***
Холод на улице заставляет меня поёжится и прижаться сильнее к Казанцевой. Она – мой единственный оплот, прибежище… С ней мне спокойно, как ни с кем другим. Только она понимает меня, успокаивает и делает лучше… Она утверждает, будто её глаза серые, но я вижу в них лишь небесную голубизну. Серый – холодный цвет, а её глаза лучатся добротой и светом. Маленький ангел в теле взрослого. Такое чудо, как она не должно работать в училище… Не должно… Но побудь со мной ещё год… Прошу… - У тебя карие глаза… - Шумно выдыхает на моё ухо Елизавета Витальевна и я судорожно сжимаю ткань куртки на её спине. Чувствую как она тихонько смеётся. – Маленькая кошечка… Мои щёки покрываются румянцем то ли от холода, то ли от её слов… Точно не знаю, но губы невольно вздрагивают в мимолётной улыбке и я чуть отстраняюсь от женщины, чтобы посмотреть в её глаза и в очередной раз утонуть в них. - Зелёные… - Шепчу я, склонив голову набок. Преподавательница чуть прищуривается, отчего я улыбаюсь шире. Её ладони покоятся на моей талии. Куртка не застёгнута – сколько бы она не пыталась застегнуть, но я всегда расстёгиваю её. Рядом с этой женщиной мне тепло изнутри, и плевать, что кожа холодна словно лёд… - У твоей мамы серые… - Говорит она, закусив часть нижней губы. - На одном глазу у неё частичная гетерохромия - коричневые пятна. У папы ярко-карие глаза… - Тихо отвечаю я, продолжая улыбаться. - Надо же… - Восхищённо шепчет русоволосая, - а у кого тогда зелёные? - Ни у кого… - Пожимаю плечами, виновато улыбаясь. – У одной бабушки карие глаза, а у другой серо-голубые… - Ты особенная, котёночек… - Говорит она, улыбнувшись, и снова крепко обнимает меня. Её холодная щека прижимается к моей и я судорожно выдыхаю. Губы вздрагивают в мимолётной улыбке. И будто нет той боли, что рвёт мои внутренности, превращая их в глупое кровавое месиво. И будто нет того мерзкого серпантина из чёрных мыслей, что отбиваются от стен моей черепной коробки. «мысли о суициде» Такие родные и одновременно чужие. Хотя нет, не чужие, а скорее чужеродные. Они вызывают отвращение, но именно эти мысли доказывают то, что я всё ещё жива. Возможно, мне стоит пересмотреть свои приоритеты на жизнь, но… После смерти ничего не останется - ни любви, ни сожаления... Н-и-ч-е-г-о. Я знаю, что Вы это никогда не прочитаете хотя бы потому, что не хочу доставать Вас своими глупыми проблемами и мыслями. Но писать легче всего, поэтому... Но это так утомительно, да и вечный когнитивный диссонанс делает своё дело. Что это за фигня, спросите вы? Когнитивным диссонансом называется весьма неприятная штука, которая может возникнуть, например, у ЛГБТ-подростка, которому всю жизнь промывали мозги его гомофобные родители или такое же негативно настроенное общество. Весьма отвратительная штука, если так посмотреть, но представьте, что вы и есть тот самый подросток. У вас есть любимый человек, которому вы доказываете, что всё будет хорошо и что вам плевать на общество. Но на самом деле вам страшно. Именно до жути страшно. Вы боитесь собственных родителей, поэтому для отвода глаз начинаете встречаться с противоположным полом. Вчера я послушалась Вас и позвонила родителям. Глупо было надеяться, что они позволят остаться у бабушки. Они долго злились, а я... А я понимала, что так и должно быть. Всё это... У этого круга нет ни конца, ни края. Чёртов Уроборос… Я даже не могу сказать вам то, о чём думаю или задать интересующий вопрос. Вы желаете мне добра, но я не понимаю зачем. Что я сделала Вам хорошего, чтобы Вы переживали за меня? Не хочу ранить Вас. Да и Вы очень устаёте на работе, особенно сейчас - во время промежуточной аттестации. Вам ни к чему мои проблемы, ибо вам хватает своих. И что потом? Что в будущем? Ну вырастете вы, ну будете встречаться со своей «истинной» половинкой, которой так яро доказывали, что всё будет хорошо. Что дальше? Этот страх не исчезнет. И вы, сломя голову, словно затравленный гончим псом заяц, будете убегать от причины своего страха – от общества, от семьи, ото всех. И рядом не будет никого, кроме того, кого вы любите… Возможно, это хорошо, но кто его знает… В понедельник я пойду на заброшку... Хочу найти выход на крышу и всё же полюбоваться видами из окон сего мрачного здания. Знаете, я жутко боюсь высоты, но... Всем нам приходится переступать через себя, не так ли?... Просто хочу, возможно в последний раз, увидеть Вас. Боюсь, я не смогу сдержать свои эмоции. Я позвоню, хорошо Вы должны быть сильным ради своей второй половинки. Обязательно сильным. Вы не можете плакать в подушку или, не дай Бог, на глазах того, кого любите. Вы должны, должны, должны. Как это порой бывает глупо, когда эмоции хватают через край и случается истерика. У вас или у родного вам человека. И снова в голове звучит это идиотское «должен». Нужно успокоить, обнять, выслушать, вытереть слёзы со столь милых раскрасневшихся щёчек. Обязательно напоить чаем и укутать в плед, посадить на колени и поцеловать в висок. И снова всё исправить, и снова плакать в подушку глубокой ночью, когда никто не видит и не слышит. Почему именно так? Да потому, что вы стыдитесь своих слёз. Это что-то сокровенное, интимное, компрометирующее, что-то, что может подорвать ваш авторитет сильного и независимого человека. И вы прощаете все истерики, всю ту боль, что вам причинили. Почему? Хах… Может, потому, что вы любите того, кто причиняет вам боль? Возможно, это и есть то, о что прославляли поэты во все времена. Звучит так, будто перед вами Иисус со своей очередной байкой про «всепрощающую любовь», но это действительно так. Нет, не то, что перед вами Иисус, а про то чувство, от которого тепло даже в мороз. Мне страшно, но я так больше не могу... Простите меня, прошу...Навеки Ваш Ёжик
14:58 04.02.2018