знает, что камеры тут же перестанут работать, его никто не услышит, а дальше пуля в лоб и холодная могила, до которой никому не будет никакого дела. И остается только стиснуть зубы и молчать, улыбаться и рассказывать о том, как же он влюблен в свою Китнисс и как ему нравится в Капитолии. Пит ненавидит себя, свое желание жить, свой инстинкт самосохранения. Это проклятое желание жить, собственный эгоизм заставили примерить на себя эту роль влюбленного, и теперь с ней уже не расстаться, она приросла как вторая кожа. Все думают, что он влюблен. Не только Китнисс, не только Хеймитч. Все жители всех гребаных 12 Дистриктов. Вот как хорошо он сумел сыграть свою роль, не то, что Китнисс, которая так и не смогла заставить поверить в свою любовь. Пит ненавидит Китнисс. Он пытается вспомнить, неужели он правда был влюблен в нее когда-то. Наверно, был. Он помнит, как она стояла в классе и пела свою песню, а он не мог перестать слушать ее голос. Он помнит, какие печальные глаза были у его отца, когда тот указал на маленькую девочку с косичками: Я был влюблен в ее мать, а она предпочла мне другого. Пит не хочет, чтобы ему предпочли другого, и не хочет любить Китнисс. Постепенно детская влюбленность сходит на нет, оставляя лишь теплое чувство в груди. Но он должен был выжить на этих проклятых Играх, и знал, что она-то точно это сумеет. Китнисс, которая все свободное время проводила в лесу и могла попасть белке в глаз. А что мог он? Что он видел кроме пекарни и мешков с мукой? Разве за это он заслужил смерти? И он сказал, что любит ее, сказал, чтобы привязать ее к себе, напомнить, что он помог ей когда-то. Теперь они выжили, она спасла их обоих. Питу бы быть благодарным за это, но он не чувствует благодарности. Теперь он привязан к ней, привязан до конца своей короткой жизни, которая оборвется на Квартальной бойне. Выходит, все было напрасно. Напрасно, он лгал на весь Панем, лгал Китнисс, даже самому себе. Теперь он должен, наконец, сказать правду. Признаться хотя бы самому себе, что он ненавидит. Джоанна ненавидит. Она ненавидит отца, его пропитое лицо, бессвязную речь, ненавидит, когда он валяется на кухне в бессознательном сознании, и ей приходится проходить мимо него, брезгливо прижавшись к стене. Несколько раз он кидался на нее с ножом, и единственное, что ее спасло, это ее ненависть. Она не впала в ступор, она не давила на жалость. Перед ней словно молния вспыхнула, но не белая, а красная, красным заволокло все вокруг, и тогда она поняла, что в этом мире, чтобы выжить, нужно уметь ненавидеть. Джоанна ненавидит Сноу. Он сломал ей жизнь, выжег в ней все эмоции, оставил лишь холодную ненависть и жгучую ярость. С каким удовольствием она вонзила бы топор в его мерзкую рожу, и наблюдала бы за его агонией. Джоанна ненавидит себя. Из-за нее погибли Флора и Тео, два самых близких для нее человека. Чего ей стоило лечь под того старика, которого ей предлагал Сноу? Но нет, чертова гордость не позволила. И теперь она совсем одна. Сноу избавился от Тео и Флоры, и может быть там, где они сейчас, им намного лучше, чем ей. Джоанна пытается вспомнить цвет глаз Тео, улыбку Флоры, цвет их волос, но вместо этого перед глазами лишь их изуродованные тела, и ей хочется кричать, выть так, чтобы ее услышали весь Панем, каждый гребаный Дистрикт, и президент Сноу в своем дворце. Чтобы ему было также страшно, как ей перед трупами лучшей подруги и единственного мужчины, которого она любила. Когда Джоанна видит Пита в первый раз, он не производит на нее никакого впечатления. Милый блондин с голубыми глазами, таких в Панеме сотни. К тому же он влюблен в свою напарницу из Двенадцатого. Несчастные влюбленные из Дистрикта 12, рекламный ход для всех капитолийцев. Джоанна не верит ему на секунду. Хотя Китнисс, кажется, и правда думает, что парень влюблен в нее, и даже чувствует себя виноватой. Но когда Пит смотрит на Джоанну, улыбается, что-то рассказывает, в глазах его искорки, она не может оторвать взгляд от этих искорок, и от печали, которая сквозит в его глазах. Ей до одури хочется, хоть раз пригласить его к себе, почувствовать его прикосновения, смотреть на него не отрываясь, изучая каждую искорку в его глазах, каждую черточку лица. Но это невозможно. Это она прекрасно знает. На следующий день все трибуты будут сплетничать об этом. И легенда о несчастных влюбленных из Дистрикта 12 будет разрушена навсегда. Джоанна заходит в лифт, и видит в сборе всю троицу: Китнисс, Хеймитч, Пит. Пит смотрит на нее, и словно хочет что-то сказать, но не смеет выразить свою мысль. Джоанна усмехается, ей не привыкать шокировать людей, от нее весь Панем в шоке. — Каково это знать, что все хотят переспать с тобой? Этой самовлюбленной девице и в голову не придет, что Джоанна обращается вовсе к ней. Только Пит понимает ее, он ловит ее взгляд, но молчит, лишь понимающе усмехается на ее слова. Когда она поворачивается к нему спиной, его пальцы скользят по ее коже, на мгновение задерживаясь чуть дольше чем нужно, чтобы расстегнуть молнию. По коже пробегают мурашки, но Джоанна и вида не подает. Снимает платье как ни в чем не бывало, и подмигивает Питу и Хеймитчу. На несколько мгновений она ловит взгляд Пита, в нем такая тоска и восхищение одновременно, что у нее почти перехватывает дыхание. Как бы она хотела выйти отсюда вместе с ним и бежать. Бежать туда, где нет Капитолия, нет Сноу, нет этой гребаной Квартальной бойни. Но Джоанна знает, что бежать некуда. Она знает, что восстание назревает, у Плутарха уже есть план, которому необходимо следовать. И все, что им с Питом остается, это только ненависть.